ак сильно зависят от судьбы. С другой стороны, мысли о том, что могло бы произойти, но на самом деле не произошло, могли бы дать ощущение значимости реально произошедших событий.
Таким образом, обнаружилось: нисходящие контрфакты в отношении ключевых, поворотных событий в жизни помогли людям понять, почему их жизнь сложилась именно так, и придать смысл тому, что случилось. Крэй вместе с группой исследователей объяснила это следующим образом:
«Контрфактное мышление предоставляет удовлетворительное объяснение поворотных моментов жизни и, помимо этого, увеличивает ощущение неизбежности произошедшего… Хотя это и звучит противоречиво, подчеркивая маловероятность события, мы повышаем его важность… Кажется, за этим лежит следующая логика: „Нечто настолько маловероятное не могло произойти только по случайности. Следовательно, это наверняка судьба“»[163].
Представление, что могло бы случиться, увеличивает неоднозначность ситуации и жизни в целом. Отказываясь воспринимать случайность как причину событий, не важно, значительных или нет, мы чувствуем себя лучше и счастливее, словно все контролируем, а цепочки событий, зачастую хаотичные и непредсказуемые, из которых состоит вся жизнь, благодаря этому обретают смысл.
Вера в проклятия, счастливые туфли, ручки для экзаменов и силу молитв – нелогичное, иррациональное и ненаучное явление. Но в то же время это неотъемлемая черта человека. Мы продолжаем вести себя именно так, игнорируя логические доводы и доказательства, и это связано с преимуществами, которые нам дает подобное поведение. Как вид мы склонны снижать неоднозначность и стремиться к ощущению контроля. Мы ищем причину даже самых повседневных событий, потому что понимание причинных связей дает нам иллюзию контроля над событием – и в перспективе над самой Вселенной. Сталкиваясь с чем-либо необычным, с чем-то, чего никак не могли предсказать, мы стремимся понять, почему все именно так.
Случайность толкнула Гельмута и Эрику Симон на тропу, ведущую к Этци, и такая же случайность привела самого Этци именно в это место, защищая его от стихии и ледников на протяжении пяти тысяч лет. То, что тело сохранялось так долго целым и нетронутым, – невероятная удача и просто ошеломляющая случайность. Шанс, что оно пролежало с каменного века, настолько маловероятен, что мы не можем поверить в случайность такой находки, в ней должен быть какой-то скрытый смысл. Этци должен был быть обнаружен, это судьба, и, вероятно, она как-то связана с проклятием, как и судьба Тутанхамона, бриллианта Хоупа, Великого Омара и множества спортивных команд, про́клятых на протяжении нашей истории.
Мы стремимся найти причинно-следственную связь во всем, с чем сталкиваемся, и ужасно боимся неподконтрольного, случайного и неизвестного.
Когда эти качества сталкиваются с нашей невероятной способностью видеть закономерности, мы начинаем верить в проклятия всех сортов. Верить, будто именно прикосновение к замерзшему телу мужчины, который жил пять тысяч лет назад, привело некоторых людей к гибели, странно, вне всяческих сомнений. Однако сама мысль, что мы способны создавать подобные связи между событиями, – свидетельство могущества нашего невероятного и уникального разума, который способен представить, какой была жизнь этого мужчины тысячи лет назад. Кто знает, вдруг тот козел и правда служит объяснением, почему Cubs так долго проигрывали.
5Удача и наш мозгЧасть 1
Мозг: тот орган, при помощи которого мы думаем, будто мы думаем.
Начав исследовать мозг, ученые столкнулись с целым рядом масштабных проблем. Первая заключалась в том, что мозг не двигался, выполняя свои функции. Раньше они были твердо убеждены, что движение равняется жизни, поэтому неподвижный орган не воспринимался как нечто значительное для жизни в целом[164]. Когда наука наконец признала важность мозга, исследователи начали полагать, что именно он отвечает за мысли, и пришлось придумывать способы наблюдения за его работой.
