– О якорях. Раньше мне всегда казалось: ну как можно выбрать якорь, когда есть небо? А теперь я понял: она говорила совсем не об этом. Не о том, что удерживает тебя на месте, а о мгновениях покоя, о возможности вернуться и хотя бы немного, самую малость никуда не спешить. И наслаждаться ветром, солнцем – вещами, которые перестаешь замечать, если не останавливаешься.
– Это… здорово, – вяло ответила Асин, хотя с трудом понимала его.
Возможно, потому, что сам Вальдекриз вечно куда-то спешил. Он будто пытался обогнать само время, вот только времени не было до него никакого дела. Асин не хотела так слепо доверять его словам, ведь даже сейчас он вернулся не к якорю, не к ощущению покоя, а к человеку, способному выполнить его просьбу.
– Знаю, о чем ты думаешь. «Он скажет что угодно, лишь бы я ему помогла». Это не так. Ты можешь отказаться. И я не обижусь, правда. Не имеет значения, что ты ответишь, я все равно вернусь. На Первый. К тебе.
И хоть Асин все еще думала, что он подбирает даже не ключики – отмычки к ней и это нечестно – так открыто льстить, она все же смутилась. Уши мгновенно опалило румянцем, и она прикрыла их волосами, про себя обижаясь на Вальдекриза. Ведь если согласится, то почувствует себя наивной дурочкой, а если откажется, то поступит… так, как не поступают друзья.
– И как я его найду? – просто спросила Асин и поставила полупустую плошку между собой и Вальдекризом. Мед в ней казался теперь густой смолой, в которой застыли орехи.
– Для начала ответь: ты мне доверяешь? – Вальдекриз опустился рядом и, взяв ее ладонь в свои, заглянул в глаза, которые она тщетно пыталась спрятать за полуопущенными ресницами.
– Наверное, – Асин пожала плечами и уставилась на маленькую трещинку в пожелтевшем камне мостовой, сквозь которую прорастала трава.
– Тогда слушай: на севере Первого, за лесом, есть табличка. То ли «Осторожно! Злая аномалия», то ли «Не ходите, дети».
Асин кивнула. Не раз она добиралась до кромки леса и с любопытством глядела оттуда на заросший утес, на выглядывающую из-за буйной зелени корявую деревяшку, которая едва держалась на одном гвозде и вот уже много лет угрожала упасть. Подходить ближе Асин не решалась, все же предупреждение писали не просто так.
– Доходишь до нее, встаешь к ней спиной, лицом к обрыву. Поняла? – Дождавшись кивка, он продолжил: – И делаешь десять шагов вперед.
– А как же аномалии? – удивилась Асин.
– Рядом с табличкой их нет, они затаились чуть дальше. По крайней мере одна. Обнаружить ее просто: берешь любую ветку или камень и кидаешь перед собой. Если попадешь в нее, она вернет брошенное обратно. Как ты понимаешь, в такую лучше не наступать, – предупредил Вальдекриз. – Но в целом там безопасно.
У Асин в голове не укладывалось, как он мог упомянуть аномалию и безопасность в одной фразе. Да, за спиной Асин остался с десяток островов, на которых ей встречалось всякое. Но рядом был или сам Вальдекриз, или Вальцер. А эту просьбу она должна выполнить сама, без посторонней помощи.
– А как я выберусь оттуда? – поинтересовалась Асин, и собственный голос показался ей каким-то тусклым.
– Там всего одна дверь. И ведет она туда же – на самый край Первого. Кстати, маленький совет: когда попадешь в сам Дом – не ныряй в арки. Даже если очень захочешь. Поверь: тебе не понравится.
– Почему?
– Заблудишься. Башню не просто так зовут бесконечной. Опережая твой вопрос: да, люди находили ее и возвращались обратно, абсолютно не понимая, как туда попали и – что еще интереснее – как выбрались. Они застревали там на целые дни, а то и недели. Бегали через арки и орали в пустоту. Так что мой тебе совет: зашла и вышла. Зашла. И вышла, – медленно повторил Вальдекриз.
– А почему ты… – начала Асин, но Вальдекриз оборвал ее, не дав договорить:
– Потому что, булка. Потому что. Мы скоро улетаем. А Дом Солнца с этим его отвратительным характером меня вряд ли быстро отпустит.
– Весь в своего жреца, – невесело отшутилась Асин.
Она не собиралась исследовать чужой дом – и без разницы, как он назывался, именем бога Солнца или Башней. Даже от мыслей о нем все внутри холодело, а недавние тревоги съеживались и прятались по углам. Одна из них – ссора с отцом – даже пискнула тоненько: «Помирись, пока не ушла». Асин кивнула, соглашаясь с ней, но Вальдекриз, видимо, решил, что жест предназначался ему, и заулыбался.
– Я очень благодарен тебе, Аси, – сказал он и осторожно погладил большим пальцем ее ладонь. – Взамен можешь меня о чем угодно попросить. Хочешь, какую-нибудь безделушку тебе с Железного привезу? Да хоть Альвара! – хохотнул он.
– Не надо Альвара! – возмутилась Асин, почувствовав, как вновь краснеет. – Вдруг ему будет неприятно.
– Это пока он не узнает, к кому летит, – он подмигнул и улыбнулся так, будто был абсолютно уверен в сказанном.
– Лучше, – Асин отвела руку, нервно поправила волосы и изо всех сил постаралась хотя бы ровно дышать, – расскажи про эти следы на твоей спине. Помнишь…
– Помню, – оборвал он. – Неужели так сильно тебе покоя не дают?
