– А ты переставай быть бедным, – взъелась на него Мирра и дернулась, без слов говоря: «Пусти, я дальше сама пойду, без твоей помощи».
– Отличный совет. – Он закатил глаза и почти стряхнул ее с себя. – Без тебя догадаться не мог.
Не ожидавшая, что Атто обойдется с ней так резко, Мирра свалилась на дорогу, подняв в воздух клубы пыли, и с силой вдарила рядом с собой кулаком. Вставать сама она явно не собиралась: Асин приметила надутые губы и гордо вздернутый подбородок – верные признаки глубокой обиды. Сидела Мирра неподвижно, и по ее ноге торопливо полз муравьишка, иногда скрываясь за подолом платья.
– Хватайся. – Асин протянула ладонь, но Мирра отвернулась, громко хмыкнув.
– Она не хочет с тобой говорить, – усмехнулся Атто.
– То есть обижена она на вас, а говорить не хочет со мной? – удивилась Асин.
– Как-то так, – он пожал плечами. – И меня она простит раньше. Мирра думает, что ты сбежала. От проблем. От ответственности. А я просто вел себя как…
Легким жестом он передал слово Асин. Она должна была продолжить его фразу, в духе матери вставить резкое «кретин» с наверняка дерзко подрагивающим «р», уткнув кулаки в бока. Но Асин лишь покраснела. И вдруг незримая смелость, обхватив холодными пальцами ее запястье, с простотой любопытного ребенка потащила ее в совершенно иную сторону, к вопросу, повисшему в воздухе огромным, готовым вот-вот лопнуть мыльным пузырем.
– А как же Тавелли?
Ведь Асин казалось, Атто тоже сбежал, когда отрекся от своего имени. Пускай это было давно.
– Тебе так важно, чтобы я произнес это вслух? – Перечеркнутая шрамом бровь дернулась. – По моей вине подох человек, Асин. У него могла бы быть семья и с десяток нелепых рыжих детей. Но его нет. И я не вижу смысла бежать от этого. Но, видят боги, если мои ошибки обернутся грузом на моих ногах, – он подхватил Мирру под мышки и поднял над землей, пока она, прижав кулачки к груди, тихо хихикала, – клянусь, я сломаю их. И камни, и ноги.
– Понятно, – ответила Асин, хотя, если честно, не поняла ничего. Кроме того, что Атто, кажется, и правда не убегал – по крайней мере, звучали слова уверенно, и это помогало внутренне собраться. Но тревога вновь развернулась, задела сердце когтистыми лапами – и то пустилось вскачь.
Наверное, правильнее было бы побежать к дому, поднять ленту, смахнуть с нее пыль, а затем, тихонько скрипнув калиткой, подойти к обеспокоенному папе. Ведь он точно ждет, Асин знала это. Казалось бы, так просто – взять и извиниться, упасть в знакомые теплые объятия, а затем парой коротких фраз обратить время вспять. Асин могла бы сделать вид, будто ничего не случилось, но слова папы – сказанные и несказанные, – наверняка точили бы ее изнутри. Они же никогда не ссорились, никогда. А мелкие неурядицы обычно быстро забывались. Даже сейчас Асин не смогла вспомнить ни одной.
Папа понимал, принимал и прощал. А неудачи, возникавшие на пути, они переживали вместе, взявшись за руки. Что же изменилось сейчас? А может, они просто никогда не сталкивались с чем-то по-настоящему большим вроде неизбежного взросления и первой колченогой привязанности? Асин не знала.
– Как думаете, папа меня простит? – спросила она, прекрасно понимая, что ей, скорее всего, не ответят. Но неожиданно подала голос Мирра:
– Передай ей, – чеканя слова, она обратилась к Атто: – да, – без тени сомнения сказала она, позволяя ему отряхнуть себя от пыли. – Папы часто делают глупости. Потому что любят. Так говорила толстая святая матушка. Возможно, твой папа тоже хотел посадить тебя в стража.
– Образно, – добавил Атто, выпрямляясь. Он явно смирился с тем, что платье Мирры безнадежно испачкано: бурые пятна, похожие на расползшиеся по листу кляксы, спрятались в складках.
– Так ты не обижена на меня? – удивилась Асин, но голос ее звучал глухо из-за волнения.
Мирра лишь хмыкнула. Но мысль свою она донести сумела. Наверняка у каждого отца был свой железный страж, к которому он обращался, когда не видел иного выхода.
– Говорил же, – подал голос Атто.
– Простите за несвоевременный вопрос, но все же могу ли я звать вас Вальцером? – поинтересовалась Асин, только сейчас поняв, как грубо было с ее стороны брать в руки чужое первое имя, предназначенное для самых близких и особенных людей.
И в этот момент ее ладонь стиснули крепким пожатием. А налетевший озорной ветер толкнул Асин в спину и потянул за платье с такой силой, что она, привстав на носки, придвинулась ближе. Солнце, обычно заботливо обнимавшее всех и укрывавшее собой, с неохотой касалось Атто: не гладило его по лицу, не зарывалось в волосы, а словно стекало по плечам грязной желтоватой водой.
– Конечно. – Он провел теплым большим пальцем по тыльной стороне ладони Асин, и этого было более чем достаточно. – А теперь беги.
– А вы? – Асин часто заморгала.
Наверняка же Мирра захочет посмотреть на праздник, полакомиться тем, на что обычно лишь облизывается, побегать – и ведь в толпе ее точно не заметят – а там, быть может, и поиграть с другой ребятней. Но Мирра сдула пряди с лица и посмотрела с высоты своего маленького роста так по-взрослому, будто Асин ничегошеньки не понимала. Ей и самой на мгновение так показалось.
