Господи, что за извращенка живет в моем теле! Боль удивительным образом мешалась с удовольствием, напряжение уже теплело между ног, накалялось с пугающей меня скоростью. Эдак удару к седьмому меня унесет в розовые дали…
Еще один сильный шлепок ожог попу.
– Ай! Четыре!
Боже, как унизительно… И так горячо, что мозги плавятся...
– Громче. Ты бормочешь себе под нос.
Джинсы вдруг показались ненавистной, мешающей преградой. Но я лучше сдохну, чем попрошу его снять их…
Рука нырнула ниже, поглаживая, надавливая на промежность. Подаваясь назад, я беспомощно всхлипнула.
– Пожалуйста…
– Что? Раздеть тебя? – хриплый, жаркий шепот у самого уха, твердая эрекция у копчика, и этого оказалось почти достаточно... Пришлось сильно сжать ноги и задержать дыхание – потому что кончить вот так было бы слишком легко, слишком поверхностно и быстро…
Вздрагивая от мурашек, побежавших от его голоса вниз по позвоночнику, я еле заметно кивнула.
Да. Раздеть. Хочу, чтобы ты шлепал меня по голому телу – кожа к коже… И хочу, чтобы сам разделся…
– Будет больнее… – предупредил он. И быстро, будто боялся, что я передумаю, поднырнул рукой под живот. Расстегнул тугую пуговку джинсов, дернул молнией вниз и в мгновение ока приспустил мои штаны вместе с трусиками до колен, откуда все это уже само упало на туфли-балетки.
Я напряглась, готовясь к шлепку. Однако он не торопился – вместо ударов я почувствовала поглаживания, нежные и аккуратные.
– Продолжать?
Рука снова скользнула промеж бедер, на этот раз по голому, вздрагивающему телу.
– О…
Уже слабо понимая, о чем он, я слегка раздвинула ноги, давая ему доступ. Продолжать что? Глупый вопрос…
Палец нащупал клитор, и я закусила губу, давя стон.
– Ты знаешь, что я не запер дверь? – прошептал он, массируя пульсирующий бугорок. – Кто угодно, может войти, увидеть тебя, распластанную на этом столе с голой задницей, услышать, как я шлепаю тебя, а ты стонешь и просишь еще…
– О боже, нет… Богдан…
Я дернулась, зажмурилась до слез в глазах, не желая сдаваться – потому что я не извращенка, не извращенка, я отказываюсь кайфовать от такого…
Но все было бесполезно. Следующий шлепок оказался резким, обжигающим кожу… и последним перед тем, как меня взорвало, захлестнуло сладкой волной наслаждения...
– Отлично, детка… Ты прекрасна… просто невероятная…
Он был внутри быстрее, чем погасли искры у меня перед глазами... На мгновение я напряглась, ожидая боли. Но никакой боли не было – все давно зажило, а недавний оргазм расслабил и подготовил к проникновению.
Долгое мгновение он не шевелился. Я тоже – лишь дышала тяжело и прерывисто, с каждым вздохом чувствуя, как там все сжимается, ритмично сдавливает его горячий, напряженный орган...
– Тшш… – зачем-то успокоил меня Богдан, и по его голосу я поняла, что он тоже на грани. – Сейчас… Я быстро…
И задвигался – сначала медленно, потом резче, мощнее, проникая с каждым толчком все глубже…
Ручку снаружи задергали, будто не ожидали, что заперто, потом затарабанили в дверь.
– Богдан Александрович! Вы там? Каверин приехал…
Зашипев, он остановился на секунду, сжимая мои бедра так, что на них точно останутся синяки, ругаясь себе под нос, начал медленно выходить… и вдруг сорвался, вонзился обратно сильным, глубоким толчком…
– Бл*ть… не могу… черт… Соня…
И я почувствовала заполняющую меня горячую, густую струю…
– Ссука… – еще раз ругнулся он, уперся руками в стол и так застыл, содрогаясь и не реагируя на попытки открыть оказавшуюся вполне себе запертой дверь.
– Четырнадцатый день… – пробормотала я, медленно загибая пальцы.
– Что?..
– Четырнадцатый день от начала месячных, если тебе интересно.
– И что это означает?
– А то, что кончать в меня сегодня не стоило, вот что…
***
– Ну что? Что там?
Я не отвечала – слова просто-напросто застряли у меня в горле.
Богдан постучал сильнее.
– Соня? Что там у тебя?
Я положила тест на раковину и обхватила голову руками.
– Не «что там», а «кто там».
За дверью затихли.
– Серьезно?
– Серьезней не бывает.
- Охренеть. Прям две полоски?
– Тут не полоски, тут плюсик. И да, он есть. Приехали, в общем.
А ведь я уже почти обрадовалась – долгое время на тесте ничего не показывалось. Точнее сразу же обозначилась горизонтальная, «небеременная» полоска, а спустя какое-то время – когда я уже успела договориться со всеми высшими силами, что за такое благоволение к себе обещаю быть хорошей девочкой, немедленно начну готовиться к вступительным экзаменам и уж точно-преточно отныне буду предохраняться сама – нарисовалась и вертикальная, будто в насмешку над моими молитвами и клятвами.
– Можно войти?
Я встала, пересекла ванную и отперла дверь.
Почему-то смотреть ему в глаза было стыдно - как будто во всем это была моя вина. Как будто я специально все это затеяла – вроде того, как женщины беременеют от богатых мужчин, с целью захомутать их или развести на алименты.