Она часто закивала, понимая: Вальдекриз наверняка снова ответит, что время не пришло. Но вместо этого он сказал:
– Хорошо, – после чего шумно выдохнул. – Мне говорили – это было очень давно, – что под кожей у меня самое настоящее солнце и только так становятся Его жрецами. И если вдруг тебе интересно, что дает солнце под кожей, признаюсь честно: ничего, кроме бесконечно долгой жизни и связи с Домом.
– Получается, тебе нельзя… мыться? – решила уточнить Асин, она еще ни разу не встречала тех, в ком спрятан настоящий солнечный свет. А не верить не получалось – она сама видела золотистое сияние, льющееся сквозь трещины ран. – Ну, раз вода оставляет на тебе эти следы…
– Можно мне мыться, булка! – захохотал он. – Просто темнота океана забирает этот свет. И не несет мне ничего, кроме боли. Отвратительно звучит. – Он поморщился. – «Я весь такой загадочный и темный, холодный, неприступный и бесполезный. Как кот. Приюти меня, потискай, погладь». Даже не думай о таком, булка! Не смей! Я вижу эту жалость в твоих красивых глазах!
– Нет там никакой жалости. – Асин надулась, но тут же смягчилась, вспомнив, как Вальдекриз прыгнул за ней. – А ведь ты меня спас тогда. Ну, когда…
– А как же иначе? – удивился Вальдекриз. – Слушай, Аси, я не идеален, хотя, наверное, ты сейчас сидишь и думаешь: «Нет, это не так, ты же такой… удивительный!» – он намеренно сделал голос высоким, настолько, что Асин захотелось заткнуть уши.
– Глупый! – пискнула она до ужаса похожим тоном и тут же потянулась – не ложкой, пальцами – за орешком.
– Были люди, за которыми я не прыгал. И, если вдруг захочешь, я могу назвать их имена. Познакомишься, поговоришь. Узнаешь много новых и интересных слов. – Он закивал с самым важным видом. – Не ты первая падала с острова. Не ты последняя. Кому-то везло меньше, кто-то вовсе не возвращался – океан забирал его себе. Но лучше не думай об этом. В твоей голове должен гулять ветер, какая-нибудь нелепая влюбленность, а не десяток незнакомых мертвых – или не совсем мертвых – людей.
– Я постараюсь, – серьезно сказала Асин, не до конца понимая, как можно пускать настолько глубоко в душу совсем незнакомых людей. Даже мама – родная мама – порой надолго пропадала из ее мыслей, наверняка находя себе занятия поинтереснее.
– Если верить легендам, люди – создания суши и воды одновременно. И я могу оспорить это лишь отчасти, – продолжил Вальдекриз, не давая молчанию затянуться. – Нас не лепили боги, а если и лепили, то очень давно – когда мир был прежним, а острова еще не поднялись в небо. Но океан – сам океан, а не его создания – не причинит людям вреда, если он, конечно, спокоен. Меня же он… будто раздирает изнутри, рвет, как… бумагу, Аси. И мне не страшно, поверь. Просто к боли очень сложно привыкнуть.
– Ясно, – еле слышно выдохнула Асин. Она хотела подбодрить – и сделать это правильно, чтобы Вальдекриз понял: океан не получит его, она не позволит. Но вместо этого выпалила: – Я больше не упаду, честно! Я научилась! Научилась, ты слышишь? Летать научилась, приземляться. – Она загибала пальцы. – Крылья еще не стали продолжением моих рук, но они станут, я обещаю! – Горло засаднило, а глаза неприятно защипало, будто Вальдекриз не верил ни единому ее слову, но он вдруг ответил:
– Верю, – и замолчал.
А она вновь подумала о маме, которой в последнее время становилось в ее жизни все больше. Она появлялась в разговорах, оставляла невидимые следы на предметах и, кажется, даже успела коснуться Асин, раз люди отмечали их сходство.
– Скажи, а ты знал мою маму? – решилась спросить она.
– Конечно знал, – без раздумий ответил Вальдекриз и, кивнув, одновременно с ней потянулся к пустеющей плошке.
– А я на нее похожа? – Коснувшись его ладони, Асин отдернула руку и, почувствовав накатывающую волну смущения, принялась перебирать волосы.
– Да. Определенно да, – сказал он, негромко чавкая и облизывая подушечки пальцев. – У тебя ее глаза, ее руки, а вот улыбка – как у Каррэ, – заметил он, убирая другой рукой упавшую на ее лицо челку.
– А характер? – не унималась Асин. – Характер чей?
– Ты только не обижайся, – мягко начал он, примирительно выставив перед собой ладони. – Но когда я только увидел тебя, там, в коридорах училища, подумал даже: «Нет, это не может быть ее дочь». Ты была мягкая, податливая. Не перо, но мокрая глина.
– Почему? – искренне удивилась Асин.
– Перо может потревожить даже дыхание ребенка, а к глине все-таки нужен подход. Я бы дал тебе другое имя. Аргиль.
Ваза.
– Уже обожженная, но очень хрупкая.
И это звенящее, как бубенцы на ветру, имя подходило ей куда больше, чем Ханна, – вот только Ханну не оторвешь, не выкинешь в густую синеву океана: прилипла намертво. Остается только носить, словно неудобное платье, жмущее в талии, не дающее дышать, но слишком широкое в плечах и вечно сползающее по рукам.