– Именно поэтому мне так важно, чтобы ты присматривал за ней, – повторила она. И добавила: – Присматривал. И никогда не приближался.
Это было куда больше похоже на Маритар. Ее слова вонзались в грудь, пока одной рукой она преспокойно отстегивала пуговицу на стареньком залатанном платье, чтобы покормить Асин. Она совершенно не стеснялась ни людей вокруг, ни тем более Вальдекриза. Порой казалось, для стыда в Маритар попросту нет места: ее переполняет тяга к открытиям, приключениям и диким выходкам.
– Почему это? – спросил Вальдекриз. Он даже забыл привычно закатить глаза – картинно, конечно же.
– Потому что в ней меня – ровно половина. Ровно половина океана. И ей нельзя быть настолько близко к солнцу, понимаешь? Как и солнцу опасно приближаться к океану. Вы не подарите друг другу ничего, кроме боли. А я не хочу, чтобы ей было больно.
Рынок благоухал выпечкой и напитками на меду, а спешившие по делам люди щурились на яркое солнце – будто мир все еще казался им невероятно новым и ужасно интересным. Вечные дети, не разучившиеся радоваться. Вальдекриз, живший среди них не один десяток лет, по-прежнему удивлялся этому. И порой думал о том, что в следующий раз, когда мир будет вновь готов принять его, точно станет капитаном, с другим именем, с другой вымышленной историей.
– Эй, я вообще-то серьезно! – шикнула на него Маритар, когда он, запрокинув голову, улыбнулся небу – почти океану с белыми барашками облаков.
– Мне что, пообещать тебе? – лениво протянул Вальдекриз, не желая спорить. Быть может, в чем-то она и права. Быть может, в крошке-булке действительно плещется океан.
– Да! – капризно выдала Маритар, и пусть он не видел, но знал: она поджала губы, пытаясь выглядеть серьезнее.
– Обещаю, – Вальдекриз сдался. И посмотрел на крохотный завиток на макушке Асин. Разве так сложно оставаться в стороне и не приближаться к этой малышке, когда ее мамы не станет? Да, невероятно сложно. Потому что хочется оставить хоть что-то в напоминание о Маритар. Но врать ей, видящей его насквозь, он не собирался. – Ее не тронет ни этот мир, ни я. Я постараюсь.
Вместо благодарности Маритар зарылась пальцами в волосы Вальдекриза и провела ногтями за ухом, легонько почесывая. По рукам вверх побежали мурашки, пронеслись по шее. Вальдекриз вздрогнул и, обхватив тонкую кисть Маритар, убрал от себя ее ладонь. Ощущения приятные. Но его будто назвали хорошим мальчиком, ожидая, когда он завиляет хвостом, что бы это ни значило.
– Ради Отца-солнце, Маритар, перестань. Выполню я твою просьбу, выполню, – выдохнул он и потер ладонями лицо. – Можешь не беспокоиться за маленькую Асин. Я сделаю все, что в моих силах. Да, маленькая булка? – Он протянул руку к Асин, и та, задорно пискнув, крепко схватилась за его палец.
Первое Училище будто сошло с книжных страниц. Именно поэтому маленькая Асин переступала его порог с трепетом. Ее не волновали спешащие ученики, то и дело задевавшие ее плечами. Она стояла в широком, залитом солнечном светом коридоре и, задрав голову и крепко зажмурившись, пыталась надышаться, пока мимо неслись маленькие люди, будто бы совсем не очарованные этим местом.
Стены, слишком белые, даже слепящие, нависали над Асин молчаливыми великанами-стражами, и она представляла, как они склоняют головы, стоит ей сделать шаг. А с улицы через распахнутые двери тянулись цветочные ароматы, щекотавшие нос. Наверное, именно поэтому обучение начиналось с наступлением тепла, когда деревья зеленели, а Рынок заполняли лоточники, привозившие товары с островов-братьев.
Перед занятиями Асин успела дождаться, когда на прилавках появятся первые украшения, и тут же потянула к ним папу. С каким удовольствием она показывала на то, что хотела бы купить – в далеком, но кажущемся таким близким будущем, за свои, конечно же, деньги. Папа хохотал, не поторапливая ее. Кованые ворота еще только-только открывались, и таких, как Асин, ранних, набралось перед ними не много: наверняка прочие желали отоспаться в своих кроватях, побаиваясь неизвестности.
