Шумом называли способность, дарованную природой. Вроде умения перемещать предметы без рук. Или разводить костер взглядом. Люди, терявшие связь с природой и все меньше напоминавшие животных, постепенно утрачивали возможность шуметь. И все же были те, кто сохранил эту особенность. Я слушал. Слушал и злился, иногда неосторожно роняя из рук нить разговора. Потому что я, от рождения обычный, теперь хранил в себе солнце и наверняка шумел – оглушительно громко для тех, кто мог это слышать.
Рыжую забавляло, как Танедд Танвар гордо выхаживал перед ней, а затем писал долгие письма, зазывая обратно, в дом своего бога.
И Рыжая – тогда у нее еще было имя, но его она не называла, будто ожидая, когда я начну упрашивать, – приезжала. Народ-под-солнцем казался ей застывшим во времени, не желающим шагать вперед. Она немного жалела нас, немного забавлялась. Но благодаря ей Танедд Танвар наладил общение со многими дивными мастерами, способными сливать человеческое тело и металл воедино: они-то давно научились «чинить» своих людей. «У нас есть долголетие, технологии и шум», – хвалилась тогда она. И я не преминул ей напомнить, что вообще-то она мертва. Как и весь мир.
Она не боялась Танедда Танвара, дряхлого старика, которого могла, как говорила сама, убить одним выстрелом. Но, когда он заговорил о гибели мира, ей стало не по себе. Глаз Бога показал ему то, что я видел лишь частично: взмывающие в воздух клочки суши.
– Старый дурак! – возмутилась тогда Рыжая. – Глаз Бога неразрывно связан со жрецом. Что ты наделал? Или скорее… что ты наделаешь?
Но Танедд Танвар еще не сделал ничего. Только дрожащим голосом рассказал, как сильно людям понадобится пастырь – о, я хорошо помнил эти его слова. Что мир обречен и они должны стараться уже на благо нового.
– Он любил меня, – Рыжая выплюнула эти слова с отвращением, – как скульпторы любят свои идеальные творения. Он валялся у меня в ногах. А потом… убил. Так просто, что я даже не заметила. Не убил даже – выключил, когда понял, как сильно я сияю. Это ваш бог молчалив, в то время как наша богиня говорила с нами. Говорила постоянно. И делилась своей силой. Но меня – правда забавно? – сделали Домом Солнца, домом вашего бога, привязав к нему насильно. Так что́ это, если не культ?
Сошедший с ума жрец Отца-солнце, боявшийся гибели своего мира, неизбежно приближал ее – именно об этом так отчаянно пытался рассказать ему Глаз Бога. О том, что созданный им Дом Солнца однажды не выдержит запертого в нем шума – и обрушит его на весь остальной мир. Но Танедд Танвар считал это лишь предсказанием, от которого не уйти.
Пока еще Рыжая была жива, он попросил ее пригласить в Дом Солнца двух талантливых механиков. Их же, но позже, он «скормил» ей – должно быть, они отслужили свое. В городах и деревнях пропадали взрослые и дети, а храм шумел все сильнее, обращаясь самой яркой искрой моего мира – самим воплощением солнца. Вот только такая близость солнца не приведет ни к чему хорошему. Так говорили книги. И я бы не стал с ними спорить.
Наконец выговорившись, Рыжая позволила мне отворить дверь.
Мне опалили глаза яркое солнце и искрящиеся волны. Я боялся ослепнуть, а по щекам текли слезы. Больше всего в тот момент мне хотелось упасть в океан. Сложить руки, шагнуть вперед и рухнуть вниз: пускай он поглотит солнце внутри меня. Понимаешь, я так и сделал, вопреки возмущениям Рыжей. Она обзывала меня знакомыми и незнакомыми словами, даже просила не возвращаться, если вдруг я останусь жив. Но я ушел. И вместо холодных вод ощутил под ногами мягкую траву. Я стоял на твердой земле, вертел головой и не понимал. И до сих пор не понимаю, как так вышло.
Не зная, что произошло, я заметался, закричал. Ноги не держали меня, и я рухнул. Попятился и снова очутился на пороге.
Как это работает?
Я вышел и опять вернулся.
Эта дверь ведет в незнакомый лес. Я собрал ягоды. Молоко испортилось.
Так раз за разом Вальдекриз покидал Дом Солнца, осматривался вокруг. Поначалу он боялся отходить далеко от места, которое называл дверью. Но любопытство брало верх. Он нашел край острова, а еще – небольшое поселение и живых людей. От них не пахло животными. Асин всегда смущала эта фраза, но тут же в голову врывались ярким образом люди-вороны. Быть может, раньше такие и правда встречались часто, раз Вальдекриз так спокойно говорил об этом.
– Послушай, – обратилась она к Башне, заправив за ухо лезущую в лицо прядь, – а раньше в мире правда жили люди-звери и люди-люди? – Задумавшись, Асин продолжила: – Я знаю, ты не можешь мне ответить. Если это так, дай знак. Хоть какой-то.
О сказанном Асин пожалела тут же: ей в голову врезался, слетев с одной из полок, бумажный цветок. Она потерла затылок, поджала губы, а про себя подумала, что Башня вполне могла бы и просто скрипнуть чем-то. Помятую лилию Асин положила рядом с собой: потом вернет на место.
– А ты была человеком? Или зверем? – не подумав, поинтересовалась она.