Необычный человек Ханс Бергер, который стремился продемонстрировать существование телепатии с точки зрения науки, сумел изобрести способ наблюдения за активностью коры головного мозга[165]. Изначально Бергер хотел изучать математику и стать астрономом. Но его намерение угасло спустя один семестр. Как и многие студенты-первокурсники, не вполне понимающие, зачем они поступили именно сюда, Ханс бросил учебу и пустился на поиски судьбы. Опять же, как и многие до и после него, он отправился в армию (в кавалерию в его случае), надеясь найти призвание[166]. Во время службы чуть не погиб – лошадь, на которой он ехал верхом, внезапно встала на дыбы и сбросила его прямо под колеса подъезжающей повозки, буксирующей огромную и очень тяжелую пушку. Кучер умудрился остановить лошадей в последний момент, до смерти перепугав Бергера, но не причинив ему никаких серьезных травм. Рано утром на следующий день парень получил телеграмму от отца, который спрашивал, не случалось ли с ним ничего необычного на днях. По всей видимости, как раз в тот момент, когда молодой человек пытался выбраться из-под колес приближающегося гиганта, его сестра впала в истерику, пребывая в полной уверенности, что ее любимый брат в опасности. Бергер решил, что это пример сильной психической связи с сестрой, и стал верным сторонником теории ментальной телепатии, в которую верил до конца дней, как одержимый, пытаясь найти физиологические подкрепления этой идее.
Когда срок военной службы подошел к концу, Бергер вернулся в университет с новообретенной целью. Ханс решил найти физиологические основания для того, что он назвал «психической энергией», или «П-энергией». Главным смыслом его жизни и работы стал «поиск корреляции между объективной активностью мозга и субъективным психическим феноменом»[167].
Однако не заявленная им цель его же и прославила. Бергер так и не нашел участок мозга, отвечающий за психические феномены, и не смог убедительно продемонстрировать, что данная энергия вообще существует. Однако отсутствие успехов не останавливало его: Ханс продолжал, на удивление, упорно трудиться и искать доказательства существования П-энергии, несмотря на повторяющиеся неудачи.
Возможно, он бы согласился с философией исследования Томаса Эдисона: «Я не терпел поражений. Я просто нашел 10 000 способов, которые не работают».
Бергер начал поиски с уникальной группой пациентов. У них в прямом смысле была дыра в голове. Пациенты, нуждавшиеся в операции на мозге, проходили процедуру под названием «трепанация» (так она называлась во времена Бергера, сейчас более точное название – краниотомия), при которой часть черепа временно убирают, чтобы врач получил доступ к мозгу. После эта часть кости заменяется костным трансплантатом, и травма постепенно затягивается. Так как Ханс работал в крупном медицинском университете, у него был доступ к трепанированным пациентам.
Сначала он пытался измерить пульсацию мозга в его костяном убежище, но с помощью такого метода не получилось подтвердить существование психической энергии. Затем пробовал изменять температуру мозга и, наконец, решил измерять электрическую энергию, безуспешно стараясь записать ее у собак.
Работе помешало начало Первой мировой войны – Бергера отправили служить на Западный фронт в качестве психиатра. После он вернулся в университет к своим исследованиям. Война опустошила Европу, а те, кто сражался, «помогли» Хансу. Госпиталь был переполнен пациентами с травмами головы, готовыми к трепанации и исследованию мозга. Бергер пытался стимулировать его напрямую небольшим электрическим сигналом, измеряя время между прикосновением электрического сигнала к коре головного мозга и реакцией пациента (мозг не испытывает боль). После экспериментов ему пришла в голову новая идея: перевернуть эксперимент, а именно записывать электрическую активность самого мозга.
Наконец, в 1924 году он успешно измерил крошечное колебание мозга у 17-летнего пациента по имени Зедель. Следующие пять лет Ханс провел, пытаясь убедиться, что записанный им сигнал на самом деле исходил от коры головного мозга, а не являлся артефактом неисправного оборудования. Он решил назвать эту запись электроэнцефалограммой (в прямом смысле: изображение электричества мозга) и опубликовал исследование в 1929 году в Архиве психиатрии и неврологии (Archiv für Psychiatrie und Nervenkrankheiten). Это была первая научная запись ЭЭГ живого человека[168].
К несчастью, статья не произвела никакого впечатления на научное сообщество: никто не поверил, что это действительно запись деятельности коры головного мозга. Возможно, широко известный интерес Бергера к психической энергии повлиял на то, что его достижения в развитии электроэнцефалографии прошли почти незамеченными. Скорее всего, Ханс не пользовался особым авторитетом ни в собственном университете, ни в широких научных кругах.
Вернувшись с войны, он получил повышение до директора госпиталя, которым управлял с фирменной прусской эффективностью: пунктуально, строго и немного отчужденно от коллег. Бергер так и не расположил к себе коллег в лаборатории или клинике.
Помимо этого, по всей видимости, он даже не понял, насколько ему повезло найти способ записи мозговой активности: Ханс никогда не изучал принципы работы электричества и электрических систем, и его невероятный успех на фоне такого невежества не остался незамеченным среди коллег. У. Грей Уолтер посетил лабораторию Бергера в 1935 году и написал: