– Сейчас я бестелесна. По твоей, между прочим, вине, – уколола ее мама, явно надеясь разбудить совесть. – Я здесь. И одновременно везде. Прошиваю тончайшей иглой ткань мира. Это немного сводит с ума, знаешь ли. И как Бесконечная Башня все это выносит?
Если эти вечные перерождения и правда напоминали отрезы ткани, сложенные друг на друга, неужели Башня острым шилом пронзала каждый? Асин могла с трудом даже представить подобное. Бесконечная Башня, если верить словам мамы, видела десяток слоев жизни, находилась в каждом из них, пока Асин с трудом управлялась с одной – со своей.
– Смертное тело непрочное, быстро стареющее. Но с ним я перестаю быть одинокой. И перестаю сходить с ума от огромного количества прошлой тебя. Ты такая назойливая, такая упрямая! – высказала ей мама. – Я вижу все прошлые кусочки – они назойливо стучат в голове своей успешностью, – и не могу понять, почему ничего не выходит сейчас? – возмущалась мама с такой простотой, будто Асин не вовремя вернулась домой, а не отказывалась отдать в пользование свое тело.
«Потому что я гасну, – замаячила в ее голове ускользающая мысль. – Во мне остается все меньше тебя. Разве может сиять огарок?» Но мама, глядящая на нее с упреком, наверное, думала, что у нее в запасе целая вечность, забывая, как и все другие, предыдущие циклы, предыдущие жизни. Исчерпавшая себя аномалия исчезала, не оставляя ничего. А исчерпавшая себя Асин? Если верить Вальдекризу, она переставала быть аномалией. Вот-вот станет обычным человеком и получит в дар собственную жизнь. Которую будет так просто испортить очередным неправильным выбором.
– Наверное, ты просто разучилась, – с ноткой сожаления произнесла мама, как если бы говорила, что Асин до сих пор не знает буквы.
– А меня кто-нибудь учил, чтобы я могла разучиться? – мгновенно вспыхнула Асин. – Это тебе нужна была искра, тебе нужна была вечная жизнь! Тебе, мам! Почему ты ни разу не спросила, чего хочу я?
Мамины глаза заметались, брови поднялись, образуя кривенький уголок – она собиралась то ли заплакать, то ли возмутиться. Она не обращала внимания на Вальцера, оттаскивавшего в сторону тело той, кого он по-прежнему принимал за Асин – и в глубине его зрачков отражалась именно она, только слегка обезумевшая и зачем-то говорившая с пустотой.
– И чего же? – нехотя спросила мама, хотя, судя по недовольному выражению ее лица, сказать она собиралась другое, но почему-то отступила. Может, вспомнила вдруг, что она все-таки мама. Вспомнила и недовольно посмотрела на Вальцера: – Ты дашь мне договорить или нет? – И тут же добавила тихо, недовольно: – Кретин.
– Как мамаша твоя, видят боги, – прорычал он. – Сиди здесь, не ерзай! Если что, ищи безопасное место. Какая-то тварь пыталась разбить корабль в щепы.
Грохот стих. Что-то непомерно большое, прежде вреза`вшееся в днище, словно утратило к «Небокрушителю» интерес. И про себя Асин даже немного удивилась, как легко приняла саму мысль о чудовищной твари. Наверное, потому, что ее мама, ее собственная мама, занявшая ее тело, пыталась уговорить ее пробудиться. Будто этому ее должны были обучить.
– Расслабляться рано! – Вальцер уже хромал к фальшборту, оставив Асин у бочек.
А ведь, как и писал Вальдекриз, что-то было… иначе. Словно перегородка, которая раньше не могла сдержать камнепад, теперь не ломалась, даже выгнувшись до предела. Асин не давала себе закричать. Не проклинала мать худшими словами, которые только узнала от Вальцера. Да, она злилась. Как, наверное, злилась бы любая девочка, если бы ее мать заняла ее же тело. И сейчас она имела на это полное право.
А если бы не мама, Асин не привела бы в движение огромный и разрушительный механизм.
– Я могу, – Асин принялась описывать ладонями круги, а затем беззвучно хлопнула, но мама дернулась, словно услышала, – выгнать тебя?
– Можешь, – подтвердила она, и на губах заиграла улыбка, не сулившая ничего хорошего. – А хочешь ли? Ты сама звала меня, отчаявшись, моя искорка. Звала, пусть и не подозревала. А сейчас собираешься продолжить путь? – Она тихо рассмеялась, мелко затряслись голые плечи, не усыпанные больше веснушками. – В Железный Город, к одиночеству. А мне ли не знать, что такое одиночество. Ведь я умираю. Все это время умираю. И рядом нет никого.
Последние ее слова утонули в грохоте. Команда под руководством капитана Альвара и жестикулирующего здоровой рукой Вальцера выкатывала пушки, готовясь к очередному появлению твари из глубин.
– Ты обвинила меня в том, что я не интересуюсь твоими желаниями, а теперь даже не можешь ответить, чего же ты хочешь. Я готова исполнить любое твое желание, искорка. Только быстрее! – неторопливо шикнула мама.
– Но как ты не забудешь о своем обещании? – выпалила Асин.
– Поверь, – мама повернула голову к небу, и Асин отчего-то поняла: как и при жизни, она искала взглядом Бесконечную Башню, – есть тот, кто всегда мне напомнит.
