– Конечно, похожа. – Судя по скрипу, он отодвинул стул. От этого звука кот вновь замахал хвостом, но он был слишком ленив, чтобы еще хоть как-то выказать недовольство.
– Пап, а как вы с мамой познакомились?
Наконец она отлипла от окна и уселась за стол, подобрав ноги под себя. Рядом с ее местом уже стояла чистая тарелка с некрасивыми цветами и кружка, полная парного молока. Асин тут же потянулась за теплым куском хлеба – хрустящим снаружи и мягким внутри – и вилкой, тяжелой и трезубой. На нее Асин поначалу задумчиво накрутила прядь волос, лишь потом нырнула в сковороду за едой и процарапала ее черное донце.
– Дай-ка подумаю. Давно это было. – Папа устроился с противоположной стороны стола, чтобы видеть лицо Асин, и улыбнулся своей длинной улыбкой.
Вместе с порывом прохладного ветра в дом влетели собаки. Оставляя следы грязных лап на чистом, только недавно вымытом полу, они покружили у стола, поприветствовали хозяев лаем и медленно, царапая когтями гладкое дерево, направились к полупустой миске – там их ждал завтрак, вернее, его остатки: кот добрался до еды раньше.
– Я тогда помогал отцу грузить ящики и очень устал. Дело было ближе к ночи – это я прекрасно помню, так как подумал: «Что в такой поздний час на причале делает девочка?» А она сидела вдалеке от кораблей, свесив с острова ноги, красивая, как свет солнца, и очень приметная. О ней уже начали шептаться, но я ничего толком не услышал: мне было любопытно, что она здесь забыла. И я подошел. Бросил ящик, подошел к ней и так прямо и спросил. Ух, получил я тогда за этот ящик. Неважно. В общем, она сказала мне, что, если в ночи смотреть в сторону полной луны, можно увидеть Бесконечную Башню.
Быстро поглощавшая картошку Асин замерла с вилкой, занесенной над сковородой, и уставилась на папу. Пока она зевала, скромный недоеденный кусок хлеба смела на пол чья-то длинная тонкая лапа. Судя по хрусту, его тут же съели. Асин, впрочем, не видела в этом проблемы. Опустив руку, она привычно потрепала за ухом гладкую собачью голову. Асин думала о маме, пыталась собрать в голове сцену встречи, но смогла лишь мысленно выкрасить небо и океан ночными, почти одинаковыми цветами.
– А сколько ей было лет? – поинтересовалась Асин.
– Лет двенадцать-тринадцать. Не помню точно. – Папа наколол на вилку картофельную дольку, но лишь для того, чтобы выводить ею в воздухе круги. – Как ты понимаешь, я сел рядом и стал так пристально всматриваться вдаль, что глаза заболели.
Асин хихикнула, прикрыв рот ладонью.
– Мы сидели молча и не видели ни-че-го, кроме лунной дорожки на воде. А потом она сказала: «Меня никогда не заберут, – и добавила: – Вальцер кретин». Запомни это, птен. Вальцер – первое имя твоего наставника, Атто. Вот так я однажды узнал его. И до сих пор, – он усмехнулся, покачал головой с легким стыдом, – когда вижу его, в голове всплывают слова твоей матери.
Теперь Асин казалось, что и она будет слышать эту фразу при встрече с Атто, только папиным голосом – он явно пытался передать и мамину интонацию, и ее возмущение, при этом угрожающе помахивая картошкой.
– А почему кретин? – тихонько спросила Асин.
– Они же росли без родителей. Оба. И если Атто давно смирился с этим, то твоя мама очень хотела, чтобы ее однажды забрали. Видимо, в тот день он сказал ей что-то по-настоящему обидное. Но я не стал долго расспрашивать: ей и так было тяжело. «Ну, кретин. Чего на него силы тратить?» – сказал я ей тогда.
– А потом? – Когда папа сделал паузу, чтобы все-таки попробовать остывший на зубцах ломтик, Асин в нетерпении заерзала на стуле. – Что ты сделал потом?
– Как и любой уважающий себя семнадцатилетний парнишка, который забыл про этот проклятый ящик, получил нагоняй и забрал твою маму. Не без помощи родителей, – добавил он. – Она перебралась к нам. И каждое полнолуние мы ходили смотреть на небо.
– Увидели что-нибудь? – Заметив, что папа так и не приступил к завтраку, Асин подцепила яйцо, уложила прямо на румяный округлый ломоть и протянула его, перегнувшись через стол.
– Благодарю, Аси, – улыбнулся папа. – И нет, никакой Бесконечной Башни. Хотя твоя мать утверждала, что видела ее. А я не спорил. Иногда она казалась мне…
– Странной? – предположила Асин – и ей отчего-то ужасно не хотелось услышать короткое «да».
– Необычной. Мне это в ней нравилось. Как загадка, которую невозможно разгадать, – ответил папа, и Асин с нескрываемым облегчением вздохнула.
Сама Асин слышала разное про Бесконечную Башню. В книгах о ней не писали, хотя на их страницах любили рассказывать небылицы. Зато люди охотно делились историями – и каждая следующая отличалась от предыдущей, потому Асин так и не смогла собрать в голове мозаику из этих цветных стеклышек. Лишь в одном истории сходились: время в Башне текло иначе, но никто не мог объяснить, как именно. Асин довольно скоро потеряла к ней интерес. Вот и сейчас она не набрасывалась с расспросами о Бесконечной Башне, а просто кивала, пока вилка стучала по дну сковороды.
