к тому же куда-то потерялся.
Оказалось, нас звал вовсе не наш начальник. Трубным рыком нас вызывала какая-то дородная тетенька в спортивном костюме.
Увидев нас, она злобно проматерилась, не стесняясь находившихся поблизости разнаряженных в бальные платья девчонок. Мы и ртов не успели раскрыть, как нам всунули каждому по девушке и вытолкнули на сцену, где вовсю гремела мелодия вальса.
— Прикинь, Вован, музыка из кина «Мой ласковый и жирный зверь», — радостно заорал я, выбегая на сцену и таща за руку семенившую за мной деваху.
И тут мне резко поплохело. Зал был полон народу, гремела музыка, и несколько пар кружилось в вальсе. Абсолютно не задумываясь, я подхватил партнершу и буквально с первых па вписался в танцевальную композицию. Сложного ничего нет — обычная расстановка пар «меняющимся треугольником» Делов-то!. На сцене, помимо нас, еще несколько курсантов ловко крутили своих партнерш и картинно закидывали головы. Стоп, какие-то неправильные курсанты! Прически у них не военные, волосенки длинноваты и туфельки — обыкновенные чёрные «балетки» — и уж больно профессионально они кружатся в ритмах вальса. Чёрт, надо же так попасть. Соображал я буквально несколько секунд, а в это время на сцену вылетел Степной с возмущенными криками:
— Чо за фигня, тебе нормальную дали, а мне какую-то клюшку, э-э-э, — тут он замер с открытым ртом, узрев полный зал, взбешенная партнерша Степного схватила Вову и сама начала кружить его, пытаясь попасть в ритм композиции.
Опыт не пропьешь и не потеряешь, танцевать — это как кататься на велосипеде, и поэтому я автоматически «работал номер». Моя партнерша, несмотря на свои немаленькие габариты, была весьма неплоха в танце и поэтому тоже «работала на автомате», когда надо замирала, улыбалась и картинно откидывала голову.
— Э-э-э, блин, ты мне все ноги оттоптала! — перекрывал звуки музыки возмущенными криками Степной, изображавший нечто вроде гопака, вальса и приемов у-шу.
— Четвертая пара, ушли со сцены, — шипела из-за сцены хореографичка в спортивном костюме.
Вове так и не удалось блеснуть своими способностями и порадовать публику. Пара вылетела со сцены и через пару секунд снова вышла и уже без проблем вписалась в ритм композиции. Вову заменили на нормального танцора. А на меня так никто внимания и не обратил, пришлось дотанцевать до конца. Публика в зале была вяловатая и на выкрутасы Степного никакого внимания не обратила. Вова оставил меня «погибать» на сцене, поплелся искать Ворошилова. Эдик тем временем вёл разведку наблюдением и пытался обнаружить местоположение умывальника. Тут на глаза ему попался мужичонка с чайником в руке, спускающийся откуда-то по металлической лесенке. Логика, как обычно, подвела Эдика, и он решил, что мужик набрал воды и идет к себе попить чайку. А раз там есть вода, то может быть там и находится умывальник. По мнению Ворошилова, умывальники в домах офицеров так и должны располагаться на верхних этажах, и забираться в них надо по маленькими шатким лестницам.
Ворошилов, сделав все необходимые умозаключения, огляделся и совершив несколько красивых перекатов бросился на лестницу, как тигр, и в три прыжка очутился уже на середине. Потом прекратил выделываться и быстренько забрался наверх. За хлипкой дверцей находился вовсе не умывальник, а кабинка звукорежиссера с хитрыми приспособлениями, тюнерами синтезаторами, пультами, микрофонами и магнитофонами.
Звукорежиссер поставил проигрываться очередную запись и спустился с чайником за водичкой, ну а тут и появился курсант Ворошилов.
