– Третий не может похвастаться красотой, Асин. У нас нет цветущих садов Первого и занесенных песком широких площадей Второго, – сказал Альвар, мягко поглаживая ее напряженную ладонь. – Но он умеет удивлять. Дайте ему шанс. И не смотрите под ноги.
Когда он поднял руку, вторую, в черной перчатке, и указал наверх, Асин заулыбалась. Вот под самой крышей расположилось узкое прямоугольное окно, которое обрамлял похожий на темное кружево наличник. А вот на ветру подрагивает флюгер – расправивший паруса черный корабль, напоминающий «Небокрушитель». Дома, словно сошедшие с неказистых, наспех сделанных в книгах картинок, все-таки цепляли взгляд мелочами. Заводными игрушками на подоконниках; пыхтящими печными трубами, похожими на маленькие каменные башенки; полукруглыми, покрытыми коваными цветами козырьками над дверью. И если бы не дымка, летающая в воздухе, густая и какая-то маслянистая, Асин и вправду оценила бы эти приятные мелочи. Впрочем, даже так они помогли ей отвлечься, пускай ненадолго.
Но вновь ожило в памяти лицо Аэри, трещины, которые расползались от ее глаза, бескровные губы. Асин надеялась лишь на то, что Атто сдержал слово и действительно освободил ее.
– Так что же беспокоит вас, Асин?
Всякий раз, когда Альвар произносил ее имя, она краснела, а уши так горели, что хотелось зажать их руками.
– Ведь дело не в городе, так? Если не нравится место, ты не знакомишься с ним. А вы бросились в ладони Железного Города, явно пытаясь от чего-то убежать. Но прямо сейчас оно скребется внутри вас. Поверьте, я слышу это даже за грохотом паровоза.
– Я… обидела человека. Вернее, не обидела. – Асин нервно мяла ткань его плаща, царапая ее ногтями, и смотрела уже не на крыши-зубцы, не на балконы и флюгера, а вперед – на ноги топчущих мостовую людей. – Ударила. Только я не хотела, правда, – она говорила, как виноватая малышка, которая искала себе оправдания и надеялась, что ее не станут ругать. – По лицу ударила.
– Кого? – поинтересовался Альвар. – И за что? Уверен, на то были причины.
– Атто. Нингена, – тут же добавила она. – Вы не представляете, как он меня разозлил. Он ни с кем не посоветовался, никому ничего не сказал. Просто сделал – и поставил меня перед фактом. А если он убил? А если убил? – Голос ее стал ощутимо выше, практически перешел на писк, когда она вспомнила его лицо, улыбку, слова. «Сразу видно – ее дочь». – Не знаю, сказал ли он вам или генералу, но там, под завалами, осталась девушка. Красивая, добрая. Совсем не такая, как я. Она сражалась с ордами птиц из легенд. И она…
– Была заперта там, – закончил Альвар, и она притихла. Он понял ее путаную речь. – Вы бы не смогли спасти ее, как бы сильно ни хотели, милая Асин. Эта девушка – заложница своей истории. И у нее просто не было выбора. Может, Нинген и поступил не лучшим образом. Но что предложили бы вы? Оставить все как есть и дать ей мучиться дальше? Ведь, если верить словам Нингена и вашего напарника, эта девушка проживала бесконечное количество раз один и тот же день. Свой последний день. Но, угасая, как и каждая аномалия, она просыпалась все реже. Странно, что же заставило ее пробудиться в этот раз?
– Вальдекриз, – Асин замялась, – сказал, что рядом со мной все вечно идет не так.
– Я очень сомневаюсь, что дело в этом, – Альвар беззвучно засмеялся. – Скорее просто совпало. Хотя наверняка это даже интересно: быть человеком, рядом с которым оживают аномалии.
Стыд окатил ее, будто холодная вода, в которой, быть может, плавало маленькое крысиное тельце. Он стекал по дрожащим рукам, по горящим щекам, от него хотелось отряхнуться, но это не помогло бы.
– Выходит, я ударила Атто по лицу… просто так?
Скрипнула кожаная перчатка, и Альвар засмеялся в кулак, прикрыв зеленые глаза.
– Выходит, что так. Но он не в обиде. И хоть помянул вас крепким словцом, но с восхищением, – заверил он. – Нинген гордится вашей смелостью. Он говорит, что раньше вы были, – судя по выражению лица, он стушевался, прежде чем выдать почти безобидное, но такое смущающее: – котенком.
– Котенком? – Асин поперхнулась. Еще никогда ее не описывали так нелепо и так емко.
– А теперь, если верить ему, вы учитесь выпускать когти.
За этими словами явно крылось что-то еще, но Альвар не стал раскрывать подробности, возможно, не желая обидеть. Впрочем, и этого Асин было достаточно. Она поняла две важные вещи: Аэри, возможно, и правда освободилась от своего вечного кошмара, слилась с шумом волн и ветра (так, кажется, говорили священники о тех, кого не стало), а Атто совсем не злился. Захотелось извиниться перед бывшим наставником, который, в отличие от нее, умел думать. Ей везло на терпеливых людей. Быть может, когда-нибудь боги взыщут с нее плату.
– Простите, – прошептала она, мысленно благодаря Альвара за все сказанное и несказанное. – Выходит, вы и так всё знали.
– Выходит, что знал, – загадочно улыбнулся Альвар. – Но у каждой истории есть далеко не одна сторона. Думаю, вы и сами должны это понимать. Ваш взгляд – это всего лишь одна сторона. И Нинген, и ваш напарник не смотрят на мир вашими глазами, Асин.
