– Ты хочешь отпустить детенышей? – в голосе девушки зазвучали нотки тревоги, смешанной с надеждой. Казалось, она… переживала за двух неизвестных ей людей. Асин приложила ладонь к нашивке на груди и выдохнула, опустив ресницы.
– Нет. Во имя Отца-солнце.
– Ты не веришь в Отца-солнце!
Асин бросило в жар. Женщина не собиралась их отпускать. Судя по строгому тону, она не только не испытывала к ним жалости, но и злилась, что их со спутницей потревожили. Страх свернулся вокруг шеи Асин, щекоча горло своим пушистым хвостом. Она царапнула его ногтями, вздрогнув от собственного прикосновения.
– А ты сможешь ли верить в того, кто дал сотворить с тобой это? – прорычала она – и ветка под лапой хрустнула особенно оглушительно.
Ветер снаружи усилился, засвистел озорно и громко, встревожив листву на деревьях и разогнав в стороны камни и камешки. Вальдекриз подтолкнул Асин к двери, и та ринулась со всех ног, забыв о всякой осторожности. Но когда до выхода оставалась какая-то пара шагов – Асин уже чувствовала свежее дыхание улицы, запахи цветов и трав, – над головой вновь загремело. Железный звонок дребезжал своим нутром, надрывался: вот они, вот беглецы. Этот звук прошил Асин тонкой иглой, задел нервные окончания, вспугнул лежавший на плечах страх, и она замахала руками и завалилась, жестко врезавшись боком в стену. Боль разлилась высокой медлительной волной.
– Чего встала? – влетел в спину резкий шепот Вальдекриза.
Отпрянув от стены – тело стало тяжелым, почти неподъемным, – Асин кинулась к двери. Она старалась двигаться быстро, бесшумно, как Вальдекриз, но выходило скорее наоборот. «Можно назвать это твоим стилем» – некстати вспомнились его слова. И, видят боги, сейчас Асин ненавидела этот свой стиль.
За собой она не слышала шагов – будто Вальдекриз, замерев, смотрел ей в спину, потешаясь над неуклюжестью. Но стоило резко затормозить в дверном проеме, схватившись руками за косяк, лопатками она почувствовала его: он стоял точно позади, почти касаясь ее вздымающейся от частого дыхания грудью. Прямоугольник света под ногами стал уменьшаться, пока не превратился в две тонкие кривые: его заслонили темные, окутанные сияющим ореолом фигуры с лоснящейся короткой шерстью. Били по земле длинные хвосты – они поднимали за собой клубы белесой пыли, и Асин, казалось, слышала лязгающий звук, будто металл со скрежетом цепляет металл.
– Детеныши, – донесся сверху мягкий шипящий голос, тот самый, который растягивал слова.
Вальдекриз схватил Асин за жилетку и отбросил назад, подальше от входа. Не удержавшись, она рухнула на пол. В горле засаднило, в носу защипало, и Асин закашлялась. А ведь она даже толком не рассмотрела их, заметив лишь, что огромные кошачьи фигуры плавно переходят в женские, тонкие и изящные, – будто безумный скульптор пытался совместить прекрасное с прекрасным, но вышло нечто дикое, пугающее своей неправильностью и одновременно завораживающее.
В попытках скорее встать Асин царапала пол, хватаясь за тонкие нити трещин, пока наконец не поднялась на четвереньки, затем – на колени. Не справившись с наваждением – «давай, посмотри», – она обернулась и увидела длинную тень, накрывшую кажущегося таким маленьким Вальдекриза. Он стоял, расставив ноги и выставив перед собой отвертку, готовый атаковать. Вся эта сцена была наполнена такой оглушительной тишиной, что Асин хотелось закричать. Но она не двигалась, только глупо хлопала ресницами, глядя, как пригибается одна из тонких женских фигур, цепляется длинными когтистыми пальцами за дверной косяк и тот, устало затрещав, рассыпается в труху.
– Я не уйду без тебя, – процедила Асин сквозь зубы и попыталась, точно как Вальдекриз, спружинив, вскочить. Будто от этого станет выглядеть более устрашающей. Но ноги подкосились, заболели исколотые острыми камешками колени.
Быть такой же храброй не выходило. Даже рука, которую она протянула к Вальдекризу, задрожала, и лишь отчасти – от страха. Ей бы ухватиться за складки его рубашки, потянуть на себя, утащить за дверь, а оттуда – через стену и прямой дорогой к ранцам. Ведь он чувствует, он знает, где поджидают аномалии. Он не даст споткнуться. Но он упрямо стоял, склонив голову вбок, и Асин отчего-то знала: на его губах играет улыбка, самая нахальная из всех. Будто не над ним нависает почти три метра угрозы, прядая длинными, заостренными, лишь отдаленно похожими на человеческие ушами.
Зеленые глаза, большие, круглые, следили за каждым движением, но по-кошачьи лениво. Черные провалы зрачков расширялись. Старшая – она превосходила размерами другую, стоявшую чуть поодаль, – наблюдала за ними не как за добычей, но как за любимыми игрушками, которые можно в любой момент ударить мощной лапой.
На подкашивающихся ногах Асин подошла ближе, еще ближе, пытаясь найти на поясе свою отвертку, чтобы, в случае чего, сразиться бок о бок с Вальдекризом. В коридоре, где они скорее помешают друг другу. И все же слишком много значило для нее просто встать рядом, тяжело опустив плечи, и сжать обеими руками отвертку, направив ее лопаткой на женщину с короткими, блестящими в солнечных лучах черными волосами.
