– Асин? – донесся мягкий, чуть усталый мужской голос.
Асин выдохнула и приготовилась оправдываться, извиняться – лишь бы ее хоть ненадолго оставили в покое. Она подняла голову. За деревцем с прямым гладким стволом и кроной, похожей на зеленый сплюснутый мяч, маячил высокий мужчина с секатором. Солнце разливалось над садом и окутывало его фигуру мягким светом.
– Нинген? – тихо спросила Асин. Уши тут же загорелись, а голова слегка пошла кругом.
– Атто, – так же мягко поправил мужчина, сделав несколько шагов вперед.
Он никогда не звал ее по второму имени. И от этого еще сильнее казался ей не учителем, не наставником, а добрым дядюшкой. Атто улыбнулся, и из-под рваной верхней губы показались поломанные зубы.
– А это, значит, она? – Атто кивнул на пытавшуюся завалиться в траву Мирру.
– Вы все слышали? – Асин стало неловко и отчего-то тревожно.
Она обхватила Мирру двумя руками и прижала к себе, готовая, если что, бежать со всех ног. Мирра же, распустив и без того растрепавшийся хвост Асин и бросив в сторону ленту, принялась перебирать волосы, то и дело зарываясь в них лицом.
Зашелестела за оградой трава, зашуршали листья, с кустарников сорвались крохотные белые цветы с желтым сердцем и покатились по узкой протоптанной дорожке прочь. Асин коснулась рукой своих волос и нашла запутавшийся в них цветок, до которого еще не добралась Мирра. После всех приключений тот поник и скорее походил на скомканный бумажный листок на кривой ножке.
– Я… подстригал, – Атто указал на деревце, а затем, положив секатор у своих ног, поднял руки, будто желая сказать: «Я безоружен. Я не обижу». – Где ее оболочка?
– Страж? – Почувствовав, как Мирра слегка куснула плечо, Асин пригрозила ей пальцем. – Вальдекриз разобрал его. А она, – Асин убрала длинные волосы от лица Мирры, – решила пойти со мной.
– Хочешь совет, Асин? – Атто подошел и положил широкую дрожащую ладонь на голову Мирры. Та зашипела, но не отстранилась, слишком увлеченная чужими волосами.
Поначалу было страшно, что он свернет ей шею. Девочка со слабо работающими руками и ногами никак не смогла бы себя защитить. Но Атто лишь тяжело гладил. И смотрел с жалостью и отвращением, как на мертвую, некогда пугающую легенду, от которой не осталось ничего. Такой легендой был, если верить Вальдекризу, и он сам.
– Отдай ее в церковь. Боги принимают всех. И людей, и бывших чудовищ. Они не судят.
– Благодарю за совет, – ответила Асин и тихо вздохнула. – Как жаль, что люди не умеют так.
Атто опустился на колени, взглянул в блеклые глаза Мирры и протянул ей мозолистую ладонь. Мирра долго вертела головой, пищала, причмокивая, а затем обхватила его указательный палец. И улыбнулась, широко растянув сухие бледные губы, из-под которых выглянули желтые клыки.
– Умеют, Асин. Просто им… сложнее забывать. Я долгое время ненавидел ее, хотел поскорее встать на ноги, вернуться и сбросить ее вместе с оболочкой в океан.
– А потом? – Асин затаила дыхание.
– А потом мне набили морду. Знаешь, это иногда помогает. – У него был хриплый, беззлобный смех, за которым чувствовались так до конца и не зажившие раны. – Так я наконец смог понять, что ненавидел механизм и ребенка за свои ошибки. И что эта ненависть не вернет ничего. А сам я могу вернуть хоть что-то. Я старый, – без тени сожаления произнес он. – Но целый. И… смотри. – Слова порой задерживались, прежде чем выскочить из его рта. – Почти не трясутся. – Он показал мозолистую ладонь, растопырив сухие длинные пальцы.
И пусть Асин в тот момент захотелось порывисто обнять его, она сдержалась. Лишь кивнула, прикрыв глаза, и вместе с Миррой ухватилась за указательный палец Атто. Глаза тут же защипало от слез.
– Я смогу навестить ее? – спросил Атто, медленно поднимаясь с примятой травы.
– Конечно, – Асин засияла. – Она очень любит мягкий хлеб. И обниматься, – добавила она.
– И обниматься, – задумчиво повторил Атто и, напевая себе что-то под нос, направился к оставленному секатору. Будто и не было ни этой встречи, ни этого разговора.
А Асин, подхватив недовольно ворчащую Мирру, двинулась прочь.
Железный Город
Белые гладкие камни, залитые утренним светом, еще не успели прогреться. Высокие стены, окружавшие родное училище, и росшие перед ними деревья с пышными кронами отбрасывали длинные тени. Прозрачный воздух пах океаном и выпечкой. Живот Асин мгновенно скрутило, и она вцепилась зубами в гренку, на которой неровным желтым пятном лежало подтаявшее сливочное масло. Позавтракать дома, в компании папы, ей не дали, а по дороге постоянно подгоняли, и несчастный квадрат подсушенного хлеба она тащила в зубах, на ходу шнуруя платье и набрасывая поверх жилет с нашивкой.
