— Ты ведь девочка!..
А ей наплевать, что и как должны делать девочки. Она все равно будет лазать на деревья и сидеть, как ей нравится. В конце концов, если можно мальчишкам, почему нельзя ей? Чем они лучше?
Лена знает, что они не лучше, потому и старается поступать наперекор и им, и матери, да и самой себе.
В последнее время все у нее не ладится. Если бы виной тому были только мальчишки, это было бы понятно, но причина таится в ней самой, и это ее тревожит…
Лена продолжала сидеть так, как привыкла и как научилась у Йоле и Влайко, но, с тех пор как появился Рыжий, ее охватывает непонятное смущение. Пусть бы из-за кого другого, но из-за какого-то конопатого — нет, этого она ему не простит. В его присутствии все у нее получается плохо, не так, как прежде, она просто не узнает себя. Когда, впервые почувствовав на себе его взгляд, она сжала колени, это привело ее в замешательство. «Почему?» — думала она, удивляясь этой перемене в себе.
Однажды Лена поймала его воровской взгляд. Рыжий снизу смотрел на нее, когда она сидела, подтянув одну ногу к подбородку. Девочка быстро, даже не отдавая себе в этом отчета, натянула юбку на колени. Оба ужасно смутились. «Больше этого никогда не повторится», — решила она и с тех пор твердо держала данное себе слово. Это давалось трудно, ибо Лена не могла смириться с такой несправедливостью — им все можно, а ей ничего нельзя. Значит, Влайко, Раде, Йоле и этот Рыжий — все они могут вести себя, как им заблагорассудится, одна она не может! И только потому, что она девочка!.. Завидуя мальчишкам, она тысячекратно проклинала свое женское естество.
Иногда, слушая наставления матери, она готова была простить им, смириться, но в памяти всплывала еще одна обида, нанесенная ей мужчинами, и все в ней восставало.
Влайко тогда выздоравливал после болезни, но был еще слаб и капризничал. Чтобы удержать его в постели, отец стал уговаривать Лену: «Развлеки его, у тебя это хорошо получится, он тебя больше всех любит…»
Отец принес им два птичьих яйца, каждому по штуке. «Вот вам, играйте», — сказал он.
Лена и Влайко обрадовались. Разглядывая крохотные пестрые яйца, перекладывая их с ладони на ладонь, удивлялись, какие они маленькие, почти невесомые, любовались их нежно-голубым цветом.
— Мое крепче, — сказал кто-то из них, а другой тут же возразил:
— Нет, мое…
— Мое! — настаивал первый.
Второй не соглашался.
— Вот что, пусть они пободаются, — предложила Лена, — тогда и узнаем, чье крепче.
— Давай, — согласился брат.
— Это будут наши бычки. Твой пойдет с той стороны, а мой — с этой.
И Лена стала двигать своего «бычка» вдоль кровати, он же двинул ей навстречу своего.
— Му-у, му-у, — замычала она, чтобы напугать брата.
Влайко тоже замычал. Начали сближаться. Они то останавливались и размахивали руками, изображая бычков, бьющих копытами, то вновь пускали их навстречу друг другу. «Боже, помоги мне!» — взмолилась Лена, и в тот же миг ей пришла в голову мысль, что бог есть, так как «бычок» Влайко вдруг споткнулся, сломался и превратился в обыкновенную скорлупу.
Ах, как сладко было слышать плач брата, когда она увидела разбитое яйцо и желток, стекающий у него между пальцами.
— Вот тебе! — воскликнула она, — Будешь знать, как со мной тягаться!
Влайко так рыдал, что противно было смотреть. Его слезы раздражали ее. «Тоже мне, мужчина! Размазня!»
— Ничего, поори, — дразнила она его. — Поори, если тебе так легче.
Сама она ни за что бы не заплакала, хоть режь ее. Пусть попробуют, если не верят.
Вот тут-то и была нанесена ей обида, которую невозможно ни забыть, ни простить.
На крик Влайко прибежал отец и накинулся на нее:
— Ты разбила яйцо?
— Нет, он сам! — не задумываясь, ответила Лена.
— Да, это она! — сквозь слезы пробормотал Влайко.
— Ну а если и я? — с вызовом сказала она.
— А где твое яйцо? — спросил отец и двинулся к ней.
Лена вывернулась, зажав яйцо в кулаке.
— Это не я разбила, он сам!
— Сам он не мог этого сделать, — сказал отец и снова шагнул к ней. — Где твое яйцо?
Ну что ж… Вот оно, но она его не отдаст. Она отступила еще на шаг.
— Это ты разбила! — захныкал Влайко и еще сильнее расплакался.
— Ну, если я… — Она повернулась, глядя на него с ненавистью. — Я просто умнее и сильнее тебя. А тебе завидно!..
— Да-а, — протянул Влайко сквозь слезы.
И тут снова вмешался отец. «Почему он это сделал?» — спрашивала себя Лена. И до сих пор продолжает удивляться: почему? Почему они оба выступили против нее? И это отец, которого она так любила! Ее справедливый отец так несправедливо с ней обошелся… Почему?
— Лена, ты ведь старшая сестра, отдай ему яйцо, — мягко сказал отец, и Лена заколебалась.
— А мне оно тоже нравится, — отрезала она, чувствуя, как яйцо в ее руке становится еще прекраснее.
— Лена, ты хорошая, добрая девочка, отдай ему, он же больной, — уговаривал отец, и она чуть было не уступила.
А этот плакса снова разревелся.
— Ты что, не видишь? Он плачет! — уже с нетерпением проговорил отец.
Э, нет, так ее не возьмешь, ни за что.
— Ну и пусть плачет, — сказала Лена, решив не отдавать яйцо, невзирая ни на какие уговоры.