Зато так приятно было узнать о маме что-то новое. К тому же не от кого-то чужого, а от папы, за завтраком, с теплым молоком в кружке, после которого над верхней губой неизменно оставались белые тонкие «усы». Их Асин стерла тыльной стороной ладони и, поцеловав папу в щеку, понеслась за водой к дальнему колодцу – крошечному деревянному домику с покосившейся крышей; он стоял в окружении леса, в стороне от садовых участков.
Асин не переодевалась, не переобувалась. Как была, принесла два полных ведра, одно из которых тут же вылила в длинную деревянную поилку старушки Уны, и, отчитавшись перед папой, убежала. За спиной скрипнула калитка, поднялись в воздух клубы дорожной пыли, и Асин, громко топая не по размеру большими ботинками, побежала к Рынку, мимо красивых чужих домов и ровных заборов, под счастливый собачий лай.
Затопленный бело-желтым утренним светом Рынок шелестел листвой, которую тревожил прохладный ветерок. Редкие люди – юноши в закатанных по колено штанах и девушки в таких широких шляпах, что под ними могла бы поместиться еще пара человек, – наслаждались видами и шагали неспешно, будто старались оставить в памяти миг перед пробуждением. Совсем скоро Рынок очнется, откроются лавки, выскочат на улицу шумные продавцы – и закончатся недолгие мгновения тишины. Поэтому даже Асин, остановившись у долгой лестницы, ведущей к причалу, старалась впитать их до последней капли. Она дышала полной грудью, запрокинув голову и прикрыв глаза, а по рукам ее бегали мурашки.
– Асин? – долетел до ее ушей хрипловатый мужской голос.
«Вальцер кретин», – зазвучало в голове, и она с трудом сдержала улыбку.
Она собиралась найти Атто, но теперь, когда он сам нашел ее, растерялась, отчего сперва открыла только один глаз и лишь затем, спустя несколько ударов сердца, второй.
На широкой пустой дороге, ведущей в сторону церкви, на длинной тени от пекарни топтался Атто, придерживая за тонкие запястья маленькую Мирру.
Та, оторвав ноги от земли, перебирала ими в воздухе и довольно пищала. Волосы ее походили на пышный белый ореол вокруг румяного лица. Мирра, босоногая, с покрытыми коркой коленями, набрала в весе и все больше напоминала самую обычную девочку.
– Вставай, кривляка, – сказал Атто и опустил ее на землю. Мирра присела, как маленькая лягушка, надула щеки и недовольно квакнула. – Кому сказал!
– Атто, я хотела… – начала Асин, но ее перебила Мирра, которая сдвинула выгоревшие брови и зарычала, обнажив зубы.
– Ты мешаешь ей на меня злиться, – пояснил Атто и несколько раз примял пышные волосы Мирры. – Тихо.
– Я хотела сказать… Простите меня, если можете. Я не должна была. – Вместо объяснений она махнула руками, за которыми тут же проследила взглядом притихшая Мирра. Асин искренне надеялась, что ее поймут.
– Думаешь, ты и твоя мать – единственные женщины, которые давали мне по морде? – усмехнулся Атто. – Асин, – он подхватил Мирру под мышки и попытался поставить на ноги, но та вновь уселась и замотала головой – не хотела, видимо, чтобы ее трогали, – я не должен оправдываться, ты – извиняться. Все уже случилось. Пойдем.
Атто шагнул вбок, хлопнул себя по бедру, будто перед ним сидел не ребенок, а собака, и посмотрел хмуро. Мирра поднялась, покачиваясь из стороны в сторону, потянулась к нему, но ноги держали плохо – и она почти завалилась вперед. Атто подоспел вовремя: схватил за запястья, потянул наверх и хорошенько встряхнул.
– Та-та, – промямлила Мирра и дыряво улыбнулась сколотыми зубами.
– Почти, – ответил он и, положив ладони ей на плечи, развернул спиной к себе. – Топай, держу.
– Слушайте, а когда вы мне сказали, что я похожа на… ну, на мою мать… – Асин вновь попыталась заговорить с ним. Она так и не поняла, хорошо это или плохо – напоминать маму. А еще ей не давало покоя то, что Атто не позволил извиниться – это точило ее изнутри.
– Ты ее дочь. Конечно, похожа, – недовольно бросил он, удерживая Мирру от очередного падения. Она косолапо переставляла ноги и, судя по сосредоточенному выражению лица, действительно старалась. – Когда понимает, что не может ходить, ползает на руках. Удивительно, да? – Атто кивнул на Мирру, улыбнулся, и Асин почудилось, будто он… гордился? – Предметы головой сшибает – и ничего. Упертая девочка.
– Да, – нервно усмехнулась Асин. – Послушайте, – она потянулась к Атто, чтобы ухватиться за грубую ткань его рубашки, но замерла, а рука ее безвольно упала вдоль тела, – мне действительно неловко.
– Тебе так важно, чтобы я тебя простил? – поинтересовался Атто.
Мирра сделала один уверенный шаг, развела руки в стороны и обернулась, чтобы поймать одобряющий взгляд. На голубом платье виднелись глубокие темные пятна – следы неудач, а короткую, по колено, юбочку украшали кривые стежки.
Недавно купленная одежда успела истрепаться, но кто-то – возможно, даже Атто – раз за разом латал ее, не слишком умело, но заботливо.
– Да. – Асин чуть отстала. Она смотрела вслед Мирре, которая довольно мычала под нос песенку, и сопровождавшему ее Атто, готовому в любой момент поддержать.