Эти цифры Ника в голове уложить не могла, разве что прикидывала, что фермер Сашин мог бы спокойно жить с такими доходами на Рублёвке.
И сразу же засмеялась тихо, прислонясь к Никите, обнимая его замёрзшими руками.
– Чего ты смеёшься, солнце? Как будто тебе хорошо…
– Мне вспомнилось, какое лицо у Вершины.
– Я так и ревновать начну.
– Вот, конечно… кто бы говорил… Ревновать…
– Поехали, поехали… – сказал Никита. – А то я устал… и хочу тебе что-то почитать на фарси.
Они поцеловались. Небо мигало звёздами, словно у них там началась дискотека из каких-то недавних годов, когда в надеждинском клубе ещё висел дискошар и из кинобудки к нему шёл белый, пыльный, электрический луч.
С утра Никита подорвался около шести, нащупал рядом с собой спящую Нику, хотел обнять её и, сунув руку под подушку, вытащил оттуда пистолет Макарова.
Никита резко сел, вышел из темноватой бани на цыпочках, достал магазин. Травматический. Никита выдохнул, но не совсем. Сдвинул затвор и заглянул в ствол.
– Вот, блин, красава… – прошептал он, оценив, что травмат по виду очень похож на огнестрел. Для того, чтобы иметь такое оружие, нужно уметь им пользоваться, его лишь бы кто не купит на Авито. Тем более здесь, на приграничье, нельзя даже пневматику без разрешения носить.
– Да… да, хорошо… я понял… не всё, конечно, но так кое-что. Кое-что, – сказал Никита пистолету и тихонько, так же на цыпочках, попробовал отнести его обратно, но Ника уже проснулась и с вопросом в глазах сидела за столом, подперев щёку рукой, в его рубашке и босая.
– А вообще-то… нужно спрашивать разрешение, – сказала она недовольно, – когда трогаешь чужие пушки.
Никита отдал «макарова» обратно.
– Я всё-таки что-то про тебя не знаю.
– Ничего! Ничего не знаешь!
– Да? Ну, ничего так ничего… Но я же могу сейчас учинить тебе допрос с пристрастием? А?
– Ну-ну… Умелец пристрастий… И в то же время ты знаешь всё, – ответила Ника, пряча «макарова» обратно под подушку. – Время опасное. Меня здесь не любят.
– Зачем тебе такое оружие и в каких целях ты им собираешься пользоваться? – спросил Никита.
– Предваряя ваши дальнейшие расспросы, скажу: нечего лазать по чужим баням…
– А… да вы просто чудо! – И Никита вытряхнул Нику из своей рубашки. – Вот знаешь, если бы, не дай бог, мы с тобой жили уже двадцать с лишним лет, я бы давно придушил тебя!
– Да ты бы со мной недели не прожил. Я бы тебя загнобила.
Никита чмокнул Нику в ухо и вышел. Он попрыгал по росистой траве, высоко поднимая ноги. Ника свистнула ему, и он на дороге уже обернулся на неё. Ника, с порожка бани, голая и ещё нерасчёсанная, помахала ему рукой.
– Привет жене! И Аньке тоже!
Как только Никита скрылся из поля зрения Ники, она тут же оделась, причесалась, умылась и побежала к машине.
– Так-так! Так-так… Работай, разведка!
Роса ещё была холодна. Ника, пока ехала до Апасова, вспоминала ночь, и ей было удивительно спокойно и хорошо.
Аисты ходили по распаханному полю. За несколько дней убрали золотой покров пшеницы, и теперь, в длинных тенях от лесополос и облаков поле, высушенное жарой, лежало спокойное и грустное, чёрное, с соломенной щетинкой, то там, то там… И скрученные валки соломы ещё не были сложены в пирамиды.
Ника остановилась около дома Вершины, выскочила и застучала в калитку:
– Николя, Николай, это я!
Собачка разрывалась от лая.
– Николай, отоприте! – не отступая, забила Ника в окно кулачком.
Вершина показался в окне, с голым, хорошо проработанным торсом. Видно было, что он за собой следит.
Качнулась занавеска, вышитая ришелье.
Через минуту, шлёпая босыми ногами по плиточной дорожке, Вершина подошёл к калитке.
– Уходите отсюда, Вероника Алексеевна, – сказал он.
– А что случилось… – обиделась Ника.
– Просто ничего… Наша вчерашняя встреча… это не то, что вы подумали.
– Ну мало ли что я подумала.
– Я как раз хотел просить Дербенёва о помощи библиотеке… Но он… ударил меня по лицу.
– Ах вы! Так вы его там подстерегали… А сдачу хоть дали? Вы же такой сильный!
Вершина хмыкнул:
– Сдачу… нет, не дал. Меня в администрацию не пускают уже. Я их там достал.
– Ну откройте, что вы, в самом деле!
– Нет, я не хочу, чтоб вы меня видели.
– Что у вас там, половины лица нету? Думаете, я не видела побитых мужиков?
– Я хочу поберечь вас. Идите, пожалуйста.
– Ну ладно. Я просто проверила, живы ли вы.
Ника, немного клокоча от злости и слыша, как Вершина идёт обратно в хату, уехала домой отсыпаться.
Вершина зашёл в дом, посмотрел в сенцах в кусочек зеркала, стоящего на полке.
За столом, в углу хаты, сидел светловолосый человек с широким носом и прозрачно-зелёными узкими глазами. На нём была обычная современная крестьянская одежда, штаны и рубашка с длинным рукавом. Можно было подумать, что это какой-то почтальон или пастух.
Он стучал кончиками пальцев по затёртой клеёнке.
– У тебя тут бабкой пахнет. Надо старьё всё выкинуть… Долго она болела? – спросил человек Вершину.
– Семь месяцев лежала, – ответил тот, сев на табуретку напротив собеседника.
– И ты за ней один ходил? А Толька помогал?
– Он откинулся буквально полгода назад… и ко мне ещё ни разу не зашёл.
– Он передал привет тебе.
– Нормальный брат…
– Зато сейчас он в танке.
Вершина хмыкнул:
– Скажи, пусть пореже ездит на Катеринкиной машине… Она уже примелькалась. И Фёдор Иваныч… сказал, что…
– Знаю… – отозвался светлоглазый. – Эта часто бывает?
– Ника? В последнее время да.
– Короста… шо-то вчула…
– Да она может.
– Не хочу её трогать. Ладно… Люшка тоже днём, придурок, чуть не подорвался на полосе… Тишина обманчивая, расслабились вы. Дай мне пожрать, и я пойду на сеновал высплюсь.
– Может, и так… Расслабились… – процедил Вершина. – Кашу будешь с мясом?
– Давай… а с этой… смотри… не трогай её. Не трогай, понял?
– Да не трогаю я её. – Вершина вздохнул и полез в холодильник за кастрюлей. – Только разговариваю. Музей вон хотим сделать… кишкатуру всякую собираем… Трепемся про жизнь.
– У нас мало времени осталось, они там мин наставили столько, что у меня ребят не хватает. И пасут с дронов ещё.
– Ну хоть что-то сделали, и то хорошо.
– Надо ещё сто метров освободить до дороги. Иначе поподрываемся. Скажи Люшке, чтоб он вешки нам ставил. Только чтоб видно.
– А откуда пойдут?
– Через блокпост.
– Понятно… – снова вздохнул Вершина, ставя кастрюльку на электроплитку. – Веронику жалко. Она хорошая. А на блокпост техники нагнали.
– Но ведь мы же чуть поближе выезжать будем.
– Да так, – мотнул головой Вершина и погладил себя по челюсти. – И всё-таки я бы не гнал ребят на убой. Всё равно вас убьют… Положат всех…
– Тебе их жалко, а им нас нет, – ответил светлоглазый и согнул пополам алюминиевую вилку, которую крутил в руках. – И она заодно с ними… Нас положат и тебя, так хоть скольких-нибудь отправим на тот свет. И другим пример покажем…
– Да нет, Вероника вообще не при делах!
Светлоглазый шумно выдохнул через рот.
– Давай уже жрать, в конце концов, я всю ночь работал… А хорошо тебя этот раскрасил…
Вершина потрогал опухшую скулу.
– Да… рука-то у него не барская… Помню, он в девятом классе мне тоже по башке розочкой дал… я в кустах под Шатохой прочухался… Баба Катя на меня ведро воды вылила…
И улыбнулся чему-то, о чём знал только он сам.
19.
В селе Благодарное было разрушено четыре жилых дома. Ребята-погранцы не пострадали, зато мирный дед погиб и ранено было два ребёнка.
Ника узнала об этом от «Добрых рук» и сразу же с оказией решила зайти в администрацию района и спросить, что нужно для пострадавших.
На охране уже её встретили сразу как-то нехорошо. Ника догадалась, что поползли некие слухи.
Или ей испортила репутацию её подозрительность.
Нику пропустили в кабинет, где сидела длинноволосая, сильно молодящаяся женщина, с опущенными уголками пухлых губ на блестящем ботоксном лице и с ободком на голове.
Ника сразу же выдала свои предложения и просьбы.
– Могу собрать на квадрокоптеры и ПНВ, ещё одеяла, медикаменты…
Женщина смерила Нику с ног до головы.
– Ну так собирайте, если можете.
– Может быть, вы дадите мне какой-нибудь грузовик, чтоб я отвезла это всё…
– Женщина! Где же я возьму вам грузовик? Вас много, на всех грузовиков не напасешься. А вы тут приезжаете из своей Москвы и думаете, что у нас больше нет никаких проблем, как вам что-то давать?
Ника вскинула голову.
– То есть вас выбирал местный народ для того, чтобы вы тут посиживали и плевали на то, что война идёт?
– Не война, а СВО! И вы тут приехали, раскачиваете народ! Всё было тихо, пока вас не было. У людей паника! Это вас надо отсюда попросить, чтобы вы не раскачивали! Вы только смуту сеете! У нас всё спокойно, слава Богу! – И не пошевелившись, дама уткнулась в монитор эппловского монопода, который не совсем гармонировал с кабинетом, в котором она сидела, особенно с дореволюционными окнами, с пожелтевшей ватой между рам и шелудивым подоконником в чахлых порослях замумифицированных гераней.
– Погодите! Так у вас всё хорошо! И вы не ждёте контрнаступления, и не предлагали людям выехать в эвакуацию? Так?
– Что вы! Вообще, о чём вы! – покраснела дама, взглянув на Нику. – Откуда у вас такая информация! Вы что, засланная?
– Лукавить не надо! С вас волонтёры и так не просят ничего! Ничего абсолютно! Бабки блины-вареники пекут, садики стирают, школы супчики варят, тетки носки вяжут, а что делаете вы для поддержки фронта? Стриптизы открываете? Медальки получаете? А вот скажите, набираете ли вы по разнарядке столько контрактников, сколько вам губернатор приказал?
– А!!! Так вы засланная! Вас надо в полицию сдать, – вперяясь недобрым взглядом, сказала ботоксная женщина.