Маритар избегает меня. Зато Каррэ счастлив.
Может, я и правда лезу не в свое дело?
Если Маритар захочет что-то сделать с Асин, я же не смогу ее остановить, нет?
Рыжая молчит. И дело не в обиде.
Страница за страницей Асин смотрела на одинокие строки, под которыми желтела не исписанная чернилами пустота. Вальдекриз задавался одними и теми же вопросами, все сильнее нервничая. Мысли не давали ему покоя, порой выливаясь в бессвязные предложения. На десятом листе Асин перестала читать и просто листала дальше.
И вдруг среди пустоты вновь выросли буквы, сплетаясь колючим терновником.
Она ушла умирать?
Моя Маритар.
Просто спрыгнула в воду.
Нет, не верю. Слышишь?
Он вновь обращался к невидимому собеседнику, как раньше.
Она не могла, не так просто. А где ее размышления про искру? Где обещанное грандиозное перерождение? Его нет. Зато есть маленькая Асин, идущая хвостиком за папой и отряхивающая от муки руки.
Не этого ли я хотел?
Не знаю. Уже ничего не знаю.
Я поговорил с Каррэ. Как можно осторожнее.
Она никогда не говорила обо мне.
У нее был лишь безликий и безымянный друг.
Но мы летали с Каррэ. И ему явно хотелось выговорить всю свою боль.
Она сказала: «Прости». Сказала: «Я хочу. Я не могу. Я не понимаю». Она плакала, пока ее голос не заглушило китовье пение, и рвала на себе волосы. Каррэ вспомнил, что она пыталась забрать Асин, подхватить на руки, но он не дал. И тогда она просто упала, будто бы даже случайно, свесившись за борт. К китам, к океану. К своему проклятому одиночеству, бросив все! И чуть не утянув на глубину собственную дочь.
Я не пойду за ней. Считай это чем хочешь, даже обидой.
А может, я все еще хочу увидеть ее в Асин? Но нет, она слишком Каррэ. Безболезненно слишком. Иногда от этого становится легче.
Асин растет. И я присматриваю за ней. Наверное, Маритар – моя Маритар, а не та, в которую ее обратило безумие, – хотела бы этого.
Крошка-булка косолапит и спотыкается. И не замечает никого, кроме отца.
Что, Каррэ, тоже трудно? Без нее-то. Боишься теперь и дочь потерять?
Я тоже боюсь.
Асин было неловко читать все это. Она будто видела себя со стороны и поэтому прикрывала глаза, осторожно выглядывая сквозь пальцы. Ее берегли двое – Вальдекриз и папа. Они заботились, направляли и с ужасом ждали: один – когда она окончательно оперится и улетит из гнезда, второй – когда ее глазами на него посмотрит мама. Но страхи обходили их, не желая сталкиваться. А Асин росла, вытягивалась и, если верить Вальдекризу, становилась менее неуклюжей.
К дневнику он, успокаиваясь, возвращался все реже – не нуждался, видимо, в том, кто выслушает. Да и сама Асин, найдя момент их знакомства, с облегчением выдохнула. И собиралась уже закрыть дневник, размять затекшее тело и отправиться домой, но невидимая рука настойчиво перевернула очередную страницу.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
В недоумении Асин потерла глаза. Она читала эти строки, видела их. И знала, что́ ждет ее дальше.
Она просто стояла на причале и таращилась на людей. Я подумал даже, что дурочка.
Та же дата, те же слова. Асин отлистала назад, заложила нужную страницу пальцем и принялась сравнивать. Но не нашла различий. С чего бы человеку переписывать собственные заметки? Если, конечно, не вспоминать слова мамы о его якобы безумии. Только в него Асин пока отказывалась верить и с упорством последовала дальше – по буквам и цифрам, к рассказам, слово в слово повторявшим уже прочитанное.
– Ты это хотела показать? – спросила Асин.
Башня перевернула разом несколько страниц, оставляя позади долгую историю дружбы Вальдекриза и мамы. Вновь Асин открылась их встреча – не такая, которую помнила она, но знакомая, до последней точки. А за ней…
Сегодня мне встретилась странная девочка.
Запись пугающим образом повторялась. Сплетала из слов цепи, которые держали Вальдекриза, не давая освободиться. Асин взяла в рот прядь волос и принялась мять губами, пытаясь хоть как-то унять тревогу. Но сердце продолжало свой барабанный бой в голове, пока пальцы и глаза скользили по строкам – по тем же самым, отличавшимся разве что мелкими кляксами и грязными следами.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
Асин не понимала, как так вышло: каждый раз все начиналось с одного и того же дня. Вальдекриз встречал на причале ее маму, видел – ох, ужас – ее некрасивые трусы, а она, разозлившись, обещала ударить его, если он хоть что-то скажет. Но он не сказал, а она не ударила. Это напоминало перечитывание странной книги – без описаний, без содержания, без конца, лишь с событиями, сменяющими друг друга. В них жили, знакомясь раз за разом, мальчик, брошенный небом, и девочка, оставленная океаном.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
Вновь она, стоит у причала в стареньком платье, которое досталось ей, наверное, от уже выросшей из него девочки. А он отказывается от выпивки, похожей на иглу, заделывающую бреши в уж слишком пустой жизни.
