Проследив за ее движением, Альвар взял двумя пальцами амулет, приподнял, покрутил – и солнце заплясало на его гладкой поверхности. Асин лишь едва заметно кивнула и приоткрыла рот, собираясь сказать совсем не то, чего от нее ожидали.
– Не думала, что вера настолько близка вам. – Она завороженно следила за тем, как поворачивается монетка, показывает свое гладкое ребро.
– А как вы думаете, кто хранит меня? – с улыбкой спросил Альвар, уронив амулет на черную ткань одежды, сцепил пальцы в замок и поднес их к заросшему подбородку. – Когда над головой – бесконечное небо, а под ногами – такой же бесконечный океан, хочется верить, что им до тебя есть дело. Каждый из моих людей, возвращаясь в Железный Город, обязательно заглядывает в церковь. И, если может, оставляет у образов подношение, пускай даже небольшое.
– Я иногда приношу цветы. – Асин сложила руки лодочкой, пытаясь показать большую плетеную корзину.
– Церковь дала мне многое. Там состоялось мое наречение, – продолжил Альвар, прикрыв глаза. – Туда я частенько бегал за советом, когда был помоложе и думал, что сил моих недостаточно. А сколько раз я бывал на ночных богослужениях…
Некоторые в дни праздников отказывались от сна ради церковной службы. Знавшие наизусть песни вставали позади хора и вместе с ним, пусть нескладно, затягивали мелодии, взывая к богам. Считалось, что они слышат, а позже – дают знак. По крайней мере, так говорили, и Асин приятно было верить словам. Она даже хотела однажды прийти в церковь в самом красивом платье и, спрятавшись за людьми в светлых и темно-синих одеяниях, исполнить заученный наизусть текст, громко, вложив в него все разливающееся внутри тепло. Но обычно, нагулявшись на площади и вдоволь наевшись, она могла лишь добраться до дома и, скинув туфли, рухнуть на кровать прямо в одежде. Поэтому ночные богослужения так и оставались в мыслях.
– Простите, – протянула Асин, сунув ладони между ног и виновато приподняв плечи. Опять она, зная, чего от нее хотят, говорит совсем не о том. Будь ее воля, она продолжила бы выспрашивать и о службах, и о жрецах, и о хоре из десятков голосов, сливающихся в один.
Альвар будто бы и не заметил, лишь кивнул, давая ей слово. Она нервно сглотнула, а во рту мигом пересохло – шершавый язык неприятно прилип к небу. Взгляд Асин заметался. Он цеплялся за предметы, но тут же соскакивал, не задерживаясь ни на одном. Асин рассмотрела узорное тиснение на корешке толстенной книги, потрепанный кончик ленты, которой был перетянут какой-то непонятный сверток, покрытые темными пятнами железные кольца на подзорной трубе. Асин волновалась, ведь раньше, до того как она стала летать с Вальдекризом, ей не приходилось ничего скрывать. Она просто говорила, не выбирая слов. Конечно, сейчас она могла бы поступить так же – рассказать, где лежит куб и кто такой Вальдекриз, высыпав все, что узнала, словно из огромного, доверху набитого мешка. Но друзья так не поступают. Обязанность молчать давила, под ее тяжестью даже дышать становилось сложнее.
Собравшись с мыслями, Асин начала рассказывать. О том, как, услышав пронзительный женский крик и увидев обгоревшее лицо, рухнула с острова прямо в воду, а Вальдекриз прыгнул следом. О том, как зазвучала песня, похожая на китовую, отчаянная и печальная, и под синей гладью, тронутой легкой рябью, возникла огромная тень. О том, как они вернулись на остров и, пробираясь сквозь высокую траву, нашли училище из старых книг – школу – над которой зависла довольно необычная аномалия.
Асин торопилась и бурно жестикулировала, будто так ее рассказ станет понятнее. Она закатывала глаза, прижимала кулаки к груди, изображала то плавные волны, но теплые солнечные лучи. Порой так увлекалась, что подскакивала на стуле, порываясь встать, ударить каблуком по полу, закружиться маленьким вихрем. Но мгновенно одергивала себя, представляя, как глупо будет выглядеть. Лишь когда речь зашла о Циэль и Вильварин, Асин остановилась. В голове пытались прокрутиться шестерни, но что-то отчаянно мешало им. Она совершенно не понимала, как рассказать о них, не упоминая Дом Солнца и Танедда Танвара. Наверняка Вальдекриз говорил стройно, ни разу не запнувшись. Он умел ставить слова в правильном порядке – как умеют поэты. И сейчас, в тени его сотканного из мыслей образа, Асин чувствовала себя беспомощной.
– Что-то случилось? – впервые за все время подал голос Альвар.
– Нет, – пусто откликнулась Асин и, взяв в руки прядь волос, потянула ее в рот.
Просто она растерялась. Одна фраза – и она подставит под удар друга. Одна фраза – и она, а может, и Вальдекриз больше не переступят порог Первого Училища и никогда не закинут за спину ранец. Страх ввинчивался в голову, пульсируя там болью, – и Асин нервно покусывала пахнущую океаном и цветочным полем прядь.
– Когда появились Циэль и Вильварин, я испугалась, – призналась Асин, решив хоть в чем-то быть честной.
– Значит, Циэль и Вильварин? – переспросил Альвар. Асин сомневалась, что он, до этого говоривший с Вальдекризом, впервые слышит эти имена.
