Далее… На следующее утро ко мне явилась негритянка. Как-то раньше ко мне домой не приходили негритянки. Да и вообще нечасто встретишь в нашей средней полосе шляющееся по квартирам «лицо африканской национальности».
Но эти странности – звонок от Андрея, негритоску – слышал и видел только я. Можно было посчитать, что мне отказывают зрение и слух. Что мне изменяет рассудок. Что нелепые фантазии рождаются в моем утомленном работой мозгу.
Утомлением и галлюцинациями можно было бы объяснить и странные сны в субботу, и появление в компьютере загадочного файла DREAM – его я, видит бог, не писал! А если писал, то только во сне…
Собственной манией можно было бы объяснить и стойкое чувство, появившееся у меня вчера: ощущение того, что за домом – или за мной? – следят… Эти машины с затемненными стеклами, не двигающиеся с места, – но где, кажется, все время кто-то сидит… Мне стало казаться, что и в телефонной трубке что-то пощелкивает. Поставили на прослушку?
Кофе сварился, я перелил его в чашку. Капнул холодной воды и поставил осаждаться. Мысли мои между тем текли своим чередом.
Если бы имели место только эти, субъективные – то есть данные мне в ощущении – странности, можно было бы предположить, что они творятся в одной лишь моей бедной головке – в моем мозгу, разгоряченном творчеством, жарой, одиночеством и пивом…
Но вот сгоревшая до остова береза… Внезапно сорвавшаяся с передачи и покатившаяся – без всякой горки! – арменовская «шестерка»… Это-то видели все! Приезжали пожарные, «Скорая»… Только об этом и судачат соседи… Для того, чтобы написать об этом, являлась в мою квартиру Наташа… Да что там: и о трагической судьбе березы, и о самоездящей машине уже написали в газете; Маргарита, подружка Татьяны, взяла и написала. Я сам видел заметку…
Если бы я был психом, я бы, конечно, мог возвести свой роман в фетиш. И маниакально решить, что мое произведение – слова и образы, выдуманные мною, пришедшие в голову мне! – влияют на окружающую действительность. Преобразуют ее. Но… Но я не псих.
Вот я пью кофе. И осознаю, что пью кофе. А не воду, обращенную в вино. Несколькими глотками я осушил чашку. Горячий маслянистый напиток обжег мне гортань. Нет, я не псих. «Я не умею поджигать березы! – мысленно прокричал я.– И не могу заставить машины ездить сами собой! Да, не могу! Для того чтоб они двигались, нужен работающий движок и бензин!»
Но тем не менее: факт остается фактом. Странные события вокруг нашего дома действительно совпали по времени с началом моей работы над романом. Я не сумасшедший. Я не утверждаю, что они произошли вследствие моей работы. Но они случились одновременно.
И в этом была загадка. Загадка… И ее мне хотелось разгадать.
Я отправился в душ, и тут мне пришла в голову идея. Классная идея. «А почему бы, – подумалось мне, – снова не повидаться с моим заказчиком? С моим издателем, господином Козловым? Не сможет же он меня не принять? Меня, такого перспективного, по его собственным словам, автора? Меня, человека, в коего он уже вложил тысячу долларов?.. Да обязательно он меня примет! Примет, непременно примет – и минералки предложит! Ну а я ему выложу все, что происходит. И посмотрю за его реакцией. И если он имеет хоть какое-то, хотя бы косвенное, отношение к происходящему – я это пойму. Пойму, несмотря на всю его непроницаемость, ледяные глаза и какую-то чекистскую выучку.
Может, – тут мне пришла в голову совершенно сумасшедшая идея, – и сгоревшая береза, и поехавшая машина – его, Козлова, рук дело? Может, это часть какого-то секретного эксперимента? Эксперимента, посвященного тому, как, скажем, странные обстоятельства влияют на творческие способности? Мои творческие способности? Ведь ставили же опыты (я не раз читал об этом), как на творческую потенцию влияют те или иные наркотики. Так почему бы искусственно не окружить творца – то есть меня! – действительностью, похожей на наркотический сон? И не посмотреть, что тогда с человеком тонкой душевной организации – то есть со мной! – произойдет?»
Под струями ледяного душа я понял, что моя идея является вполне параноидальной. Вроде тех, коими делятся с ФСБ, редакциями и прокуратурой бедные безумцы с тридцатилетним стажем учета в психоневрологических диспансерах. «Меня облучают из-за стенки соседи… На мне ставит опыты КГБ… На мне испытывают психотронное оружие…» Да. Бредовая идея. Ну что же, раз так – об этом мы никомушеньки говорить не будем и даже в уме развивать сию мысль дальше не станем.
Но факт остается фактом: странные вещи, происходящие вокруг и внутри нашего дома, по меньшей мере совпали по времени с моей новой работой. Они начались после моего визита в издательство с необычным названием «Первая печать».
Значит, имеет смысл наведаться туда еще раз. Наведаться и, может быть, если что-то покажется мне подозрительным, отказаться от дальнейшей работы. И вернуть Ивану Степановичу, человеку с ледяными глазами, мой аванс в пятьсот долларов. Душевное спокойствие дороже.
Итак, решено. Я рывком натянул джинсы, майку, сунул в карман права с техпаспортом, ключи от машины, пять зеленых сотен в конверте и сбежал вниз по лестнице.
