Мотоцикл его встал рядом с машиной Ники, и Никита, открыв дверь извиняющимся голосом спросил:
– Ну что, мир?
Ника сделала равнодушное лицо…
– Да я уже привыкла. Баран чёртом не станет. Залазь.
Никита откинул кресло.
– Вот, значит, как… баран, значит.
– Вершина куда-то пропал. И я теперь точно знаю, что завтра на празднике, который зачем-то в такое непростое время решила провести глава района, случится что-то ужасное. Надеюсь, там будет полиция.
Никита взглянул на Нику.
– В смысле? А Вершина-то где?
– В том смысле, что мы его, как бы помягче выразиться… не матерно… проспали!
– А ты что… ты… была у него?
– Слушай! – резко сказала Ника. – До завтрашнего дня, я даже возвращаться домой не буду. И ты не поднимай шум. А ещё мне интересно, где ты прятал свою «Яву» И почему меня не катал на ней? Эта же такая же «Ява» как та самая, Ромки Першеня, на которой ты влетел в забор к дядьке Борьке?
– Да… такая же. Но с тюнингом, – довольно улыбнулся Никита. – В гараже стояла. А кататься нам уже поздно, не так ли?
– Прелестный сюрприз, – ядовито ответила Ника.
– А поехали уже ко мне тогда… – предложил Никита.
– Нет! До завтра, пока мы не выловим этих уродов в райцентре.
– Почему ты считаешь… что завтра… что именно завтра?
– А что, было так сложно понять, кто это? И где это?
– Нет, ну я… я давно все понял.
– Что ты понял?
– Что я понял, блин! Что ты никакой не журналист, вот! Мне что, может быть, ещё номер твоего удостоверения назвать?
Ника окончательно смутилась:
– Тогда почему ты так плохо работаешь?
– Потому что ты мне все мозги перетрясла!
– Но вас же учили… вас же готовили к тому, что вы не всегда сможете быть такими вот настоящими зомби, и вот, ты не зомби! Ты, оказывается, человек больше, чем я?
Никита сжал губы.
– Я устал… притворяться уже устал.
– А все только начинается… и вон, как ты хорошо начал… получил звезду Героя и заодно отпустил человечка… поверил ему… Ну, а этот человечек тебя не отпустит, он из твоих ляжек лампас нарежет! Скажи, ты же знал, что Берёзов будет здесь, и что именно ты эту ошибку сам должен исправить?
Никита смотрел в окно машины во мрак, где под светом фонаря на обочине сидели, поджав лапы под грудь, серые, гладкие кошки.
– Это Вершина мне сказал, что он тут. И давай не будем больше… Я его упустил, я его и должен поймать.
Утро почти обелило округу. Ника от переживаний не могла глаз сомкнуть, Никита выдвигал версию за версией, идею за идеей. А Ника только вспоминала глаза Вершины, детские и растерянные глаза человека, который не мог никого убить.
– Нам надо туда приехать прямо перед праздником. Чтобы не отсвечивать. Чтоб нам какая-нибудь проходящая бабушка не метнула под днище пакетик с БВУ…
– А они могут, да … Ты хоть оружие взяла?
– Взяла. Как только нас вычислят, начнут действовать, а цель у них глава администрации. Они, после того как уберут её, поставят своих людей, законно поставят. И этот новый глава откроет им зелёный коридор между минными полями. Поэтому… Но есть шанс, что Вершина что-то сделал…
– Что? Ты опять? – И Никита закатил глаза. – Да что ты никак не успокоишься!
– Фёдора Иваныча, одного из членов ДРГ, убрал Вершина. Я это поняла по гвоздичкам.
– Ну, с ним всё сразу было понятно. Он себя сразу раскрыл. Он через поле в балку ходил… Голый видел, как он пытался запустить дрон, но у него не вышло. Фёдор Иваныч спалился, и его убрали.
Ника замолчала и слушала с содроганием.
– Фёдор Иваныч заказывал в Москве какую-то технику. Голый мне сказал, что он её запускал на огороде. А потом он слышал выстрел.
– Он дрон со слежением запускал. А когда Голый его увидел, Фёдор Иваныч его сбил, типа… вражеский дрон сбил. Случайно я его обнаружила. Он там так и лежал, в пойме, в зарослях.
– Ты меня опять опередила и что ты будешь делать, а?
Ника замолчала. Её мучил другой вопрос. Наконец она нашла в себе силы спросить.
– С Анжелой как у тебя… – спросила она дрожащим голосом. – И какие планы? Ну, на дальнейшую жизнь?
Никита постукивал пальцами здоровой руки по «торпеде».
– Тебе обязательно надо именно сейчас выяснять… – утомлённо начал он. – Анжела уехала… Со скандалом, но у нас такое было уже… не раз…
Ника опустила голову, на глаза ей навернулись слёзы.
– Я поняла… поняла. Дальше тишина. Хорошо! Пусть будет тишина! Сделаем свою работу.
Никита, сильно ударив дверью, вышел, пнул заднее колесо машины и поехал вперёд.
– Ах, ты… герой асфальта, чтоб тебя… Любишь, не любишь, плюнешь, поцелуешь… нашел ромашку. – крикнула Ника ему вслед и поехала за ним.
28.
Райцентр просыпался быстро и засыпал сразу. Сельские жители привыкли вставать рано и появлялись на улицах с рассветом. В «Райпищеторге», в небольшом приземистом здании на углу площади, с пристроенным банкетным залом «Парадиз» при электрическом свете из всех дверей и окон уже с полпятого утра пекли пироги, плюшки, пирожные, торты и беляши.