Прошло пять дней с тех пор, как они вернулись. Папа поступил мудро: не стал вываливать на больную голову нравоучения и говорить, что предупреждал. Вместо этого он промыл Асин раны и перевязал ее, поставил на стол плошку чуть теплой каши, кружку молока и сел напротив, сложив шпилем руки у лица. Он не находил себе места, старался быть рядом как можно чаще. Но ни разу Асин не услышала от него и слова осуждения.
На второй день папа познакомился с Миррой: матушка воспитательница приняла ее в стены церкви и выдала новое платье – светло-синее, из-за чего девочка казалась еще бледнее. Ходить она не могла – не держали тонкие, как веточки, ноги, – зато хватала руками, дергала, била. В общем, делала все, что делают маленькие дети, только начавшие познавать мир. Конечно, ее длинные волосы пришлось отрезать по самые уши, и теперь она напоминала белый пушистый цветок.
Когда Асин с папой заглянули в церковь, с Миррой сидел Атто. Гладя ее по мягкой макушке дрожащей рукой, другой он выкладывал из мешка различные сладости. Матушка воспитательница, грузная женщина в платье болотного цвета, осуждающе смотрела на него маленькими глазками, которых было почти не видно из-за больших круглых щек. Слышно было, как она ругалась, тщательно подбирая слова, чтобы не учить детишек плохому. Но Атто лишь отмахивался, бросал: «Ну чего раскричалась, тетка?» – и протягивал Мирре то маленький глиняный горшочек с вареньем, то орешки в меду.
Общалась Мирра звуками, почти как кот, который снова пропал, изрядно подчистив собачьи запасы еды. Но по интонации легко можно было догадаться, довольна она, рассержена или хочет есть. «Бедная девочка», – причитала матушка воспитательница, но на всякий случай убирала подальше все бьющиеся и острые предметы.
Папа же в подарок принес ей железных рыб на веревке, которых повесили у окна. Всякий раз, когда рыб тревожил ветер, они бились друг об друга и задорно, точно маленькие колокольчики, звенели. Этот звук успокаивал Мирру.
Оставшееся время Асин проводила дома. Ей захотелось самой, пусть и с папиной помощью, починить маленькую птичку, изрядно уставшую путешествовать в кармане. После столкновения со стражем она даже перестала дергать лапками и постоянно заваливалась на круглый бок. Папа же был рад поделиться с Асин хоть частью своих знаний.
Так они и жили – привычно тихо, даже немного скучно, пока ранним утром пятого дня не пришел не самый приятный для Кочевника гость. На сей раз Вальдекриз постучался и вежливо, как тварь из легенд[1], дождался приглашения войти – лишь после этого переступил порог. Заспанная Асин, которая сегодня позволила себе полежать подольше, помахала ему перебинтованной рукой и уже собиралась против воли папы пригласить Вальдекриза позавтракать с ними, но ее перебили.
– Собирайся, Ханна, хватай нашивку – и пошли. Объявили общий сбор. – Вальдекриз зевнул в кулак, потер глаза, под которыми залегли круги, и кивнул на дверь.
И вот они стояли в самом центре волнующейся, шепчущейся, такой же сонной толпы. Асин доедала хлеб и облизывала жирные после масла пальцы, а Вальдекриз, облокотившись на ее плечо, сгорбившись, озирался, будто пытался углядеть кого-то. Спешная прогулка до Рынка и бьющий в лицо ветер помогли Асин проснуться, и она чувствовала себя чуть бодрее окружавших ее людей, которые растянулись по площади перед широкой белокаменной лестницей, ведущей в главное здание училища.
– А ты хорошо выглядишь для человека, которого чуть не раздавил огромный механический страж, – улыбнулась Асин и легонько ткнула Вальдекриза пальцем в грудь, туда, где должен был остаться след от тяжелой железной конечности.
– Надо же, какая ты смелая, булка, – усмехнулся он, увернувшись от очередного тычка. После чего, посерьезнев, схватил Асин за плечо, надавил большим пальцем на ее до конца не затянувшуюся рану и выдохнул: – Не делай так больше. Никогда.
Под ногами мельтешили скрюченные листья: то катались смятой бумагой, то кружились в странном танце. Асин быстренько отвлеклась от Вальдекриза – тот был явно не в настроении. Она вертелась, прислушивалась, смотрела на самый верх лестницы, где что-то обсуждали, бурно жестикулируя, люди. Там был Атто; с привычно усталым выражением лица он кутался в потертую кожаную куртку с меховым воротником. Судя по тому, как он то открывал, то закрывал рот, вставить больше одного слова в разговор ему не давали.
Рядом с ним стоял директор, давший Асин второе имя, – седой, спокойный мужчина с тяжелыми веками и кустистыми бровями. По левую руку от него она углядела Орвэ, главу разведки, с которым лично сталкивалась лишь два раза, и оба – ради крайне важных бумажек. Обычно он говорил мало, по делу и быстро уставал от бесед. Теперь же он, хмурясь, доносил какую-то важную мысль своим громовым голосом, но обрывки фраз, долетавшие до ушей Асин, звучали непонятно. Вид у него был строгий, спина прямая – будто он проглотил палку.
– Зачем нас сюда позвали? – шепнула Асин, поднявшись на носки, чтобы Вальдекриз точно услышал ее.
– А ты вон на того посмотри, – он указал подбородком вперед.
– На Атто? – Она прищурилась и даже потянула указательным пальцем за уголок глаза.
– Слева от него.