Она подошла к машине, к водительскому сиденью. И даже не особенно удивилась, увидев, что, оперевшись головой на стекло, спит Никита. Сказать, что она замёрзла, было не сказать ничего, но чувствовалось, что там, в машине, все же потеплее.
И сколько он её ждёт? Ездил ли он, искал. А жена? А… что вообще это было… Похищение?
Ника тихонько приоткрыла переднюю дверь, Никита даже не шелохнулся. В бардачке среди документов валялась пачка «Винстона» с зажигалкой внутри. Ника, думая, что согреется, закурила.
Нет, дым не грел. Наоборот, он подкатил к горлу, встал поперек и заставил закашляться.
Тут уже Никита проснулся, дёрнулся и, выпав из машины, подбежал к Нике.
– Ты где была, что случилось? У тебя… что у тебя с лицом?
– А что у меня… с лицом? – переспросила, колотясь от озноба, Ника. – Я откуда знаю…
– Да что такое-то! Скорее, в больницу.
И Никита затолкал Нику в машину. Первым делом она схватилась за бутылку воды, всегда стоящую в подстаканнике возле ручника, и выпила её полностью. И сразу же от небольшого тепла ощутила яростную боль в нижней челюсти.
А потом, когда Никита уже молча развернулся и погнал в больницу, Нику накрыло от переживаний или ещё чего-то непонятного.
Она внезапно поняла, что Никита везёт ее в райцентр.
– Стой, стой! Останови, тормози! – крикнула она.
Никита притормозил.
Ника вытерла лоб, обнаружила в салонное зеркало, что у нее исцарапана щека до крови. И лицо снизу покраснело, это ссадина или трещина там…неясно.
– Что случилось? – спросил Никита, беря её за руку.
Руки у Ники были холодные, она дрожала. А на Никите и вовсе лица не было.
– Я тоже хотела бы знать. Тормознули какие-то хмыри, сказали, что, если я ещё нос буду совать не в свои дела, они меня прикопают. Пахнуло девяностыми. Ну, я одному в морду ногой успела двинуть с заднего сиденья, а потом не помню. Сюда ударили. – Ника потерла подбородок. – А проснулась девочка аж за Апасово, в яру.
– Я тебя всю ночь искал…
– Ну вот… – сморщилась Ника – Теперь, желая вызвать во мне праведный гнев и силу отмщения, будем считать, что им это удалось…
– Но что это за уроды?
– «Коктейлю Молотова» всё равно, что это за уроды. Скажу честно, по машинам я их выпасу. А уж дальше пусть дрожат, пусть дрожат, собаки серые.
И Ника снова схватилась за челюсть.
– Дай я посмотрю, я все-таки учился на доктора…
– Из тебя доктор, как из меня… балерина.
– А что… балерина нормальная была бы лет двадцать назад.
– Ну ты и засранец.
Никита прижал голову Ники ко лбу, ощупал ее лицо.
– Я никогда так не пугался, Ник, никогда. Я думал, я умру. А перелома нет. Грамотно ударили просто. На отключку.
– Что на это скажет…
– Мне вообще… честно… Всё равно уже.
– Ну вот… Ему всё равно. Я есть хочу…
– Может, в больницу?
– Нет, домой. Мне холодно, и я есть хочу.
Никита хотел ещё раз дотронуться до Ники, но она посмотрела на него полными обиды глазами.
– Ты хоть скажи… ничего они тебе не сделали, а? А то я их перестреляю. Я их точно всех перестреляю. Бошки поотрываю. Да где у тебя кипятильник!!!
Пока Ника сидела в кровати, в куче теплых вещей, набросанных на неё Никитой, Никиту распирало от благородного гнева.
Он сбегал к колонке за водой, наконец, нашел кипятильник и тазик и пожарил Нике хлеб на плитке.
Вода быстро зашумела в ведре, и Никита поналивал бутылки и сунул их под одеяло Нике, чтоб она согрелась.
Ника выгнала Никиту на улицу и, быстро поплескавшись в тазу и отмыв грязь приключений, снова занырнула в постель, только уже расправив её, на чистую, чуть влажную простыню. Эта бытовая неустроенность, конечно, сильно раздражала, но в итоге, ничего не меняла. Как жили тут столетиями, купаясь в реке до самого ледостава почти, так и жили.
Никита убрал тазики и воду, включил тусклую лампочку, которая едва горела под потолком, и лёг к Нике.
Ника прильнула к нему, греясь, и ей даже показалось, что у него повышенная температура.
Никита снова спросил.
– Что хотели похитители? И зачем ты влезла в это всё и, кстати, зачем звонила Вершине?
Ника выводила на груди Никиты завитушки пальцем, рисуя какие – то знаки.
– Ну, они меня пугали… сказали, чтоб я убиралась в свою Москву.
– А ты что?
– Я сказала, что, если они меня хоть пальцем тронут, я умру от болевого шока и у них будут проблемы на весь экзархат. Потом я им объясняла, что такое экзарх. А потом они меня отключили, переглянувшись. Они знают, куда бить. Значит, это какие-то специальные люди.
– Ты их задавила интеллектом. Потому что даже я не знаю, что такое экза… экзахата.
– Ну, это неважно.
И снова в темноте и тишине они замерли. Никита навивал на металлический палец Никин волос.
– Ты знаешь, сейчас я подумал, что как будто не было этих двадцати лет и что мы снова те.