«Райпищеторг» с его советскими маргариновыми пирожками, выносимыми на деревянных противнях, сосисками в тесте, салатами из замороженных некрабовых палочек и гуляшом с солянкой побеждал новомодные открытые армянами пиццы и суши. Заводчане на обеденный перерыв приходили в «Парадиз», тут играли свадьбы и справляли поминки.
Никита и Ника сели в «Парадиз» в восемь утра, ожидая, когда им выдадут по персональному беляшу. Но девушка на кассе сурово принимала товар и пикала датчиками, не хуже медсестры в реанимации.
Окна кафе, которое всё равно оставалось столовкой, выходили на площадь с Лениным и вокзальную площадь, справа от которой возвышалась краснокирпичная барятинская пожарная каланча, красная трапеция на ноге, очень старинная и красивая, с искусной кладкой.
С этой каланчи военные тихонько наблюдали за железной дорогой. Никита уже созвонился с росгвардейцами, и теперь за каждой ёлкой дежурили гражданские, которые, к слову, из-под памятника Валентину Коркину уже достали по темноте коробочку со взрывчаткой. Ника этого не знала. Он не стала подъезжать к мемориальной доске, чтоб не спугнуть никого раньше времени. Да там и невозможно было ничего спрятать заранее.
Через окна столовки было отлично видно, как привезли на пазике детей для выступления, как приехала на «фольксвагене» Дербенёва с сынком, вокруг шеи которого были обернуты три цепи, словно он не родился в девяностых, а уже сгодился.
Они толклись у машин, Константин курил, вальяжно отставив ногу и на спине его серой рубашки виднелось пятно от пота.
Ника смотрела безотрывно в окно, фотографировала из-под стола и наблюдала за теми, кто входил в столовку.
Пока доска на вокзале отлично просматривалась, вокруг не было цветов. Ни рядом с ней, ни у кого в руках.
– Ты уверена, что Берёзов вас не кинул? – спросил Никита. – Со своими подсказками? Мне кажется, что он так играл просто. А ты поверила ему. Нашла кому верить.
– Почему он должен был?
– Да никах… Эх… всё тебе расскажи… – протянул Никита, беря руку Ники в свою и перебирая пальцы. – А Вершина этот… хитрый парень. Ну так играть! «Вероника Алексеевна тебя недостойна!»
– Если бы твоего родного брата взяли в заложники, ты бы смог торговать его жизнью?
Никита нахмурился:
– Ты не Гоголь. А он не герой Тараса Бульбы. Он подогретый, обработанный. К тому же, если хочешь знать… если, конечно, ты собираешься с ним дружить и дальше, то…
– Не собираюсь я с ним дружить! – вырвав пальцы из руки Никиты, возмутилась Ника.
От бессонной ночи глаза её покраснели и в голове шумело.
– Вот… тем более что ты не собираешься… – сказал Никита и цепко взглянул на неё. – Да он тебя просто прикрыл. Он наш человек, хватит ему лавровые венки вить и ставить его на пьедестал. Это его работа. Ну, вспомни… кто предрекал это всё, что сейчас происходит с Украиной?
– Многие, – ответила Ника.
– Ну вот… судьбу этих многих ты знаешь. Хотя бы потому, что для некоторых выводов нужно просто быть в курсе исторических вех и событий, ну и немного понимать современную политику. А Вершина за тобой присматривает просто. Много, много лет.
Ника кивнула.
– Врёшь.
Девушка с раздачи, с огромной бородавкой на щеке, позвала Нику.
– Две солянки по половинке, пюре и салат. Хлеба сколько? – и подала в чахлых полистироловых одноразовых посудинках огромные порции на двоих, от одного вида на которые Нике захотелось лечь и заснуть.
– Мы без хлеба едим…
– Как так? – удивилась девушка.
– Да вот так.
– Двести восемьдесят рублей шестьдесят четыре копейки
– С ума сойти… В Москве можно только чашку рафа выпить за эти деньги.
– Рафа? А что это?
– Ну… лавандовый раф с кокосовым молоком. Извращение, конечно…
– Вкусно, наверное… – заблестела глазами девушка…
– Еда для фалафельщиков!
– Чого!
Ника улыбнулась и взяла поднос с одноразовый посудой и супергорячей солянкой.
– Я есть, наверное, не буду… меня развезёт, и я тут засну, – сказала Ника.
– Слушай, некорректный вопрос… Если тебя развезет, что мне делать? – улыбнулся Никита.
– Стреляй по колёсам.
– Если они заложили безоболочное взрывное устройство… разлёт будет до этих стекол.
Никита задумался.
– Если сейчас разогнать народ с площади и начать тут светить нашими пацанами и сапёрами, они уйдут в подполье, и мы их никогда не вытащим оттуда. Надо их ловить сейчас. Для них это всего лишь ещё один теракт. И какой-то выхлоп будет…
Никита едва успел выхлебать солянку, как Дербенёва в окружении толпы детей и наряженных чиновниц двинулась к зданию вокзала.
– Предупредить бы её надо… – забеспокоилась Ника, не сводя глаз с толпы на площади перед вокзалом. – Народу много… пострадает… Если что…
– Она панику начнет, ты же знаешь.
– Бежим туда.
– Дай мне ключи от машины. Выйди вон туда, следи. Я ближе подъеду.