Рядом расхаживал, нарочито громко ударяя о камень каблуками, Вальдекриз. Он уже сообщил, что тень исчезла – вернее, растворилась, – зато вернулись рыбки, покружили у камня и, не найдя знакомой голой пятки, уплыли. Они не тронули несчастные ботинки, которые так и покачивались лодочками совсем близко; их Вальдекриз ловко выудил и бросил к ногам Асин. Она все равно не решалась приблизиться к краю, хоть уже и не слышала печальную песню, от которой обрывалось сердце. Ее кожаная жилетка поскрипывала при каждом движении. Чтобы избавиться от этого царапающего ухо звука, Асин сняла ее и отложила. Ткань рубашки облепила тело; ее, точно вторую кожу, тоже хотелось сбросить, но Асин лишь пыталась расправить складки, жесткие от воды, приглаживая их. Тщетно: они, переползая в новое место, становились только больше, оборачивались белыми волнами.
Никто не нарушал молчания. Асин стучала зубами, иногда растирая плечи в надежде согреться. Вальдекриз ровно глядел на воду, уперев руки в бока, ерошил волосы, в задумчивости зарываясь в них пятерней, и мутил сапогами небольшую, но широкую лужу в самом центре серого, сточенного волнами старческого зуба.
– А эта тень?.. – подала голос Асин, подняв голову с коленей и вытянув шею.
Сидеть, свернувшись в тугой клубок и обхватив себя покрепче руками, все еще казалось ей самым безопасным. Вдруг тварь снова явится, вынырнет из воды, разверзнет пасть, полную зубов, и поглотит их вместе с островком. Асин представляла себе ее такой – пугающей, многоглазой, понимающей человеческую речь и, что еще хуже, мысли. Боясь услышать внутри своей головы чужой голос, Асин даже зажимала уши коленями.
– Латану, – сказал Вальдекриз, не оборачиваясь. – Эту, как ты говоришь, тень зовут латану, зверь из легенд. По крайней мере, такое имя ей дали древние. Многие считают, будто эти звери жили задолго до того, как острова поднялись в небо. Не верь им, булка. Не верь. В прежнем мире латану просто не было места. Они – такое же скопление энергии, как и любая аномалия. А может, аномалия и есть, просто принявшая вот такую форму. Латану редко встречается на страницах книг, чаще – ее образы. Наверное, читала о твари со дна океана, не демоне, но огромной рыбе, обменявшей у колдуньи на человеческое тело то ли голос, то ли мозги.
Асин нервно хихикнула, сжавшись еще сильнее. И даже не поправила, пусть и хотела. Глаза. Тварь со дна океана, так мечтавшая полюбоваться надводным миром, заключила скверную сделку: лишилась возможности насладиться вблизи зеленью деревьев и блестящей росой на бархатных цветочных лепестках.
– Считается, будто это латану, одна из немногих – двух ли, трех – так решила подняться на сушу. Сама, без всякого колдовства. Но, не управившись со своей энергией, сама лишила себя глаз. – И все-таки он помнил. Видимо, просто шутил. – А мозга у нее не было и так. Писатели прошлого, булка, обожали, опираясь на какую-нибудь историю, плодить новые и новые ее версии, подчас отличные как от оригинала, так и друг от друга. А потом… догадываешься, что потом?
– Нет, – Асин мотнула головой и слабо улыбнулась, ожидая разгадки.
– А потом появлялись другие, которые опирались уже на одну из версий, считая ее неповторимым оригиналом, – усмехнулся он, бросив короткий взгляд через плечо.
– Выходит, все новое – лишь чья-то трактовка старого? – удивилась Асин и, потрогав губы подушечками пальцев, задумчиво уставилась на пестрящую бликами воду.
– Далеко не все. – Вальдекриз резко развернулся, сделал шаг и опустился прямо перед ней на одно колено. – Но неужели ты думаешь, так плохо смотреть в одном направлении?
Он пронзительно глянул на нее. Асин нахмурилась, пытаясь вспомнить повторяющиеся мотивы, но думалось отчего-то лишь о недавно прочитанных легендах о боге неба и созданиях его земных. Название обещало ей запоминающееся путешествие, но все страницы были заполнены, точно тесто начинкой, неподтвержденными теориями и долгими размышлениями о том, что́ есть человек и почему вода не стекает с края мира. «Но ведь у мира, у нашего мира нет края, – думала тогда Асин, облизывая указательный палец, чтобы пролистать очередную главу. – Ведь наша земля – шар, а жизни наши, если верить тем же книгам, – лишь повторения одного и того же. А значит, края нет ни у чего вообще».
– Посмотри вперед, булка. – Вальдекриз указал туда, где простирался океан. – Что ты видишь?
– Воду. Волны, похожие на примятое вилкой картофельное пюре. Солнечные блики, как разбросанные по океану рваные бумажки. И крылья облаков, – почти не задумавшись, сказала она, подперев щеку кулаком.
– А для меня океан – это неизведанное, запретное небо, а небо – всего лишь другой, более открытый людям океан. – Он пожал плечами. – А ведь мы видим одно и то же.
Ей представилось, как в воздухе плывут диковинные рыбы разных, но исключительно мягких цветов. У них пышные кружевные плавники и длинные хвосты, с помощью которых они движутся по небу, вращая круглыми глупыми глазами. И если бы к ним приблизились люди, они бы тут же расплылись в разные стороны, скрылись бы за облаками и островами. Асин улыбнулась своим мыслям и вновь нырнула головой под сложенные на коленях руки.
– Не знаю, утешит ли это тебя, но, – Вальдекриз хлопнул ее по лодыжке, голос его звучал глухо, будто поднимался из глубин, – за нами пришли.