– Да, так зовут этих… девушек, – она с трудом подобрала нужное определение, решив не называть кошками тех, кто когда-то был человеком. – Они охраняли безымянный остров от таких вторженцев, как мы. Чтобы только, – она уронила голову на правое плечо, и волосы закрыли часть лица, – ничего не унесли, не забрали. Кто-то оставил их здесь, наказав сторожить. Кто-то, – повторила она, удивившись, как просто было обезличить значимого в жизни Циэль и Вильварин человека.
– Кто-то? – уточнил Альвар.
– Да. Я… не запомнила, простите. Вальдекриз заговорил с ними – и они оказались разумны. Они рассказали о том, что когда-то их оставили здесь. Когда-то давно. – Уши заложило. Асин словно вновь оказалась под толщей воды, но сейчас страх не отступал, он холодил кончики пальцев и ладони, сжимал горло, мешая говорить, скручивал желудок. – С тех пор они просыпались, когда приходили гости с неба, и засыпали, когда те…
Альвар понимающе кивнул, позволяя не завершать тяжелую фразу.
– Они никого не трогали, – тут же, словно желая оправдать их, выпалила Асин. – Никогда. На острове полно аномалий, достаточно одного неосторожного шага – и в лучшем случае лишишься ноги.
«Она вечно пропадала где-то, а вечером рассказывала, что они собирали листья и швыряли в аномалию», – вспомнила она слова Атто, живо представила разлетающиеся цветные клочки – и ей сделалось дурно. Асин покачнулась на стуле, и его ножки противно заскрипели по доскам.
– Воды? – обеспокоенно поинтересовался Альвар, склонившись к ней. Он будто был готов в любой момент поймать ее, не дав свалиться на пол.
– Нет-нет, все нормально, – натянуто улыбнулась Асин, прикрыв рот ладонью.
– Вы никогда не сталкивались с человеческой смертью?
– Скорее с ее жестокостью. – Асин призадумалась. Она, конечно, видела, как Аэри расправлялась с воронами, но отчего-то те не представлялись ей людьми, скорее – ожившей тьмой, которую следовало прогнать. Но тьма была бессмертна, и на месте одной фигуры тут же вырастали две, три, четыре. – Вы же знаете, моя мать…
Он тяжело кивнул. А может, ей просто показалось.
– Она бросилась за борт, – добавила Асин. Брови Альвара подскочили, а глаза удивленно расширились. Они уже разговаривали о матерях, но тогда она не раскрыла подробностей – в этом не было смысла. Не было и сейчас, но она зачем-то обмолвилась и пожала плечами, почти безразлично. – Знаете, наверное, странно прозвучит, но я иногда обижаюсь на нее за то, что оставила нас с отцом.
– Асин… – окликнул ее Альвар, но она не дала договорить.
– Простите. Я… – Она понимала, что, задержись она тут еще ненадолго, непременно наговорит лишнего. Даже история про мать так некстати вылезла сама, почти без ведома Асин. Она хваталась за мечущиеся мысли, скакала с одной на другую, точно по маленьким летающим островкам, и все равно набрела на нее – на тему, которую всякий раз старалась заталкивать в самый дальний угол. – Я просто устала. Мне тяжело думать об этом дне. Его стало вдруг слишком много. Он необычайно долгий и какой-то внезапно безвкусный. А еще мне очень страшно. Мне страшно, понимаете? Вдруг я замолчу и вы подумаете, будто я что-то скрываю или злюсь на вас? – Она вновь заерзала на стуле, раздраженная собственной болтливостью.
Ожидая, когда ей укажут наконец на дверь, вежливо предложив – не приказав даже – удалиться, она вздрогнула: Альвар засмеялся. Засмеялся тихо, прижав кулак ко рту. Плечи его затряслись, и он покачал головой, без слов говоря: «Ну и ну!» Асин глядела на него, прикрыв один глаз. Она не верила, что он отреагировал так спокойно, и скребла каблуком по полу, то подгибая ногу, то медленно вытягивая ее.
– Я бы прыгнул за вами, Асин, – мягко сказал Альвар, опустив обе руки на стол. Скрипнула, натянувшись, кожа черных перчаток. – Вы можете идти. Я узнал все, что хотел. И, поверьте, я не думаю, что вы что-то скрываете.
– И что вы узнали? – Она сдвинула брови, и лицо, по ее ощущениям, сморщилось, как залежавшееся яблоко.
– Все, – выдохнул он.
Стул шаркнул ножками, отодвигаясь, и она встала. Неуклюже поклонилась, чуть не ударившись о столешницу лбом, принялась извиняться, сложив руки перед собой и пятясь. Больше всего она боялась сотворить что-то еще более глупое: споткнуться, упасть, растянуться на полу. Но она лишь запиналась, то и дело оглядываясь и стараясь не упереться лопатками в запертую дверь. Лишь когда Асин выскользнула на свежий воздух – ветер тут же поднял ее волосы и попытался бросить в лицо, – она выдохнула и почувствовала, как мелко дрожат колени. Она шмыгнула носом и огляделась.
Неподалеку, у перил с изящными балясинами, похожими на маленьких фигуристых женщин, обнаружился Вальдекриз. Он сидел, вытянув одну ногу, а вторую поджав к груди, и, подставив лицо ветру, напевал что-то себе под нос. Асин видела, как шевелятся его губы, а голова покачивается в такт слышимой только ему мелодии. На подкашивающихся ногах Асин подошла и почти упала рядом. Вальдекриз замолчал. Он приобнял ее, и она уронила голову ему на плечо, устав держаться. Пусть внутри вяло шевелилось ощущение неправильности, и все же Асин позволила себе почувствовать, как тело обращается в тряпичное, а руки безвольно опускаются.