Асин хотела серьги-витражи. Куда больше прочих украшений. Но уши ее не были проколоты, лишь иногда их удавалось украсить металлическими стебельками, которые делал на продажу папа и позволял ей померить. Для них мочку не прокалывали шилом, стебельки надевались сверху – на раковину (и кто придумал так ее назвать?). Про себя такие украшения Асин звала детскими и удивлялась, когда видела, как на Втором их вмиг раскупают девушки, звенящие браслетами на запястьях, смуглые и улыбчивые.
Асин мечтала поскорее вырасти. И получить крылья, конечно же. Именно поэтому, когда папа спросил, куда она собирается идти дальше, она, не задумываясь, ответила: «В разведку». Слово прозвучало достаточно взросло, даже немного тяжело. Тогда Асин заулыбалась так сильно, что заболели щеки.
А сейчас она стояла, крепко сжимая обеими руками сумку, в которой лежали и тетради, и ручки, и письменные принадлежности, и маленькая птичка, подаренная папой в детстве, – и чувствовала себя не на своем месте. Девочке, привыкшей полоть грядки и ходить за водой, собирать ягоды с куста и делать из них варенье вместе с папой, не должны кланяться белые великаны. Но они уже поприветствовали Асин, и она, взявшись за небесного цвета юбку, присела, оказывая ответную любезность. Кто-то сбоку прыснул.
– Дурочка! – влетело ей в уши, и мимо пронесся мальчишка в перепачканной рубашке. Но Асин это не задело. Ну разве только чуть-чуть.
Впереди виднелись прямоугольники дверей, а за ними – целый новый мир с незнакомыми людьми, взрослыми и маленькими. И в тот самый момент, когда и без того длинный коридор перед глазами обратился огромной белой змеей в светло-коричневых пятнах, внутри Асин что-то рухнуло – с громким звуком, может, даже разбилось. Маленькие люди разбегались по кабинетам, а она совершенно не знала, куда идти. Ноги затряслись, застучали зубы – и Асин заозиралась, пытаясь найти подсказку.
Но великаны молчали, а маленькие люди – последние, отставшие – бежали к нужным дверям. Асин надула щеки: ей предстояло, видимо, заглядывать в каждую и, извиняясь, спрашивать, а не ждут ли ее там. Она собрала в горсть оставшуюся смелость и, сжав покрепче сумку, уверенно пошла вперед. Вскоре она увидела, как коридор расширяется, образуя карман, в котором стояли люди. Взрослые, высокие, а главное – крылатые.
Они стояли спиной к Асин и, обсуждая что-то наперебой, хохотали. Широкие плечи, тяжелые ранцы, а у одного – с тонкими руками, похожими на опасных пауков, – длинные волосы, совсем как у самой Асин – только если она была утренним солнцем, желтым, точно цыпленок, он был солнцем закатным. Он вскинул ладонь, завел за ухо прядь – и Асин заметила зеленую серьгу, качнувшуюся и поймавшую своим гладким боком яркий луч. Движения этого долговязого юноши завораживали: как он покачивался время от времени, как выводил руками фигуры в воздухе, как поправлял ранец – будто тот был продолжением его тела. Асин попыталась угадать, который из голосов принадлежит ему, и почти безошибочно определила: насмешливый, текущий быстрой рекой и не прерывавшийся, чтобы разбавить речь неловким, но таким прилипчивым «эм».
Собравшись с силами, Асин уже настроилась вбежать в их толпу, низко опустив голову, чтобы никто не заметил ее полыхающих щек. Но вдруг ее окликнули:
– Эй! Дурочка! – Это был тот самый грязный мальчишка. Он выглянул из-за двери и захохотал, а затем поманил рукой. – Тут тебя уже ищут. – И, чтобы она не сомневалась, она ли нужна, добавил: – Асин, – и его голос прозвучал дружелюбно.
Асин развернулась на пятках и зашагала к двери, почему-то зная: долговязые юноши смотрят ей в спину. Смотрят и молчат. Крылатые – такой, возможно, когда-нибудь станет и она, – недостижимо взрослые. И даже тот, с руками-пауками, наверняка глядит на нее и улыбается. Знакомый, будто пришедший из далекого сна, в котором Асин помнила его лицо, а сейчас, как ни пыталась, не могла собрать его из осколков.
Но она не обернулась, нырнув в свою новую жизнь и оставив юношу-воспоминание, юношу-осколок там, где ему и полагалось быть – во снах.
Рекомендуем книги по теме
Затонувший лес
Эмили Ллойд-Джонс
Ведьма
Финбар Хокинс
Пустая
Яна Летт
Девочка в деревянных доспехах
Конрад Мейсон