Страниц до конца оставалось все меньше, история делала очередной круг, возвращаясь к своему началу.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
На этот раз – прыжок в пустоту, разверзшуюся под знакомой надписью. Под ней – лишь бурые пятна с завитками – отпечатки чужих пальцев. И крик в самом низу, написанный крупными острыми буквами.
В САМОМ ДЕЛЕ?
Я уже жил это, – прочитала Асин на следующей странице. – Видел и забывал, видел и забывал. Мне кажется, выйду отсюда, шагну в открытую дверь – и снова забуду. Это ли она звала моим безумием? Рыжая? Молчишь. Молчи дальше. Я оставлю эту жалкую рвань тебе, слышишь? Подавись моими словами. Каждым из них.
Я не хочу в твои стены.
Потому что здесь, где время не мчится по кругу, я ясно вижу все. Зачем я вообще вернулся? Ах да, этим глиняным недоразумением, которое ты жалобно просила вернуть, тоже подавись. Два раза.
Почему ты опять ничего не сказала, Рыжая? Почему?
Почему до сих пор не говоришь?
Похоже, в этом мире есть лишь одно существо, способное изменить привычное течение моей закольцованной жизни. Та, кого Маритар звала искрой, и за человека не считая. Поначалу я думал, будто веду ее за собой. Но нет, это я лечу за ней, как за крохотным огоньком, а она, сама того не зная, дарит мне новые воспоминания. Мне даже кажется, на одном из путей – осколков, вероятностей – я видел мою лысую дуреху, которую так и не смог выкинуть из головы.
Маритар хотела просто занять тело, изначально человеческое тело, подготовленное к шуму, свою искру. Но что-то пошло не так. Вместо того чтобы жить вечно, мы бегаем по кругу. Маритар раз за разом создает искру, а затем, понимая, как мало времени ей отведено в человеческом теле, прыгает за борт. Асин растет, не догадываясь, что сотворила с ней мать, а затем начинает шуметь, как любая до времени спящая аномалия. Начинает сиять, и на это сияние летит огромным уродливым мотыльком с плавниками-крыльями тварь со дна океана, которую Асин называла мамой.
Но если другие аномалии подчиняются определенным правилам, просыпаясь через время или реагируя на сильный источник шума поблизости, то много ли надо маленькой девочке, растущей без мамы, чтобы потерять над собой контроль? Одна неудачная влюбленность. Один непонимающий отец. Один придурок-напарник. И вот она уже злится, и вот она уже плачет, а таящаяся в ней сила разбивает невидимую перегородку. Так Рыжая однажды – теперь я понимаю, что в этот день и умер Танедд Танвар, накормив ее собой досыта, – уничтожила целый мир (а может, только его часть). А Асин… просто отматывает время назад, замыкая очередной круг.
Я думаю, в ней, в этой маленькой булке, раз за разом все меньше искры, все меньше Маритар.
И когда-нибудь ее не останется вовсе.
Лишь Асин.
Как и любая аномалия, она гаснет, расходуя себя. Пусть и делает это довольно медленно. Сколько еще перерождений ее ждет? Два? Одно?
Быть может, однажды я даже увижу ее детей, таких же маленьких булок. А не бесконечные перерождения, в которых она раскрывает крылья слишком поздно – лишь надев форму со свободной птицей на груди.
Я знаю о тебе много того, чего знать не должен. Так Каррэ рассказывал, как в детстве ты мечтала поймать океан. Он не понимал зачем, ты никогда не объясняла, а может, с годами попросту забыла об этом.
Но тебе не нужно ловить океан, Асин.
Ты небо.
То самое, которое когда-то бросило меня, а теперь приняло обратно.
Я знаю, настанет момент, когда ты прочитаешь это. В одной из наших с тобой жизней. И испугаешься. Но не бойся – не меня точно.
Помни. Я. Тебя. Не. Подведу.
Наверное, сейчас ты растерялась и ничего не понимаешь. Не страшно, я и сам понимаю не до конца, а покидая Рыжую, и вовсе забываю. Так, к сожалению, работает моя голова. А вот ты забыть не сможешь. Тебя будто не касаются правила этого мира. Кроме одного: ты, к сожалению, искра. И я – как и кто угодно другой – не сумею этого изменить.
Когда-нибудь все переменится. Но мы непременно снова встретимся. Не забывай меня. И, эй, не меняйся!
А ты, Рыжая, исполни хотя бы последнюю мою просьбу. И дай ей эту тетрадь. Ведь она, с ее непомерным любопытством, когда-нибудь обязательно откроет твою дверь. И полюбит тебя так, как не смог полюбить я.
Прощай, Рыжая. И удачи.
И если вдруг я, вновь забыв, все же вернусь, не пытайся удержать меня, хоть тут поступи по совести.
Асин перевернула последние пустые страницы, поняв, что и сама за это время полностью опустела, закончилась, как вода в кувшине. Встала, покачиваясь на трясущихся ногах, смахнула слезы костяшкой указательного пальца и улыбнулась – с благодарностью Башне, выполнившей последнюю просьбу Вальдекриза. Внутри нарастали, слипаясь в большой уродливый ком, вопросы, задать которые было некому. Теперь ей казал