– Я ее не знал. В доме – ни одного портрета, только мои и отцовские. А сам папа почти не говорит о ней. Все урывками. Кажется, будто он вечно куда-то спешит, – сказал Альвар. Тон звучал бесстрастно, так люди обычно отвечают, как пройти на нужную улицу.
– А чего ему говорить-то? – удивилась Бертиль, обернувшись и вытянув шею, но в ее сторону Альвар не смотрел. Сложив руки в замок и опустив на них подбородок, он глядел в окно, выходящее прямиком на стену соседнего дома. – Он же любил ее. Любил и потерял. Это как получить от жизни пинок прямо в… это ваше уязвимое место, сынок. А ты ждешь от него цветистости. Отец его, – она обратилась уже к Асин, – далеко не образец человеческой любви. Дуболом дуболомом, чтоб его. Иногда кажется, – может, она просто бормотала себе под нос, потому как тон стал уж очень задумчивым, – что любовь его на мамке-то и закончилась. Он тебя хоть раз хвалил? – Бертиль резко подняла голову и прищурилась, будто готовая метнуть взглядом что-то вроде молнии.
– А нужно? – спросил Альвар. – Я делаю то, что должен делать.
– Два дуболома, – страдальчески отозвалась Бертиль. – А потом еще удивляются, чего это к нам на остров гости не заглядывают. Так у нас воняет тут. Еда на вкус паршивая – кроме моей, конечно, – а Кайр только требовать умеет. Только приказывать. Готово, девочка. – Ловкие пальцы разорвали бинт на две небольшие ленты, перекинули одну через плечо, а затем связали их в неказистый бант. – Не знаю, часто ли тебе говорят, но недурная ты, складная. – И Бертиль, размахнувшись, лихо шлепнула Асин ладонью по бедру – да так звучно, что она раскраснелась. – Так чего вы там от меня хотели, дети?
Альвар опустил напряженные плечи. Раздался негромкий хруст, будто веточка сломалась под подошвой сапога, и он встал – в тот самый момент, когда Асин пыталась дотянуться до ускользающих, похожих на грибные шляпки пуговиц. Подошел – от каждого шага все вокруг содрогалось – взялся руками за кружевной ворот и вмиг справился с проблемой, после чего скинул с покатого плеча Асин колосок.
– Я бы хотел угостить нашу гостью чем-нибудь вкусным, – сказал Альвар, стоя позади нее.
– Это правильно. Может, жареного сыра? С вареньем, – предложила Бертиль. – У меня как раз осталась последняя баночка. С тех пор как Джехайя перестал заглядывать к нам, я нечасто пополняю запасы. Эй, девочка, ты уж скажи, чтобы нас не забывал. А то давненько его не было.
– Скажу, – ответила Асин. – Обязательно скажу, Бертиль. Чтобы приехал. И привез свежего варенья, мы его сами готовим.
– Только чтобы с тобой прилетел. Без тебя, так и скажи, выгоню.
Разверзла черную пасть печка, облизнулась огненным языком, а когда Бертиль подбросила в нее несколько ладных поленцев, притихла, чтобы вскоре вновь довольно затрещать. На чугунную плиту тут же полетела вытертая фартуком сковорода – старая, покрытая толстым слоем нагара, – а на нее легла круглая, точно диск солнца, лепешка. Бертиль прогрела ее с обеих сторон, а после шлепнула на ее место белый прямоугольник сыра, подрумянила и завернула заботливо, как младенца.
– Сомневаюсь, что тебе понравится здесь, девочка. Никому не нравится. – Она протянула Асин сверток с подтаявшим сырным боком, достала из-под стола маленькую, с ладонь всего, баночку, макнула в нее ложку и полила угощение вареньем. – Но, может, хоть так тебе Железный Город запомнится.
– Запомнится, – улыбнулась Асин и, почуяв совсем близко приятный аромат теплой лепешки с сыром, сглотнула. Желудок тут же напомнил о том, как давно она не ела, и крайне недовольно заурчал.
Асин долго благодарила добрую хозяйку, хотела даже оставить за помощь несколько монет: с собой не было, но она добежала бы до гостиницы и скоро вернулась. Но Бертиль отказалась, только снова попросила напомнить папе о том, чтобы заходил в гости к старой знакомой, если еще помнит такую. От нее Асин выходила, облизывая перепачканные вареньем пальцы и обкусывая по кругу сыр. Шедший по правую руку Альвар наблюдал за ней с хитрым прищуром, беззвучно смеялся в кулак и покачивал головой. А позже, когда они вновь оказались на опасно дрожащем мосту, который скрипел сеткой и стучал перекладинами, капитан надел Асин на голову свою фуражку – теплую и пахнущую дымом. Правда она тут же упала козырьком на глаза и закрыла весь обзор.
В тот момент Асин казалось, что все правильно, как и должно быть. Лишь распрощавшись с Альваром и вернувшись в комнату, она почувствовала подкрадывающийся стыд. Он полз по ногам, цеплялся за платье и щекотал острыми когтями. Пока Асин пыталась понять, откуда этот стыд, такой приставучий и наглый, взялся, он обвился вокруг шеи тяжелым душащим шарфом и застыл.
О том, где она пропадала и почему от нее пахнет выпечкой, Вальдекриз не спрашивал. На появление Асин отреагировал лишь коротким кивком, после чего засунул руку глубоко в нутро своей сумки и стал греметь вещами, вслепую пытаясь найти что-то. От его молчания становилось только тяжелее, однако Асин и сама не спешила заводить беседу. Она рухнула на пол рядом с ним, будто устала за этот только начавшийся день больше, чем за предыдущий, смяла пальцами платье и громко – чтобы Вальдекриз услышал – выдохнула.