Двор на Большой Дмитровке выглядел столь же пустым и оцепенелым, как и в прошлый понедельник, но только в этот раз он показался мне совсем нестрашным. Двое работяг восточной наружности, голые по пояс, вынесли из подъезда номер пять носилки, нагруженные строительным мусором. Отправились к мусорному контейнеру, и без того переполненному. Пока они вываливали туда свою ношу, гортанно переговариваясь на незнакомом наречии, я вошел в прохладную тишину подъезда.
Я уже ожидал, что увижу внутри, поэтому поднимался по ступенькам спокойно, особо не оглядываясь по сторонам. Впрочем, я успел заметить, что кукла без ноги, которая так поразила меня в прошлый раз, лежит в той же позе в той же квартире на третьем этаже.
А вот и четвертый этаж, издательская дверь без вывески, обитая дерматином, домофон… «Вполне может быть, что господина Козлова не окажется на месте, – мелькнула у меня мысль. – Надо было ему сперва позвонить». Но как? У меня даже не имелось телефона издательства – только письмо с его адресом.
И мои воспоминания.
Я отдышался, осмотрел свои штиблеты – они оказались в идеальном порядке – и решительно надавил кнопку переговорного устройства.
– К кому? – лениво откликнулся домофон простонародным говорком с ленивой растяжечкой.
«Вот и охранник появился», – подумал я и внушительно сказал:
– Я к Козлову. Моя фамилия Данилов.
– К кому?! – с нескрываемым удивлением переспросил голос.
– К Козлову. Главному редактору, – терпеливо повторил я. Я уже привык не удивляться бестолковости нынешних частных охранников. Мышцы и пистолеты заменяют им мозги.
Дверь щелкнула и полуотворилась. На пороге стоял молодой румяный охранник в форменной тужурке с галстучком. Он что-то жевал. Страж преграждал мне ход в квартиру и пропускать меня явно не собирался.
– Вы к кому? – еще раз спросил цербер, обшаривая меня взглядом с ног до головы.
– Я к Козлову, Ивану Степановичу. Главному редактору, – с бесконечным смирением молвил я.
– Здесь таких нет, – равнодушно бросил охранник и потянулся закрыть дверь.
Я схватился за косяк и удержал:
– Как это нет?! – Раздражен я был больше, чем удивлен или напуган.
– Нет, и все, – пожал плечами стражник.
– Да я с ним разговаривал! Здесь! Неделю назад!
Охранник еще раз пожал плечами и снова потянул дверь на себя. Я опять удержал ее.
– Это «Первая печать»? – отчаянно спросил я.
– Чего?
– Это издательство?
– Нет, – нетерпеливо сказал страж и сделал еще одну попытку закрыть дверь: он уже прожевал – и у него, кажется, остывал остальной обед.
– Да как же «нет»?! Я был здесь неделю назад! И говорил с издателем!
– Нет здесь никакого издателя! – зло бросил охранник.
– И не было?!
– Откуда мне знать!
– А как ваша фирма называется?
– А тебе-то что, парень? – Цербер в галстучке резким движением вырвал дверь из моей руки и принялся закрывать ее.
Когда в двери оставалась лишь маленькая щелка, я отчаянно выкрикнул:
– А когда вы сюда переехали?!
Дверь захлопнулась, но я успел услышать, как парень из-за нее раздраженно выкрикнул:
– А тебе-то что!
Я остался на лестничной площадке, заляпанной известкой, засыпанной битой штукатуркой. Ошеломленный, разочарованный, испуганный.
«Итак, не было никакого Козлова, – думал я, пока, словно в полусне, рулил по запруженным московским улицам по направлению к себе в Новогиреево. – Не было никакого главного редактора. И никакого издательства тоже не было. Все это мне… Мне – что? Приснилось? Причудилось? Нафантазировалось?.. А как же тысяча долларов – в двух конвертах с Дедами Морозами? Один из них и сейчас у меня, в кармане джинсов!..»
У светофора на Мясницкой, возле «Библио-Глобуса», я нащупал сложенный вдвое конверт, вытащил его из заднего кармана. Он оказался слегка влажным от пота. Развернул его – там по-прежнему лежали доллары. Не исчезли, не испарились. Новенькие сотенные бумажки с большим пучеглазым, щекастым Франклином.
Более того: я был уверен, что дома найду и второй конверт – с остатками премиальных за рассказ, и третий – с письмом от господина Козлова. И вырезку из газеты с приглашением участвовать в конкурсе…
«Но в чем же тогда дело? – думал я, все более и более успокаиваясь (езда за рулем – особливо по столичным пробкам – требовала сосредоточения и обыкновенно умиротворяла меня, не давала эмоциям перехлестывать через край). – Может, издательство, а также лично господин Козлов от кого-то скрываются? Может, сбежали из офиса и не оставили следов? На них наехали кредиторы? Или бандиты? Или они вообще разорились?»
Последняя мысль показалась весьма соблазнительной. Если издательство «Первая печать» крахнулось, а сам господин Козлов исчез неведомо куда, получалось, что я свободен от всяческих перед ним обязательств. И штуку баксов я получил на полную халяву, без последующей отработки! Это было бы очень, очень и очень неплохо!