Меня, тем временем, продолжали нещадно эксплуатировать. Только закончился вальс, и я собирался слинять и найти своих. Однако, мне даже шага влево сделать не дали. Прямо сверху на парадку мне напялили красную широченную рубаху, подпоясали кушаком.
— Э, да вы что творите, я же не ваш! — заорал я костюмершам, споро одевавшим очередного танцора.
— На сцену-у-у! — заорала на меня хореографичка в спортивном костюме и попыталась дать пендаля для ускорения.
Пришлось снова выскочить и плясать какой-то народный танец, присвистывать, притопывать и пройтись вприсядку. На этот раз повезло. Музыка внезапно прекратилась, и знакомый голос на весь зал произнес:
— Гы, прикольно, что это за фигня? А-а-а, микрофон! О, Андрюха, ты что там на сцене делаешь?
Танцевальная группа остановилась, танцоры стали недоуменно пялится друг на друга.
— Я, хачу быть с тобо-о-ой, я та-а-ак хочу быть с тобой, в комнате с белым потолком с правом на надежду-у-у! — заголосил Эдик в микрофон.
Вялая публика в зале немного оживилась и начала аплодировать. Под шумок мне удалось смыться со сцены и проскочить мимо узурпаторши-хореографички.
Ворошилов понял, что он сделал что-то нехорошее, и начал нажимать все кнопки на пульте. На весь зал раздался писк, вой и какая-то адская какофония. Эдик от греха подальше выпрыгнул из кабинки звукорежиссера и успел благополучно скрыться с места преступления. Вова Степной сидел в гримерке и боялся высунуться наружу, опасаясь, что его снова заставят идти на сцену и что-нибудь отплясывать.
Тут и Эдик подоспел.
— Я там что-то в кабинке наверху натворил, — сознался он, переодеваясь в комбез и трясясь от страха, — вы меня не выдавайте.
— Мы тебя вообще не знаем, — буркнул Степной, — побыстрее бы отсюда свалить, дурдом какой-то.
Мы переоделись и стали ждать своего нового шефа. Вскоре появился и он.
— Блин, у нас звукреж с ума сошёл, репетицию у танцоров сорвал, — пожаловался он.
— А почему в зале публика? — осторожненько поинтересовался я.
— Да какая публика, так, загнали военных, ПТУшников и прочих статистов, чтобы выступающие себя как на премьере чувствовали. Через пару недель большой «сборник» даем, наши попляшут, попоют, а под конец пара заезжих звёзд будет, вот и «генералим», у нас сейчас несколько рабочих сцены не хватает, но надеюсь, на премьере будут все.
Нашего нового шефа звали Дмитрий Федорович, и по должности он заведовал всей сценической артелью. Переодевшись в подменку, мы пошли за Федоровичем куда-то в подвалы и перетаскали кучу ящиков с реквизитом. Потом нам вручили какие-то огромнейшие шторы и отправили на хозяйственный двор их развесить и выбить от пыли.
Справившись с поручением, мы перекурили и пошли разыскивать шефа, чтобы доложить.
По дороге на нас опять напали «деятели» и стали утверждать, что мы — «революционные матросы» и немедленно должны спуститься в какую-то рекреацию и что-то отрепетировать. Пришлось застегнуть комбез на верхнюю пуговицу, спрятать свою флотскую тельняшку и пообещать, что мы немедленно спустимся и разобьем Колчака и пару раз пульнем из носового орудия по «Зимнему». Отвязавшись от театралов, мы все-таки нашли Фёдоровича и потребовали нас немедленно отпустить, потому что мы уже проголодались. Шеф оказался вполне адекватным и перед тем как нас отпустить, отвел на сцену убрать музыкальные инструменты после выступления какой-то рок-группы. Занавес был опущен, слышался гул голосов неблагодарной публики из ПТУшников и военных, которых так никто из выступающих не смог расшевелить.
— Зырь, что тут, — заорал Степной и кинул мне черную кожаную «косуху», всю в заклепках и шипах, сам напялил на себя точно такую же, сняв ее с барабанной стойки.