– А у нас свои забавы, Асин, – улыбнулся ей Атто. На сей раз Мирра не удостоила ее ответом, и ее голосом, мягким и уставшим, стал он. – Мы не любим шум, толпы. И этих дурней с дудками и гитарами.
Когда рядом вилась Мирра, в его речь время от времени проскакивало это сросшееся, неделимое «мы». Хотя эти двое, Атто и Мирра, казались ей все-таки разными. Она – иногда чересчур громкая, живая и подвижная. И он – спокойный, рассудительный и задумчивый. Впрочем, было и что-то делавшее их похожими. Как отца и дочь, которая невольно, даже не осознавая, впитывает черты родителя и начинает подражать ему.
– Беги, – повторил Атто, и ей ничего не оставалось, кроме как согласиться.
Ветер вновь подгонял в спину, трепал волосы. Асин заспешила, сейчас ей почему-то стало страшно не успеть. Поэтому, проигнорировав низенькие деревянные ворота, ширины которых хватало, чтобы пропустить телегу вместе с идущими рядом людьми, она перемахнула через каменную ограду, лишь чудом не порвав платье. Сердце подпрыгнуло, тяжело ухнуло вниз – как в полете, пока крылья еще не раскрылись. Под ногами хрустнули прятавшиеся в траве мелкие веточки, зашумела, зашуршав возмущенно, укрытая тенью зелень и прорастающие то тут, то там вездесущие одуванчики.
Улочки, сползавшие к главной площади, были пустыми. Лишь изредка ветер, гулявший между домов, гонял по мостовым сухие листья и забивал в щели между плитами принесенный человеческими ногами песок. Зато вдалеке, за белым лабиринтом зданий, гудели голоса. К ним, огибая деревянные бочки, узкие скамейки и кадки с растениями, и понеслась Асин. Солнце то ярко вспыхивало, показываясь из-за стен, то вновь пропадало, пока наконец не разлилось над площадью, на мгновение сделав ее ослепительно белой.
Встав на самом верху длинной лестницы, Асин прищурилась, приложила ладонь козырьком ко лбу и всмотрелась в копошащуюся внизу толпу. Знакомых лиц было немало – все стеклись на площадь, чтобы стать частью праздника. Даже Вандар по такому случаю закрыл свою забегаловку – и теперь ходил от палатки к палатке, что-то выбирая. Товары с прилавков улетали маленькими озорными пташками. Асин прекрасно знала: в такие дни, совершенно особенные, торговцы достают самые что ни на есть диковинные вещицы – а те уж наверняка найдут себе место в домах и сердцах покупателей. Гости с островов-братьев охотно хватали безделушки, припрятанные специально для тех, кто мог щедро за них заплатить. Уж точно щедрее жителей Первого.
Ветер донес до Асин ароматы выпечки. Голодный желудок тут же негодующе заворчал, но она лишь накрыла его ладонью и вновь осмотрелась. Кораблей, чужих, нездешних, у пристани стояло три. Двухмачтовое судно с песочного цвета парусами – гость с Младшего Брата. Ослепительно белая шхуна – кажется, они делились по типам, но названия эти давно затерялись в недрах памяти – прямиком с Белого. И грузный «Небокрушитель», собственность Железного Города, выделявшийся на фоне остальных мрачной тенью – он прилетел, видимо, совсем недавно. Не хватало лишь представителя Каменного Великана, а значит, Совет еще не собрался. И у Асин точно осталось время отыскать – хотя бы попытаться – Вальдекриза. Если того, конечно, отпустили с корабля и не повели следом за собой вглубь училища.
Кто же он Железному Городу? Друг, союзник или заложник?
Асин закусила губу. Надежда внутри крошилась, рассыпалась, оставляя голый вопрос: почему она решила, что Вальдекриза возьмут с собой? Опасения отца вдруг показались ненапрасными. Вот только она уже наговорила ему лишнего, усомнившись в его добрых намерениях. И не знала теперь, как извиниться и не чувствовать себя при этом отвратительно. Но все деньги остались дома, а за одно лишь милое личико никто не продаст ей ни хлеба, ни сыра, ни даже глиняную свистульку – задобрить папу подарком. Из ценного при Асин была лишь сережка, но с ней она не расстанется. Уж лучше займет у кого знакомого монетку – у того же Вандара, например.
В тот самый момент, когда Асин собралась уже сбежать вниз, нырнуть в бурный человеческий поток, на горизонте показался будто вырезанный из бумаги силуэт корабля. Люди, как зачарованные, потянулись к пристани, к самому обрыву, под которым отражал небо тянущийся до горизонта спокойный океан. Немногие остались у палаток. И среди узнаваемых человеческих фигурок, таких крошечных с верхней ступени лестницы, Асин вдруг заметила его. Нет-нет, она совершенно точно не могла ошибиться. Эти наспех собранные в хвост медные волосы, эти вытянутые серьги, это зацелованное солнцем лицо. Вальдекриз стоял, откусывая от жареного сыра, и плечи его сотрясались от смеха.
На мгновение показалось даже, что ничего не изменилось. И прошло не шестьдесят дней вовсе, а один – бесконечно долгий, вытягивающий нервы, выжимающий досуха. Асин выдохнула, подхватила подол платья и бросилась вниз. И виделось ей, будто она летит – без крыльев, оставляя позади неприятные мысли, которые, пускай и пытались, не могли догнать.