Беженцы
Все произошло внезапно, хотя этого давно ждали.
Уже в течение многих дней Йоле наблюдал, как по дороге через, деревню нескончаемым потоком бредут беженцы. Некоторые заходят к ним, чтобы попросить воды, немного отдохнуть, затем отправляются дальше, удивляясь, почему они сами остаются.
Среди односельчан, как обычно, не было единодушия. Одни доказывали, что надо немедленно уходить, другие возражали, что надо, мол, собрать последние плоды в саду, последние овощи в огороде.
Йоле надеялся, что ему удастся уговорить мать. Рассказал ей о Марко, о том, что тот предложил, но она стояла на своем. Если уходить, то уходить со всеми. Они всегда зависели от других, ведь у них не было ни лошади, ни телеги, а ей хотелось взять с собой хоть что-нибудь из вещей.
Наконец решили, что завтра двинутся в путь. Но среди ночи вдруг проснулись от стука в дверь и услышали крики: "Усташи, спасайтесь!.."
Сон как рукой сняло. Йоле собрался быстрее всех и стал помогать Раде и матери. Раде расплакался.
— Молчи, ни звука! — приказал Йоле.
В маленькое окошко, что выходило на гору Дебеляча, он разглядел спускающуюся по склону темную колонну, хорошо видную в лунном свете.
— Быстрее, бегом! — подгонял Йоле.
Мать хотела за чем-то вернуться, но он не пустил. Сунув ей в руки два сложенных рядна, прихватив котелок, Йоле выскочил во двор.
В деревне поднялась паника. Слышались возбужденные голоса, ржание лошадей, скрип телег.
На околице, куда уже вступила колонна усташей, раздался выстрел.
— Скорей! — крикнул Йоле. — Лезь через забор!
Он подтолкнул Раде и, схватив мать за руку, перетащил ее в сад.
— Эй, остановитесь, православные, мы вам ничего худого не сделаем!
Над головами просвистела пуля.
— Не дадимся, фиг вам! — проговорил Йоле, подбегая к забору на другой стороне сада.
Он подождал мать с братом, помог им перебраться через забор, и они помчались по дороге вместе со всеми. Рядом прогрохотала телега. Слышен был гул голосов, кто-то кого-то звал, плакал ребенок.
— Быстрей, быстрее же! — торопил Йоле.
Мать задыхалась.
— Не могу больше, сынок, — сказала она, останавливаясь. — Вы бегите, оставьте меня.
Йоле огляделся. Люди бежали, похожие в лунном свете на темные призрачные тени.
— Еще что выдумала! Так мы тебя и оставили, — сказал мальчик, взял мать под руку и потащил дальше.
Через заросли можжевельника, казалось, продирались целую вечность, сил больше не было. Но когда Йоле, оглянувшись, увидел, как двое в черном пытаются перерезать дорогу бегущим, у него словно крылья выросли.
— Держись-ка за мой ремень, мама, — приказал он и почти понес ее на руках. — Давай побыстрее! — прокричал он Раде. — Беги впереди меня!
— Стой! Стой, тебе говорят! — послышался позади окрик.
Топот усилился, над головами вновь просвистела пуля.
— Бери их живьем!
— Потерпи, мама, — сказал Йоле, тяжело дыша. — Только до Маричевой горы, там глубокая лощина и лес…
Тот, в черном, который преследовал их, видно, поскользнулся. Что-то покатилось, звякнуло о камень оружие, послышались ругательства. "Шею, гад, сломал!" — подумал Йоле, уже взбираясь на скалу.
— Сюда, сюда! — позвал он, чтобы мать и Раде не останавливались.
Они скатились по склону, обдирая кожу о колючки можжевельника, и наконец очутились в лощине. Ветви деревьев сомкнулись над их головами.
Долго не могли прийти в себя. Отдышавшись, Йоле вскочил и рванулся по склону наверх. Мать бессильно протянула руку, что-то хотела сказать, но у нее пропал голос, и она издала лишь слабый стон.
Мальчик, как кошка, вскарабкался по склону, прижался к земле, огляделся. Сначала ничего не было видно, потом он заметил, как неподалеку над землей поднялась голова. Разглядев лежащих в траве людей, Йоле встал. Это был их сосед Момир с двумя дочерьми.
— Сюда, сюда! — крикнул он. Они тоже заметили его. Как испуганные лошади, тяжело дыша, поспешили к нему. — Спускайтесь вниз, — сказал Йоле.
Он снова огляделся — фигур в черном нигде не было видно — и повернул за Момиром. Слышалось сопение, хруст веток, иногда срывался и гремел по склону камень. Наконец они спустились вниз. Никто не мог вымолвить ни слова, слышалось лишь тяжелое, прерывистое дыхание.
Потом Момир, все еще ловя ртом воздух, проговорил:
— Ну, гады… Чуть было не схватили.
— Пойду посмотрю, убрались ли те двое, — сказал Йоле, вставая.
Момир прислушался, задержав дыхание. Кругом стояла тишина.
— Я сам посмотрю, — сказал он и пополз наверх.
Но Йоле не отставал от него, тоже вскарабкался по склону и залег рядом за кустом можжевельника. Оба напряженно вглядывались в ночную мглу, вслушивались в далекие крики и еле слышные отсюда хлопки выстрелов, доносившиеся то из их, а то из соседней деревни. Потом все как будто стихло.
— Кажется, пронесло, — прошептал Момир.
И только он это сказал, как тишину вновь разорвали выстрелы, крики, а над крышами взвилось пламя.