Внезапно меня обняли – так крепко, что я чуть ни задохнулась.
– По-моему, я только что полюбил тебя еще сильнее сейчас, – пробормотал Богдан мне в волосы. – Если это в принципе возможно.
Я чуть освободилась, выдохнула и подняла голову.
– Ты правда не сердишься?
От изумления он даже закашлялся.
– За что мне сердиться?! За то что Я заделал нам с тобой ребенка? Ты вообще нормальная? А, Сонь?
Несмотря на грубоватый тон, мое сердце запрыгало от радости. «Нам с тобой». Боже, как прекрасно это звучит!
– И что? Я буду рожать?
– Конечно будешь!
– В девятнадцать? – я поежилась. – Если честно, не уверена, что я готова к такому повороту… Может, подождем еще пару лет?..
Он прижал палец к моим губам.
– Даже и слышать ничего не хочу. Потому что это тебе девятнадцать. А мне, если помнишь, в следующем месяце сороковник. Хочешь, чтобы в школе все считали меня дедушкой?
Я улыбнулась, представив себе Мещерского на родительском собрании, в окружении толпы молодых мамочек.
– А как же учеба?
– Подождет твоя учеба, никуда не денется.
Взяв за руку, он повел меня в гостиную, усадил рядом. И очень вовремя усадил – потому что у меня вдруг сильно-пресильно закружилась голова. Господи, неужели началось! Ведь всего-то три недели с моего «залета», еще и обжиться не успели, а уже токсикоз – стану злая, дерганная, растолстею… А потом – роды… Говорят, это полный кошмар, даже если с анестезией, а я не хочу анестезию, говорят, от нее инвалидом можно стать… А потом – бессонные ночи, и опять злая, дерганная, необразованная, с обвислыми сиськами… Нет, это нормальные сиськи обвисают, а мои просто в два прыща превратятся после года кормления…
Меня больше никто не стискивал в объятьях, и тем ни менее дышать стало нечем. Хватая ртом воздух, я откинулась на спинку дивана...
– Что? – забеспокоился Богдан. – Плохо? Воды, да? Галя!! Стакана воды сюда, быстро! Детка, успокойся, у тебя просто паническая атака… Сейчас я открою окно…
Он вскочил, покрутил ручку оконной рамы, и в комнату заструился свежий утренний ветерок. Вернулся и принялся обмахивать меня каким-то журналом.
– Вот, нате… - вбежала домработница, с озабоченным видом протянула мне до половины налитый стакан. – Может скорую вызвать, Богдан Александрович?
– Не надо, она просто испугалась, сейчас отойдет… Пакет со льдом лучше принеси. На лоб положить.
Через минуту мне стало легче – пакет со льдом приятно холодил мозги, паника постепенно улеглась. Но не до конца – продолжила тихо свербить где-то в районе солнечного сплетения.
– А чего испугалась-то? – присев рядом, Галя гладила меня по руке. Внезапно глаза ее угрожающе сузились. – Вы что-ль накричали?
– Вот еще! – возмутился Богдан.
Тут взгляд домработницы упал на тест, все еще лежащий перед нами на журнальном столике. Схватившись за грудь, женщина громко ахнула.
– О да. – с гордостью подтвердил Богдан, поднимая и показывая ей крупный, жирный крестик в окошке. – Так что готовься, Галина – будешь еще и нянькой.
– Она-то может и будет нянькой… А я боюсь! – я вдруг всхлипнула, утыкаясь лицом ему в плечо. – Это же ужасно… Вот так ни с того, ни с сего, и рожать…
Галя фыркнула.
– Тю! В моем городе тебя б уже старой девой считали, если бездетная да не замужем. Тебе ж двадцать почти! Боится она…
В комнате повисла неловкая пауза. Как-то сразу всем стало понятно, что если не по первому пункту, то по второму под Галинину категорию «старой девы» я подхожу целиком и полностью.
Богдан встал, с раздраженным видом заходил по комнате.
– Вот так планируешь предложение руки и сердца под Триумфальной Аркой, готовишься, программу составляешь, а потом вмешиваются… доброхоты хреновы, и все летит к чертям!
Я замерла.
– Что летит к чертям?
– Предложение, что же еще! Ладно, придется потом для прессы обыграть еще раз… Галя, выйди отсюда!
Обиженно нахохлившись, домработница скрылась за двойными дверьми гостиной, но, судя по звукам, осталась подслушивать.
Опустившись на одно колено, Богдан взял меня за руки.
– Софья Демидова…
– Да? – мой голос вдруг осип, а горло так пересохло, что пришлось сглотнуть.
– Матерью моего ребенка ты все равно станешь, так что надеюсь, что и в замужестве… не откажешь.
Прозвучало это не так уж и романтично… но мне было плевать.
Счастье – огромное, как как солнце, искрящееся счастье – в одно мгновение заполнило меня, согрело и развеяло все мои сомнения. А вместе с ними и страх. Это же прекрасно – быть его женой. Матерью его детей.
– Ведь не откажешь? – он сжал мои пальцы, потирая их своими.
Солнечный луч пробился сквозь хмурое небо, сквозь высокое окно, и лег между нами, будто прочерчивая разделительную полосу. Ничего у вас не получится! - будто твердил этот несносный луч. Вы же совсем разные! Как небо и земля, как огонь и бурное море…