– Извини, – пробормотала она, опустив голову – длинная челка повисла шторами и закрыла от него ее глаза.
– Я не обижаюсь, булка. Знаю, что ты просто еще не до конца выросла. – Вальдекриз легонько щипнул ее за розовую от смущения щеку и улыбнулся. – Ну как, подумала над моими словами?
– Подумала, – Асин кивнула, подобрала с пола выпавший явно из сумки Вальдекриза мешочек – в таком он таскал огниво – и протянула ему на раскрытой ладони.
– И что? – Он поблагодарил легким наклоном головы и бросил вещицу туда, где ей было самое место.
– Морковь действительно похожа на меня, – ответила Асин, поняв, что за утреннее представление она все еще немножечко дуется. – А еще я, пожалуй, выберу небо.
– Хорошая девочка. Держи сахарок.
В воздух взлетело что-то маленькое, светлое. Оно сделало пару оборотов и стало падать. Затаив дыхание, Асин попыталась поймать его, сложив ладони лодочкой и растопырив пальцы. В ее руки приземлился сверток белой бумаги, внутри которого оказался мягкий бордовый прямоугольник, едва уловимо пахнувший медом и кислыми ягодами.
– Это мармелад, – пояснил Вальдекриз. – Ешь и начинай собираться. Все тебя одну ждать не будут. А от бани ты все-таки зря отказалась. – Он тряхнул чистыми блестящими волосами, после чего бросил зазевавшейся Асин ее полупустую сумку.
Бертиль говорила правду: Железный Город, может, и не был тем местом, где Асин хотелось бы жить или куда тянуло вернуться. Но теперь он пах ягодами и сыром и грел человеческим теплом.
Как приручаются страхи
Солнце проникало в дом через незашторенные окна, разливалось по комнате, скакало зайчиками по всем гладким металлическим поверхностям. А на широком столе дымился завтрак. Чугунная сковорода восседала на разделочной доске, а на ней золотились картофельные ломтики со свежей зеленью, залитые яйцом с гладким белком и подрагивающим желтым глазом.
С улицы доносился счастливый лай. Собаки, как и всегда, носились вокруг старушки Уны, то и дело припадая к земле, били по воздуху длинными тонкими хвостами, иногда отскакивая в стороны, чтобы затем снова подбежать. Урр давно перестала обращать на них внимание: она лежала, подставив бок солнцу, дергала бежевым мягким ухом и фыркала. Асин, которая чувствовала себя в такие моменты совсем маленькой, наблюдала за этой картиной через окно, потирая одну замерзшую босую ногу другой. А папа, гремящий посудой за ее спиной, тем временем подрумянивал хлеб – и она уже слышала знакомый аромат.
С ее возвращения прошло пять дней. Пять дней Асин не покидала участок – даже на Рынок вместо нее ходил папа. Она же предпочитала полоть гряды, кормить животных, поливать ягодные кусты и просто сидеть на узкой скамейке у входа, вытянув ноги в старых ботинках. Родной дом лечил. И не только несчастное, настрадавшееся за время полетов плечо. Асин спокойно дышала, а сердце ее размеренно билось в груди, лишь иногда, в моменты ярко вспыхивающих воспоминаний, подбираясь к горлу.
Папа с улыбкой вспомнил Бертиль и, хохоча, подбросил к потолку обещание прилететь, непременно с гостинцами. А на сбивчивую историю Аэри, отдававшуюся дрожью в голосе Асин, нашел мудрую сказку и теплые объятия – все то, в чем она так отчаянно нуждалась. Хотя, когда папа вновь вздохнул, она ожидала просьбы, чуть слышной, – больше не летать, никогда больше не летать. Об этом говорил и его взгляд, и приподнятые брови. Но когда зазвучала сказка, напряжение схлынуло, унеся с собою, пускай временно, чувство вины.
На пороге не появлялись незваные гости – разве что проходившие мимо по пыльной тропке соседи заглядывали через частокол, дружелюбно махали рукой и задавали дежурные вопросы, ответы на которые Асин заучила наизусть. Ей улыбались, ахали, слушая рассказы о Железном Городе, искренне удивлялись и все как один советовали отдыхать. Асин кивала, прижимала ладони к груди, а затем возвращалась к работе по дому – чем не отдых?
– Чем собираешься заняться, птен? – поинтересовался папа.
– Для начала напою Уну. – Асин засмеялась, следя за тем, как одна из собак, утратив всякий интерес к старой игре, гоняется за собственным хвостом.
Вновь вернувшийся домой безымянный кот потоптался у ног Асин, пригнулся и неуклюже прыгнул на подоконник. Но одна из задних лап соскользнула – и он задергал ею в воздухе, точно пытался что-то стряхнуть. Асин положила ладонь коту под попу и помогла забраться. Он тут же плюхнулся на бок и забил хвостом, бросая в воздух тонкие серые нити своей шерсти. Асин отмахнулась от них и щипнула негодника за порванное ухо, на что он ответил утробным «ме».
– А потом… наверное, отправлюсь на Рынок. Мне нужно, – Асин провела ладонью по толстому кошачьему животу, – найти Атто.
– Все еще переживаешь? – догадался папа.
– Да. Может, он и неправильно поступил, но и я повела себя… возмутительно, – последнее слово она бросила в сторону. – Пап, он сказал, что я на маму похожа.