И тут отец сделал последнюю ошибку.
— Отдай, он же мальчик, а ты девочка. Зачем оно тебе?
Этого Лена не могла вынести.
— Ну и что, что мальчик? — выпалила она, задыхаясь. — Вы все хотите себе забрать… Весь мир!
Подойдя к Влайко, Лена взяла его за руку и раздавила на его ладони свое замечательное яйцо.
— Вот вам, подавитесь, мужики проклятые!.. — И опрометью выбежала из дому.
Эту обиду она до сих пор носит в своем сердце.
Но вот чудеса! Чем старше она становится, тем меньше переживает, что родилась девчонкой, и все меньше завидует мальчишкам. Она даже гордится тем, что она среди них одна-единственная. Гордится, что вот она девочка, а ничуть не боится этих мальчишек. С появлением Рыжего в ней что-то перевернулось. И когда она чувствует его взгляд, внутренний голос шепчет ей: счастливая ты, ведь это потому, что ты не мальчик, а девочка.
Именно поэтому!
Травинка на ветру
Вот так и росла Лена, предоставленная сама себе, борясь с невзгодами жизни. Ей исполнилось двенадцать лет — все остальные были или старше, или моложе ее. Все водили дружбу с ровесниками, только она была одинока. Взрослые девушки не принимали ее в свой круг. «Мала еще, иди поиграй с детьми», — говорили они. А среди детей ее возраста были только мальчишки.
До последнего времени Лена чувствовала себя с ними свободно и, хотя была им в тягость, назло лезла во все их игры, Раде любил ее и брал под защиту, и, когда некуда было деваться, сдавался и Влайко, и даже непримиримый Йоле. Она была ловкая и быстрая и ни в чем им не уступала: могла забраться на дерево, перепрыгнуть через любое препятствие, удрать, если нужно.
Сегодня она никуда не спешила. Нет настроения выйти на улицу, хотя и в доме, кажется, нечего делать. Забравшись на антресоли, разглядывает себя в маленьком материном зеркальце. Чем больше смотрит, тем больше недовольна собой.
— Так вот я какая, — шепчет Лена, приглаживая волосы, проводя по ним пятерней. — Не волосы — щетка!
Безнадежно махнув рукой, она с завистью вспоминает прекрасные волосы девушек-партизанок, проходивших через село. И короткие, вихрастые, и длинные — у тех, которые не хотели их стричь, — они спадали из-под пилоток на плечи. «Вот бы мне такие», — страстно пожелала Лена. Оставив волосы в покое, принялась рассматривать глаза.
— Как у теленка, — проговорила она с издевкой, широко раскрывая их, прищуривая, снова раскрывая.
«Обычные, ничем не примечательные глаза». Но особенно огорчает нос. «Вон как задирается кверху! Курносый!» В общем, ничего ей в себе не нравится. Ни одной красивой черты! «Но все-таки не буду ведь я последней уродиной, когда вырасту», — успокаивает она себя, убирая зеркальце.
Она ложится на топчан, закинув руки за голову, улыбается. «А даже если и буду?.. Подумаешь! Переживем!»
Лена уже хотела засвистать веселую мелодию, когда со двора послышался голос Влайко:
— Лена, брось-ка мне молоток!..
Она перегнулась через подоконник, и как раз в это мгновение Рыжий поднял голову и посмотрел на нее. Тогда она вдруг поняла… Ошеломленная своим открытием, отпрянула от окна. Трудно было в это поверить. Она схватилась за оконную раму, перепуганная открывшейся ей тайной: он ей нравится, этот рыжий мальчишка!
Лена не помнит уже, как нашла молоток и швырнула его, не глядя, в окно. Затем уселась на топчане. Она слышала удаляющиеся голоса, продолжая сидеть в той же позе, не двигаясь. Она была взволнована и испугана. Просто не знала, что делать. Потом почувствовала, как в ней закипает ярость. «Чтоб из-за этой рыжей образины? — твердила она про себя, злясь все больше. Наконец решила: — Ну нет, не бывать этому! Я выбью эту дурь из головы! Рыжий кот… А глаза у него!.. Фу!..»
Вне себя от гнева, она скатилась вниз по ступенькам, влетела в сарай и принялась выгонять овец:
— Пошли, пошли!..
— Рано еще, Лена! — крикнула с порога мать, не понимая, зачем она их выгоняет и что вообще с ней происходит.
— Ничего! — в сердцах воскликнула девочка.
Она сердилась на всех и вся: и на Рыжего, и на мать, за то, что та постоянно делает ей замечания, на овец, поднимавшихся чересчур медленно, на себя… Больше всего на себя!.. Вот сейчас, вместо того чтобы завтракать, она гонит овец на пастбище. Одна! И никто ей не нужен, даже Влайко. Сама справится. Она еще им покажет, на что способна!
В наказание себе она пойдет вон за ту гору, потом вон за ту, следующую, туда, где еще никто не бывал. Уйдет далеко-далеко, где ее не найти. Пусть поволнуются…
Она немилосердно погоняла овец, стегала прутом траву, сбивала головки маргариток. «Всех бы их так, кнутом… — Она замахнулась, и на землю упал еще один цветок. — А этого рыжего кота надо бы как следует проучить, — думала она с ненавистью. — Только и знает, что морочит голову глупым пацанам… Добро бы мой придурковатый брат — из него кто угодно веревки вьет. А Йоле! Нет чтобы поставить Рыжего на место, так он еще и подружился с ним… Но я не чета вам, со мной этот номер не пройдет, — думала она. — Ну и глаза у него… фу!..» Нагнувшись, Лена подняла камень и запустила его далеко-далеко, через весь луг.