– Я вижу, ты нашел что-то, детеныш? – Она протянула руку к груди Вальдекриза, на которой, топорща ткань рубашки, прятался таинственный куб.
– Этому «чему-то» и тут неплохо. – Он пытался отступить, ускользнуть – и почему не пустил в ход отвертку? – но, наткнувшись на Асин, остановился и фыркнул.
– Прости, – сдавленно пискнула она, отходя, чтобы у него было чуть больше пространства для маневров.
И почему у него все выходит так просто, играючи? Порой Асин думала, что он готов ко всему, даже гибель целого мира встретит с привычной нахальной улыбкой и с отверткой в ловких руках. А может, и сумеет остановить ее – Асин не сомневалась, – после чего обыденно – «Я ничего и не сделал» – пойдет проверять свой ранец, усевшись на ящики и сжав зубами ароматный жареный сыр.
– Ты странно пахнешь. – Женщина шумно вдохнула и тут же сморщила длинный нос, ее благородное лицо скривилось, будто она учуяла что-то поистине мерзкое. – Так пахли мертвые жрецы Отца-солнце.
– Прошу прощения? – усмехнулся Вальдекриз и даже принюхался к себе, проведя носом по строчке на рукаве. Затем плотно сомкнул губы и приподнял брови, явно не соглашаясь с женщиной.
– Тела жрецов Отца-солнце сохраняли особым образом. Они казались живыми, в то время как на самом деле…
– Были мертвы, – закончил за нее Вальдекриз. Женщина тут же метнула в него взгляд-молнию, острый и колючий, от которого Асин стало не по себе.
– Та вещь, которую ты нашел… она не твоя, детеныш, – женщина тут же сменила тему, вспомнив, за чем еще совсем недавно тянулась.
– Почему же?
Он отскочил назад так резко, что Асин вздрогнула. Ворвавшийся через дыру в стене шаловливый ветер подхватил ее волосы, взлохматил и уронил на лицо. Она убрала их пальцами – смахнула в сторону, как раз в тот момент, когда Вальдекриз достал из-за пазухи куб и, положив на одну ладонь, провел над ним другой. Отвертку он сжимал в зубах, словно стебель цветка, который собирался подарить огромной, но от этого не менее привлекательной даме. С негромким щелканьем верхняя часть куба провернулась, и внутри загорелся свет. Там сияло запертое солнце, всеми силами пытавшееся выбраться и вращавшее снова и снова гладкую черную крышку.
– Как ты… – Женщина отпрянула, закрылась руками, будто свет причинял ей боль. Зеленые глаза сощурились, рот скривился, обнажая сточенные, но вполне человеческие клыки. Качнулись блестящие волосы, украшенные, как успела заметить Асин, множеством бусин цвета песка и закатного неба.
Вальдекриз опять шагнул вперед. Он шпилем сложил пальцы под кубом – и тот, все так же вращаясь, держался теперь на вершине этого шпиля, не накреняясь в сторону. Куб щелкал, размеренно, механически, потом перестал. Сияние его стало ярче; звук, который он издал, напоминал отдаленный звон колокола. Вернее, то, что остается от него, когда язычок уже ударил о плотную железную стенку и оставил ее вибрировать. Вальдекриз поднял куб на уровень глаз, и Асин вздрогнула. Ей чудилось, будто там, внутри, прячется что-то неизведанное, пугающее, опасное. Женщина затопталась на месте; казалось, кошачье тело попросту не желало ее слушаться: извивалось, выгибало спину с острыми выступающими лопатками, отчаянно било хвостом по полу и стене. В это время ее молодая спутница – Циэль, если Асин правильно услышала, – просунулась внутрь и, вытянув шею, прижала к голове длинные заостренные уши.
– Не смотри туда, – зазвенел ее голос, а в волосах качнулись такие же, как у женщины, круглые бусины. Циэль хлопала густыми черными ресницами, а в больших глазах отражалось удивление – нет, скорее испуг. Брови сошлись над переносицей уголком, отчего лицо ее стало выглядеть совсем жалобно. – Последний из жрецов Отца-солнце лишился рассудка, когда заглянул внутрь.
– Ты ошибаешься, – ответил Вальдекриз, убирая отвертку в поясную сумку, и Асин услышала в его голосе усмешку. Ей казалось, сейчас, в этот самый момент, он смотрит в самое сердце черного куба.
– Как? – Циэль вздрогнула, подскочила и, не рассчитав, врезалась макушкой в слишком низкий для настолько больших женщин потолок. Айкнув, она принялась тереть голову ладонью, одним глазом поглядывая наверх. – Как ты можешь говорить такое, детеныш?
От нее, такой молодой, это слово звучало странно. Она явно подхватила его от старшей, как всякий ребенок собирает себя из окружения – фразу от папы, жест от мамы.
Покачнувшись на каблуках, Вальдекриз обернулся, бросил взгляд через плечо, убирая за ухо волосы. Сердце Асин замерло и в следующее же мгновение пустилось галопом. Ей почудилось, что именно так смотрела на нее мать, перед тем как прыгнуть. Но она не помнила – не могла помнить, слишком маленькой была. Асин захотелось схватить его за руку, выкрикнуть громко, с надрывом: «Дурак!», но слово так и застряло в горле, а пальцы просто беспомощно сжались.
– На тебе лица нет, – тихо сказал Вальдекриз, даря ей привычную теплую улыбку, говорящую: «Все хорошо». Сама она не видела ничего хорошего.