— Прикинь, типа мы тоже выступаем, девки в зале кипятком, зажигалки, поклонники и всё такое, — замечтался Вова, одел найденные на барабане черные очки и кинул мне точно такие же.
— Ну, а что, мы с тобой в паре на дискотеке под «Кармэен» неплохо лабаем, — подыграл я, снаряжаясь в очки и косуху.
— Скучно, — сказал Эдик, — пойду я какую-нибудь музыку врублю.
— А ты, типа, шаришь как? — спросил его Вова.
— А то, — гордо ответил Эдик, зашёл за сцену и начал карабкаться вверх по железной лесенке.
На весь зал сперва раздалась череда каких-то непонятных звуков. Потом сильный женский голос затянул про «валенки» и потом — о чудо! «Ту-ту-ту-туту-тутуту» раздались знакомые аккорды.
— О-о-о, мля, «Кармэн». «Лондон гуд бай!», — возбудился Степной и стал в стойку, с которой мы с ним начинали танец на дискотеке.
А один из рабочих сцены, отвечавший за занавес, услышав звуки музыки, попутал все на свете и нажал кнопку, решив что представление продолжается. Ну, а «световик», еще не покинувший свой пост, направил на сцену прожекторы.
Степной замер с открытым ртом и посмотрел на меня.
— Хуле смотришь, танцуем! — проорал, улыбаясь, я.
Вова кивнул в зал. Занавес поднялся, половина зала еще была полна, народ, стремившийся на выход, остановился и с интересом уставился на сцену.
— Вова, не вздумай сье…ть, — предупредил я Степного, — давай зажигать, некрасиво со сцены убегать.
И вот начали мы со Степным под «Кармэн» отплясывать, точно так, как исполняли на училищной дискотеке. То, что не удалось местным хореографам, вполне удалось нам.
По-моему даже никто и не понял, что на сцене не настоящий дуэт.
Затылки бритые, черные комбезы, куртки-косухи, очки и отплясываем, дай Бог так ноги Огурцову или Титомиру задирать.
Зал начал заводится. Многие стали отплясывать в проходах. Послышался визг девчонок.
Под конец песни мы с Вовой прокатились на коленках прямо к краю сцены, упали на спины и потом выпрыгнули на ноги подъёмом-разгибом.
— А-а-а-а, о-о-о-о, да-а-а-а! — орали восторженные зрители.
— Итак, ждём вас на нашем концерте через неделю, мы — лучшие! Ворошилова — в президенты! «Кармэн» — де бест! — орал в микрофон Эдик.
Пришлось от греха подальше убегать со сцены, чтобы не попасть в лапы буйствующих фанатов. Эдик опять умело ускользнул из кабинки и по всему дому офицеров слышались негодующие крики звукорежиссера:
— Да не я это! Не я-я-я!!
Косухи и очки от греха подальше отдали костюмершам и пошли искать Федоровича. Минут через пять пьяненький шеф отвел нас в столовую, где мы вполне с аппетитом поужинали. Пока переодевались в гримерке в парадку, Эдик все-таки обнаружил умывальник и туалет. Зеркал было много, и все они были подходящего размера. Ворошилов, хищно потирая ручонки, снял одно из зеркал и счастливо улыбнулся. Однако туалет оказался женский, открылась дверь, послышались женские голоса и Ворошилову пришлось спрятаться в кабинке. Пока вошедшие дамочки занимались своими делами, Ворошилов сидел на унитазе и трясся от страха. Однако на этот раз все обошлось. Зеркало вынесли через хозяйственный двор, без каких-либо проблем. От Эдика отвязались, отправили его в училище. По дороге Ворошилов попался на глаза патрулю, но убегая зеркало не бросил. Разбил он его уже в казарме. Вернее, сел на него, рассказывая глупо хихикающему Рыжкову о своих приключениях...