И вновь в затылок влетело что-то маленькое, теперь запутавшись в волосах. Это была вырезанная из дерева книжка с неразборчивой надписью на твердой обложке. Ее Асин поставила рядом с цветком.
– Что значит «да»? – возмутилась она – и Бесконечная Башня рассмеялась порывом ветра, скрипом шкафов.
А на страницах дневника Вальдекриз смотрел, как вырастает на месте маленького поселения то, что в будущем превратится в Рынок. Люди быстро осваивались, а он воровал их еду и одежду, не желая больше быть жрецом. Они не искали старого бога в новом мире. Вскоре они возвели церковь – первую деревянную постройку, где молились небу и океану. Вальдекриз залезал туда через окно, то и дело утаскивая всякие мелочи.
Люди сплотились. Сосед не подставлял соседа, желая урвать кусок пожирнее. Вальдекриз завидовал, ведь даже Дом Солнца не был на его стороне. Если он пропадал, Рыжая обижалась и демонстративно громко хлопала дверьми в минуты, когда он засыпал. Она разбрасывала тарелки, рвала книги – не трогала только дневник, даже в те моменты, когда очень сильно злилась.
Он стал надолго исчезать, чтобы прожить целую жизнь рядом с людьми, а затем возвращался в Дом Солнца, где коротал еще одну, а то и несколько, – пока о нем не забудут. Появлялся среди людей снова – на другом острове, под другим именем. Давно не Тьери Карцэ. Но еще не Вальдекриз. Он брал истории бродяг со страниц книг и придумывал себе легенды. А если ему вдруг не верили, находил способ сбежать, чтобы отсидеться в Доме Солнца – еще одну человеческую жизнь, тихонько подворовывая чужую одежду и продукты.
В затылке неприятно зудело. Асин, нахмурившись, прошлась по нему ногтями, но ощущение только усилилось. Оно проникало все глубже и сжимало невидимыми руками то сердце, то легкие, то желудок. Асин волновалась – она обещала скоро вернуться, но, вместо того чтобы побежать домой, лежала на полу Бесконечной Башни, читая записи, которых оставалось еще порядком.
– Мне правда пора, – сказала она, боясь, вдруг Рыжая как-то сотрет аномалию-дверь.
Но та, не желая слушать, зашуршала страницами – оставила позади появление Рынка и первые летающие суда, приют при церкви и изобретение крыльев, позволявшее людям исследовать соседние острова. Рыжая лишь чудом не рвала листы. Асин успевала замечать сочетания слов и предложения, но они исчезали так же быстро, как и появлялись.
– Я обидела тебя? – спросила она, устав от шуршания страниц. – Прости. Но не будь… – Звук будто стал громче, и Асин повысила голос. В очередной раз за этот короткий день. – Хватит! – Она пыталась докричаться до Рыжей. – Я не знаю, чего ты от меня хочешь! Я не Жрец Отца-солнце, я не могу услышать тебя. Но ты будто считаешь, что я должна понимать тебя и так. А я не понимаю. Я живу в обычном доме, который не умеет говорить. А еще он ничем в меня не кидает.
Но Рыжая продолжала листать.
– Что я должна здесь увидеть? – Не выдержав, Асин стукнула кулаком по полу. – Что?
Внезапно все замерло. Скрип и шуршание стихли, умолкли птичьи голоса. Дневник распахнул перед Асин мятое нутро, по которому плясали буквы. В самом верху страницы она увидела знакомые цифры: тогда она еще не родилась, а ее папе было от силы пятнадцать. Бумагу покрывали потемневшие со временем отпечатки и грязные разводы, бурые брызги напоминали россыпь веснушек. Но Асин понимала: если провести по ним мокрым пальцем, они оставят за собой ржавый след.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
И никакого приветствия. Вальдекриз давно отказался от них. Это была очередная жизнь, которую он решил провести на Первом.
Она просто стояла на причале и таращилась на людей. Я подумал даже, что дурочка. Другие дети подбегали, спрашивали про наш улов – мы всегда находили на островах что-то интересное, не опостылевшие черепки, а целые книги, оружие или странных кукол с пугающе живыми лицами, – но она не подходила. Она вообще не двигалась. Ветер задирал ее грязное платье, а ей было все равно. Мне стало любопытно. Я уже увидел ее дырявые трусы – это ли не повод познакомиться? Жестом попросив народ пропустить меня, я приблизился. Решил, что даже выпивка подождет. Ха-ха. А девчонка уперлась пальцами мне в грудь и спокойно, без тени раздражения сказала:
– Мешаешь. – И, чуть подумав, добавила: – Вы все мешаете.
Я даже не подобрал слов. Она обошла меня: для нее, видимо, разговор был окончен. Меня это не устраивало. Однако стоило мне открыть рот, как она пригрозила:
– Одно слово про трусы – и я тебе врежу.
– А дотянешься? – спросил я с вызовом.
– Куда надо – дотянусь, – ответила она лениво и дернула плечами, смахивая с них волны каштановых волос.
– И откуда ты такая? – Не знаю зачем, но я тянул время.
– Взрослые говорят, меня океан бросил. А ты?
– А меня бросило небо, – отшутился я.
– М-м, понятно. Может, хотя бы представишься? – Она не смотрела на меня. И даже воздушный корабль, который так интересовал малышню, был ей безразличен.