Наверное, весть должна была порадовать, но Асин ощутила лишь жгучий стыд, поднявшийся от поясницы по позвоночнику. Ведь наверняка у капитана Альвара – и не только у него – возникнут вопросы, как вышло, что они свалились с острова и очутились здесь. И Вальдекриз наверняка расскажет правду о глупой девочке, которая испугалась первой же аномалии, а он, само благородство, бросился ее спасать. В этот момент она почему-то ужасно на него злилась. Наверное, причина крылась в том, что он выглядел героем, а она – воплощением неуклюжести.
Обернувшись, она увидела черный силуэт «Небокрушителя», окруженный солнечным ореолом. Корабль двигался медленно, поэтому со стороны казалось, что он завис в воздухе, иногда проседая, а затем снова поднимаясь на невидимых волнах. Асин закусила губу и отвернулась, будто не заметив взрезающих небо мачт, спущенных парусов и массивного корпуса, который почти закрыл собой светило. Вальдекриз заговорил снова:
– Ты порой так отчаянно пытаешься казаться взрослой – не плакать из-за мелочей, не расстраиваться, не делать глупости, которые тебя так радуют, – что забываешь о главном. Ты можешь плакать сколько угодно, можешь кричать, а можешь и перескакивать сразу через две ступени. Но твои ошибки, булка, это твои ошибки – тебе должны были донести это в училище. Я знаю, о чем ты думаешь. Но не ты первая падаешь с острова. И не ты – последняя.
Может, он и пытался утешить ее, но не вышло, ведь Асин не знала никого, кто вот так свалился бы в воду. Даже если и был такой неудачник, его ошибка наверняка уже забылась за давностью лет, в то время как ее собственный промах был невероятно свежим. К тому же ей придется смотреть в глаза человеку ответственному, взрослому и помогавшему в трудную минуту – капитану Альвару. И от этого было еще тяжелее.
– Вальдекриз, – позвала она, а когда он обернулся, сказала: – Там, под водой, перед тем как ты меня вытащил, мне стало так… легко. Буквально секунду назад я очень боялась утонуть, и в следующее мгновение – уже нет. Я чувствовала себя спокойно. Будто все плохое закончилось.
– Эх, булка, – вздохнул он и, потянувшись, пригладил ее мятые волосы. – Если веришь в тех богов, которых рисуют люди, считай, что тот, кто кроется в океане, смилостивился над тобой. Люди не принадлежат ему, они – дети неба. И все же многие верят, что он принимает в свои объятия с лаской и заботой, как любящая мать, в то время как небо не щадит. Но мне кажется, в какой-то момент ты просто смирилась и отпустила.
– Что отпустила? – прошептала Асин, уже заранее зная ответ.
– Жизнь. Знаешь, говорят, те, кто почти рассчитался с богами, перестают торговаться. Странная это привычка – платить за все, – усмехнулся Вальдекриз. – А ведь раньше тела просто закапывали и боги, а их было много, булка, больше, чем пальцев на твоих руках, забирали усопших к себе, оставляя пустую оболочку. Чем-то напоминает насекомых, правда?
Асин поморщилась и высунула кончик языка между зубов.
– Мы сбрасываем куколку, превращаемся во взрослую особь и отправляемся дальше – обновленные и чистые. Но люди любят условности. И ты рассчитываешься с богами не только своими действиями, не только завершенными делами или рожденными детьми. Но и деньгами. Теперь, сама знаешь, к одежде покойных пришивают кармашки и прячут там что-то ценное.
– А что в этом плохого? – поинтересовалась Асин. – Все любят подарки. Боги – не исключение. Ведь даже ты наверняка их любишь.
– Терпеть не могу, – рассмеялся Вальдекриз, запрокинув голову. – В мире, где одно вечно меняют на другое, подарки – лишь повод для привычного обмена. – Он вытянул перед собой открытую ладонь, которой едва не задел лицо Асин. – Нет, это не значит, что ты должна мне за отвертку или сережку. Просто всякий раз, когда кто-то преподносит мне подарок, я чувствую себя обязанным. Хотя был в моей жизни человек – даже не человек, а человечек, – который радовал меня просто так. «Это по зову», – говорила она и улыбалась. А я неопытный был и ответить толком не мог. С первых заработанных денег накупил ей, дурак, еды, притащил вот так, – он раскинул руки, будто пытался удержать что-то очень неудобное, – свалил к ногам. «По зову», – пробормотал я, а она захохотала. Ты бы знала, булка, как мне тогда хотелось провалиться в воду, прямо как тебе сейчас.
– А почему она рассмеялась? – не поняла Асин. Она даже подсела поближе: все-таки впервые Вальдекриз рассказывал ей не о небе под куполом церкви, не о ранцах и главных ошибках новичков, а о себе.
– У нее был ровный голос. Знаешь, бывают убаюкивающие, высокие, низкие, мягкие, стальные – такие, к которым легко подобрать определение, – ответил он невпопад, будто и не расслышал вопроса. – А у нее – самый обычный. И, – он покачал головой, улыбнувшись уголком губ, который тут же очертила полукруглая складка, – мне это нравилось. А тут ее голос подлетел, превратился в возмущенный писк. «Я, по-твоему, так много ем?» – спросила она. Я тогда совсем растерялся. Решил даже ничего ей больше не приносить. А она – давай смеяться. Сказала, что малышня дома отнимет, а ей не хочется делиться. Да и нельзя, когда по зову, – добавил он и пожал плечами, будто это было чем-то очевидным. – А я уже тогда жил один, так и согласился забрать с собой все, что она не доест. В тот день она сидела рядом со мной на упавшем дереве, болтала ногами и так задорно хрустела сладкими бусами, что зависть брала.