Улочка вновь сузилась. Люди уступали друг другу дорогу – Асин то и дело пряталась за спину Альвара, чтобы не мешаться, но при этом не выпускала его теплый локоть: так было спокойнее. Здесь дома редко носили над дверьми козырьки, зато порой встречались железные вывески без надписей: где над входом опасно нависала плоская кирка, где тусклое яблоко почти наваливалось на косяк, а где на металлических облаках лежал огромный кит, приветливо помахивая хвостом. Именно к нему направился Альвар, но не стал заходить в дом, а, шагнув на небольшой каменный приступок, постучался в закрытые ставни, которые, качнувшись на петлях, заскрипели.
– Кого там принесло? – раздался хриплый женский голос и тут же потонул в грохоте посуды.
– Бертиль, – Альвар ловко ушел в сторону, когда тонкие руки в частую крапинку резко распахнули ставни, и утянул за собой зазевавшуюся Асин, не ожидавшую столь безрадостного приема, – не могла бы ты…
– Альвар, сынок!
В квадратном окне, смахивая ладонями паутину и пыль с углов, появилась женщина в простом коричневом платье и белом чепце с рюшами, из-под которого выглядывали вьющиеся некогда рыжие волосы. Возраст расчертил морщинами ее красивое лицо и заложил жесткую складку между тонких, едва заметных бровей. Бертиль выхватила из-за повязанного на талии фартука грязную тряпицу и, замахнувшись, с силой шлепнула ею по подоконнику.
– Сразу бы сказал, что это ты. – Она развернула ткань, сморщила вздернутый нос и смахнула на дорогу черное тельце погибшего от удара насекомого. – А то ходят всякие, попрошайничают – спасу нет.
Голос у нее был сильный, громкий. От такого что-то внутри беспомощно сжималось. Зато карие глаза озорно щурились и блестели.
– Я им: «Пошли вон». А они знаешь что? «Дай монеточку, тетенька». А какая же я им тетенька? – возмутилась Бертиль и вытерла темные от пыли ладони многострадальной тряпицей. – Хоть бы в мастерской помогали за ту же монеточку, паршивцы мелкие. Так нет, ко мне бегают, на дверях качаются. Руки бы им пообрывать. Лучше расскажи, как ты, сынок. – Она заулыбалась, живое лицо собралось добрыми складочками. – И что за девочка с тобой?
Она даже не поздоровалась, просто кивнула Асин – и та попыталась хотя бы не выглядеть настолько хмурой.
– Меня зовут Ханна, – буркнула Асин. Точно так же она представлялась в училище. Только тогда она была куда младше, да и имя называла другое.
– Ба! Да что же это творится? – Бертиль всплеснула руками. – У тебя вон прям под воротом кровь. А ну давай сюда. Давай-давай, заходи. Кстати, не представилась: Бертиль Отэм – это имя моего па, а поскольку это его пекарня, то оно перешло ко мне вместе с ней. Так частенько на Третьем бывает, девочка. Вон у парнишки спроси. А ты… – она обратилась к Альвару, но, не договорив, лишь поджала губы и скрылась, захлопнув за собой скрипящие ставенки.
Почти сразу распахнулась дверь. Бертиль, не спрашивая, схватила Асин за запястье и втянула в небольшую комнатушку. Из-за нескольких лавок, широкого стола, печи и сундука, с которого свисало одеяло, та казалась еще меньше. Но Бертиль спокойно порхала между предметами, пока гости устраивались там, где не стояла посуда, не поднималось тесто и не валялись грязные ложки.
– Не углядел за девочкой своей? – вздохнула Бертиль. Вместо имени она все равно использовала безликое «девочка», от которого Асин почему-то становилось тепло.
– Давайте я помогу. – Альвар не оправдывался, он протиснулся между лавкой и столом, нашел в одном из углов ведро, полное воды, и поставил у печи.
– Он не знал, – сказала Асин, касаясь плеча. Сквозь ткань платья окровавленные бинты едва виднелись, но каким-то чудом Бертиль заметила их и встревожилась.
– Ты давай лучше платье спусти, – бросила через плечо та и отерла под носом пышной манжетой. – А там объяснишь, что сталось. Бедняга. Из-за тебя небось, сынок.
Альвар, который переливал содержимое ведра в облупившийся железный таз, вновь беззвучно рассмеялся. Он стащил единственную перчатку, швырнул ее на стол, а сам коснулся воды пальцами. От печи шел жар – Асин чувствовала его, даже сидя у самого входа. А может, это стыд разгорался внутри, когда она думала, что сейчас ей придется вновь бороться с пуговицами, а затем открывать растерзанное плечо, усыпанное бледными веснушками. Асин смотрела в широкую спину Альвара, на длинную складку, тянущуюся между лопаток, и почти не дышала.
– Ты меня знаешь, Бертиль… – начал он, но его тут же оборвали:
– Уж знаю. – Она достала откуда-то чистую, почти белую тряпку и окунула в воду. – А чего сам не подставился? Как обычно делаешь. Тридцатник всего, а весь калечный, живого места на спине нет – и мозгов в башке тоже. И откуда такой на мою голову?
– С корабля, – тепло отозвался он.
– Так бы и двинула! – процедила Бертиль, пихнув Альвара бедром.
Они так уютно бранились, что Асин невольно заулыбалась и забылась. Потянула за бинты и тут же зашипела – так присохли они к длинной бордовой ране, похожей на трещину.