— А-ах, сволочи!.. Они подожгли наши дома!
Вскочив, Момир и Йоле смотрели, как поднимается дым, заволакивая их деревню.
— Что ж нам теперь делать? — спросил мальчик.
Момир обнял его за плечи, не отрывая взгляда от разраставшегося пожара.
— Сожгут все дотла, — вымолвил он, — палачи!..
— Куда нам теперь деваться? — повторил мальчик.
— Надо уходить, — сказал Момир и, точно спохватившись, стал спускаться в лощину.
Их обступили.
— Они подожгли деревню, — сказал Момир, растерянно оглядываясь.
Дочери повисли у него на шее, старшая, Ела, плакала.
— Идемте-ка подальше отсюда!
— Проклятые, покарай их господь!
— Радуйтесь, что живы остались, — заметил Момир. — А дома мы новые построим…
Он зашагал первым, за ним двинулись остальные.
Ухватившись за юбку матери, Раде тащился за ней, как ягненок за овцой. Теперь, когда сознание ее прояснилось, мальчик чувствовал себя рядом с ней в безопасности. Всю дорогу держался он за эту спасительную юбку.
Шли быстро, не тратя сил и времени на разговоры, стараясь уйти как можно дальше. Иногда кто-нибудь приостанавливался, оглядываясь на пожар. Постепенно родные места исчезли вдали.
Момир предложил матери:
— Радойка, пойдем в Соколович, а там — как бог даст.
— Пойдем, — согласилась она.
— Как думаешь, отец, нашим удалось спастись? — спросила его младшая дочь Нада.
— Не знаю, дочка, — ответил Момир, все еще не веря, что все-таки удалось уйти от преследователей.
— Если бы тот усташ не шлепнулся, несдобровать бы нам! — засмеялась Ела.
"Надо же, она еще может смеяться", — подумал Йоле.
— Верно, бабку Бояну схватили, — сказал вдруг Раде.
Слова малыша повергли всех в отчаяние. Вспомнили и деда Спасое, который тоже, должно быть, попал в лапы усташей.
"А ребята? — спохватился Йоле. — Где сейчас Рыжий, Влайко, Лена? А что, если… — Он гнал от себя страшные мысли. — Нет, не может быть! Ведь у них есть и лошади, и телеги…" Он сам видел, как две повозки промчались по дороге впереди всех бегущих.
Йоле оглянулся. Зарева над деревней уже не было видно. "Теперь и мы бездомные, — подумал мальчик, поежившись. Вернемся мы когда-нибудь в свой дом? — спрашивал он себя, не в силах сдержать слезы. — Может, никогда не вернемся. Райко вот ушел и не вернулся. Война…"
Мать окликнула его. Еще раз взглянув в сторону родных мест, как бы прощаясь с ними, мальчик вытер слезы и побежал догонять остальных.
Утро застало их вблизи небольшого селения. Момир предложил дождаться рассвета, чтобы не беспокоить людей в такую рань. Все уселись на обочине. Светало. Пока шли, никто не ощущал холода, но сидеть без движения было неуютно: ветер дул прохладный. Подойдя к матери, Йоле накинул ей на плечи рядно, другим прикрыл Раде и кликнул девушек. Ела отказалась.
— Иди, укройся, бедняжка, — позвала ее и мать. — Чего тут стесняться?
Девушки наконец согласились и, смущаясь, придвинулись к ним.
Момир сидел мрачный, молчал, чертя прутиком по земле. Переносить его молчание было тяжелее, чем промозглое дыхание утра. В селении прокукарекал петух, ему отозвался другой. Беженцы безмолвно слушали их перекличку.
— Знаешь что, Радойка, — сказал наконец Момир, — я вас устрою здесь у кого-нибудь, а сам назад вернусь.
— Что ты, бог с тобой! — взволновалась мать Йоле. — Умоляю тебя, не ходи…
Дочери бросились к Момиру. Нада обхватила руками его колени.
— Не надо, папа, пожалуйста, не надо!..
— Как же мы без тебя? — твердила Ела. — Я боюсь, боюсь…
Йоле ждал, что ответит Момир.
— Погодите, дети! — урезонивал девушек отец. — Я ухожу, но это вовсе не значит, что я не вернусь. Ясно? А идти надо. Мы спаслись, но у нас ведь ничего нет. Как дальше жить-то?
Девушки продолжали плакать, прижимаясь к нему. Момир обратился за поддержкой к матери.
— Согласись, Радойка, — сказал он. — Скоро холода начнутся, а у нас нечем прикрыться. Надо идти.
Мать молчала, понимая, что Момир прав, однако мысль о том, что он будет подвергать себя опасности ради них, приводила ее в отчаяние.
А Йоле целиком был на его стороне. Он и сам бы пошел с Момиром, если бы мать отпустила.
— Там же все сгорело, папа! — сквозь слезы говорила Ела.
— Голубушка ты моя, все не может сгореть. Всегда что-нибудь да останется и сгодится таким вот бедолагам, как мы.
Йоле любил своего соседа. Рано овдовев, тот остался с двумя маленькими дочками. Решил больше не жениться. "Никакая мачеха не заменит детям мать", — говорил он, когда его пытались убедить привести в дом новую жену. Так один и воспитал дочерей.
— Не волнуйтесь, мои хорошие, — успокаивал он, ласково гладя их склоненные головы. — Я вернусь, но сейчас надо идти. Кто знает, что нас ждет. Это все еще не скоро кончится.
Йоле робко подошел к матери:
— Мама, можно мне с Момиром?
Мать прикрыла ему рот ладонью.