– Да… мне иногда кажется, что то, что было, было совсем с другим человеком, не со мной. А что я совсем с тем человеком близко не стояла. Потому что мне через годы возникает отчуждение и стыдно… что я вела себя, вот так… что не была достаточно решительной, что ничего не смогла.
– Все происходит так, как судьба хочет.
– Да, и теперь тебя там в конце улицы ждёт жена, молодая жена… А ты зависаешь тут со мной. Почему?
Никита улыбнулся этим словам.
– Наверное, потому, что понял, что люблю.
И легонько сжал Никино плечо.
Переваривая это заявление, Ника смотрела в темноту. Было время, когда она сама это говорила, про себя, ему самому, вот этому человеку, но его тогда не было рядом. Наверное, так было легче это сказать, не то что сейчас, и она молчала, а рука её остановилась под рукой Никиты.
– Слышишь, как ухает там…
– Слышу… Наверное, какая-то САУ.
– Опять по нам, прямо за речкой. Может, и досюда долетит. Умрём вместе хотя бы.
Никита двинул плечами:
– Может, и долетит.
– И тебе не страшно будет? А если это контрнаступление? И всех нас тут уничтожат…
– Нет… не страшно… я уже несколько месяцев мечтаю вернуться туда, где все летает. И не могу. Но это моя жизнь, да, была моя жизнь… даже не спрашивай после этого, почему я здесь. А если честно, контрнаступление в наше время не будет внезапным и многочисленным. Будет постепенным, они же не орда, в конце концов. Да и ресурс у них уже не тот, чтоб Прохоровку устраивать.
Ника переползла через Никиту и зажгла свечу на тумбочке. Он живой и рядом. Да, он повзрослел. Да, раздался в плечах. А она не так, что ли? Тоже так. Только не в плечах, а стала как-то плотнее, чем была. Вот на груди у Никиты даже зародились несколько волосков, а раньше не было ни одного. И морщины на лбу, которых раньше не было. А от глаз разбегаются тонкой паучьей сеткой к вискам морщинки. Ника наклонилась и поцеловала его в висок.
За ухом его чернела чуть заметная татуировка с треугольничками. Ника только сейчас заметила это, потому что прежде они были закрыты прядкой волос.
– А это что… что за треугольники… – спросила Ника.
От свечи глаза Никиты блестели.
– Да это я уже в Сирии набил. Мы все там забились, хоть нам и нельзя… Сейчас жалею. Надо сводить.
– Это валькнут, – сказала Ника, совсем не удивившись. – Вы все играете в войну.
– Ну вот такие валькнуты обычно набивают, когда идут путем воина. Это же знак Одина. Символ того, что ты не уйдешь с выбранного пути. Кто-то от балды набивает, но в основном… конечно… понимают. Кто более-менее образован, тот знает, что это не просто знак. И вот мой путь воина, кажется, кончится, и начнется путь какого-нибудь государственного служащего.
Ника задумалась.
– Я должна тебе кое-что сказать, кое в чём признаться
– Раз у нас вечер откровений…
Ника дунула на свечку. Тут же запах паленого фитилька расплылся в воздухе.
– При свете трудно? – произнёс Никита.
Нике было действительно стыдно.
– Да. Вершина… я… с ним…
– Да я понял. За это он по морде получил уже.
– Как? Ты что, побил Вершину?
– С легонца.
– С легонца? О, я знаю, как ты бьёшь, мне рассказывали… Но за что?
– За всё. За то, что он мутный тип.
– Ах, мутный тип? – Ника зажгла спичку и свечу. – А вот ты не мутный тип? Сколько я тебя знаю, а ничего про тебя не знаю.
– Да тебе нельзя, растрепешь.
– И что? Тебя пугает это?
– Опять завелась… – повысил голос Никита и сел. – И сама же начала.
– А что мне оставалось делать … То у тебя эта кошка драная, то жена приперлась.
– Ну и пошла массовка!
– Это у тебя массовка. Я, между прочим, не об этом. У него тоже валькнут! Крошечный, на цепочке. И что? Знает он про Одина? Знает! А он не с тобой ли служил?
И Ника с силой ударила Никиту по голому плечу, словно наконец убила назойливую муху.
Никита несколько секунд смотрел на нее. Потом медленно взялся за воротник рубашки и подтянул Нику ближе к себе.
– Ещё подробности, – прошептал он. – И не касающиеся интимной жизни. Что странного увидела, как живёт, что лежит, кто мимо пробегал.
– Так что? Не хочешь мне ничего сказать?
– Смотря что…
– Он наш враг! Штук десять телефонов насчитала… кучей в серванте лежат. Говорю, зачем столько, а он… бабулины, вот, говорит, бабуля у меня была выдумщица. Как пенсию получит, так едет в район и телефон себе покупает. Самый дешёвый, конечно…
– Телефоны… с симками…
– Откуда я знаю, а что?
Никита выпустил Нику и потер указательным пальцем подбородок.
– Он на чём ездит? В Гордиевке есть библиотека?
– Да… на велике… там библиотека тоже… он им новинки возил. К военным. Тоже книги возил.
– В «Сполох»?
– Конечно… он же там… он хочет в монастырь уйти…
Никита помрачнел…
– Это просто сказка. Он – в монастырь? Туши свечку. Я всё понял. Я его видел в райцентре. Возле пивного ларька. Его и ещё одного парня. Ты этого парня слишком хорошо знаешь. Сергей Берёзов.