Она протянула ладонь, такую узкую, такую хрупкую, словно в ней совсем не было жизни. Она предлагала сделку, над которой Асин предстояло основательно подумать. Вот только времени у готового вот-вот разлететься в щепки «Небокрушителя» не осталось. Вопрос опутывал веревкой, связывал по рукам и ногам, стягивал до боли, не давая пошевелиться.
Если мама не обманет, Асин спасет – спасет всех, кого не сумела сейчас.
А если мама обманет… Асин никогда не узнает об этом.
Для этого нужно лишь пожать ей руку, нужно лишь засиять – маленькому огарку свечи, неспособному даже согреть.
– Я хочу никогда не встречать Вальдекриза, – выпалила она и вцепилась в мамину ладонь своими полупрозрачными пальцами.
– О, всего-то? – удивилась мама, округлив глаза. – Это проще, чем ты думаешь. Я полагала, ты потребуешь большего. Отдать эту жизнь тебе. Остаться рядом, пока неприятные обстоятельства не разлучат нас. Но ты хочешь просто убрать Вальдекриза. Который все равно будет поблизости. Будет знать, кто ты.
Эту жизнь Асин, пожалуй, заберет сама, замкнув круг в последний раз. Внутри себя, где кипела злость – вернее, где она шумела, как самый настоящий океан, – она чувствовала лишь слабое сияние. Которого хватит на одну целую жизнь. И не хватит на еще одно перерождение.
– Я не хочу становиться его напарником. Не хочу влиять на него так, как влияю сейчас. Не хочу больше ничего рушить. И себя – в том числе.
– Будет исполнено, моя искорка. Или ты забыла, кто я? Неужели я не сделаю такую мелочь для моей доченьки? – заворковала мама.
И в этот момент Асин вспомнила, что совсем недавно называла ее чужой. Уж лучше бы так было всегда. Она бы прекрасно обошлась без этого знакомства.
– Ты меня не обманешь? – спросила Асин, понимая, как легко маме отделаться от нее лживым обещанием. Она и правда напоминала старого жреца, Танедда Танвара, который до последнего думал, что ему хватит времени.
– Я смогла принять человеческий облик. И закольцевать время. Для того, чтобы отвадить его от тебя, мне даже не потребуется шум.
Мама крепче стиснула ладонь Асин – и холод пронзил ее.
И тогда Асин вспыхнула – как умирающая звезда, готовая обернуться всепоглощающей чернотой. Все ее тело стало сгустком света, который резал глаза. Но она видела массивную тень, ломающую «Небокрушитель», словно старую игрушку. Она видела летящих вниз, в волнующуюся воду, людей. И маму, свою, но такую чужую маму, вцепившуюся в корабельные доски.
Она падала, глядя в бесконечное голубое небо. И улыбалась.
Эпилог
– Я скоро умру, – сказала Маритар, смахнув мизинцем крошку с новой белой рубашки Асин.
Наблюдавший за ее длинными пальцами Вальдекриз лишь протяжно выдохнул. Разговор в очередной раз вел в никуда. Лишь булка, маленькая дочь Маритар, ловила чужие спокойные голоса и изредка пищала. Будто ей рассказывали сказку. Недобрую сказку о том, как ее неизбежно оставит мама.
– И чему ты радуешься? – Вальдекриз отломил кусок хлебного мякиша и протянул Асин, скатав из него шарик. Но Маритар быстро забрала угощение и сунула себе за щеку.
– Не подкармливай ее! – попросила она, посмеиваясь. – Ты же знаешь: она и так ест меня.
– Не начинай! – Вальдекриз поднял ладонь, не желая в очередной раз слушать о том, кто кого ест. Он и без того был сверх меры осведомлен об этом.
– Я хотела попросить тебя об одном. – Маритар приоткрыла рот и покатала на языке комок хлебного мякиша. Ее забавляло играться с едой. Что уж там, ее забавляло играться со всем, и Вальдекриз не мог понять, радует его это или скорее раздражает.
Он хотел обменяться. Булку на булку, чтобы было честно. Он примет из ее рук Асин и немного побаюкает ее, а сам отдаст купленный недавно, еще теплый хлеб. Пускай Маритар хоть немного подкрепится. Ну или слепит из него чайку, чтобы потом откусить ей голову. Но Маритар прижала Асин к груди, вновь показав белый комок на кончике языка.
– Когда меня не станет, присмотри за ней.
– Я не хочу это слышать. Не хочу думать о том, что тебя не будет.
– Но меня же не будет не назло! – возмутилась она. А когда крошка-булка принялась недовольно кряхтеть, вновь прижала ее к груди, пытаясь успокоить. – Послушай ты меня!
Не желая в очередной раз тревожить Асин, Маритар пнула Вальдекриза в лодыжку и посмотрела на него так строго, так мрачно, что он предпочел промолчать – лишь про себя обозвал ее ненормальной. Возможно, Маритар даже прочла это в его глазах, потому что в ту же секунду пнула его еще раз.
– Я рада, что у меня есть Джехайя, Асин, – Маритар легонько пощекотала прядью волос, в которой поблескивала едва заметная седина, нос крошки-булки, – и ты. Особенно я, конечно, рада ей. – Она легонько дунула на завиток на макушке Асин.
Маритар определенно любила дочь. Защищала ее, демонстрировала внезапно проступившие веснушки на щеках. Но никогда раньше Вальдекриз не замечал в ней эту трогательную нежность. И это настораживало, если не сказать больше.