– Видишь! Видишь! Видишь! – с торжеством визжал Цеблион.
Татти страшно побледнела. Она стала белее ландышей. Весь зал поплыл у неё перед глазами.
Негритёнок Щётка стал совсем маленьким и уплыл куда-то в сторону.
– Если это так, – тихо сказала Татти, – если это правда, то мне больше не нравится жить…
Татти опустилась на пол и закрыла лицо руками. Венок съехал ей на одно ухо. Она поджала под себя маленькую голую ногу. Лица её не было видно. Теперь она была похожа на холмик, сплошь заросший серебристыми ландышами.
– Возьмите эту девчонку и этого мальчишку и бросьте их в тюрьму!!! – приказал Министр Войны.
Невидимый стражник подхватил Татти, и она, как по воздуху, поплыла из зала, безжизненно уронив руки и опустив кудрявую голову.
И никто не заметил, что Цеблионок, опустившись на колени, ползает по полу и старается нащупать что-то невидимое.
Глава 17О том, как щётка, великий садовник и невидимый трубач старались утешить Татти
На полу в подземелье стояла короткая свеча. В углу на соломе сидели Татти, Щётка и Великий Садовник. Около них тихо вздыхал Невидимый Трубач, которому и в тюрьме не разрешали снять колпак-невидимку.
– На это у нас есть свои невидимые соображения! – сказал ему капитан невидимых стражников. – Вот отрубим тебе голову, тогда…
Перед каждым из узников стояла кружка с водой, покрытая куском сухого чёрного хлеба.
Щётка быстро съел свой хлеб и выпил воду. Ведь он никогда в жизни не ел ничего другого. Хлеб и вода, стоящие перед Невидимым Трубачом, тоже постепенно исчезли.
Даже Великий Садовник отломил от своей корки несколько кусочков.
И только Татти ни к чему не притронулась.
– Неужели ты ничего не будешь есть? – ужаснулся Щётка. – Ведь нас казнят только завтра утром. Неужели ты и на казнь пойдёшь голодная?
– Она разочарована, – прошептал Трубач. – О, это ужасно быть разочарованной в таком нежном возрасте!..
Щётка придвинулся к Татти.
– Ну, Татти, ну, поешь… – прошептал он, стараясь заглянуть ей в глаза. – Ты что, плачешь?
Татти подняла глаза. Её светло-зелёные глаза были сухими и горячими.
– Я больше никогда не буду плакать, – сказала она. – Я плакала, когда мне было чего-нибудь жалко. А теперь мне больше ничего не жалко. Мне всё противно.
– И я? – прошептал Щётка и опустил голову.
– Не спрашивай меня. Я не буду тебе отвечать.
Щётка отвернулся, руки его мяли солому. Рыдания просто разрывали ему грудь. Он задыхался, кашляя от соломенной трухи и пыли.
Великий Садовник положил руку на худое плечо Щётки. Рука у Великого Садовника была тяжёлая и древняя. По ней, как корни, извивались синие и коричневые жилы.
– Ты не права, девочка! Ты поступаешь слишком жестоко. Так нельзя…
– А они? Они не поступили жестоко? Я им так верила. Больше, чем себе. Я была хорошей… Ну, может быть, я не была уж такой хорошей… Но я хотела хоть немного походить на них. Я им верила. Я думала, таких на свете больше нет. А они… Лучше бы их…
– Ох!.. Ты бы предпочла, чтобы братьев казнили?!
– Да! – в запальчивости закричала Татти, вскакивая на ноги. Ландыши посыпались на солому. – Да! Хотела бы! Я бы тогда тоже умерла от горя. Но я умерла бы от хорошего горя. Я бы всё равно не могла без них жить. А теперь пускай меня казнят. Я всё равно умру от плохого горя. Я всё ненавижу! Мне всё отвратительно!
– Бедная девочка, – прошептал Великий Садовник. – Ты ещё ничего не знаешь и знаешь слишком много. Но в жизни так много прекрасного.
– Ничего, ничего в ней нет прекрасного! – И Татти упала лицом на колючую солому.
– Музыка! – тихо сказал Невидимый Трубач. – Глубокая и печальная. Она могла бы рассказать всё, о чём я сейчас думаю. О том, что ждёт меня завтра утром. И даже о том, что будет со мной после казни. Только музыка знает эту тайну.
– Мама… – всхлипнул Щётка, – я только не знаю, какие они бывают. Но, я думаю, мама – это самое лучшее на свете.
– Зелёный лист, – сказал Великий Садовник. – С тонкими прожилками… Лист дуба, клёна, всё равно. Молодая острая травинка – это уже чудо.
Он посмотрел на небо в маленькое окно под самым потолком. Небо было похоже на кусок чёрного бархата с вышитой в одном углу серебряной звездой.
Невидимый Трубач вздохнул у себя в углу.
– Надо её чем-то развлечь, – шепнул он на ухо Великому Садовнику. – Или хотя бы отвлечь. Ведь она совсем ещё ребёнок. Расскажите ей что-нибудь такое, от чего она стала бы хоть немного повеселее.
– Я сам уже думал об этом, – тихо сказал Великий Садовник. – Но что я вам расскажу? Что-то ничего не могу припомнить. Хотя, пожалуй, вот что. Я расскажу вам удивительную историю старой дубовой рощи.
Великий Садовник поудобнее устроился на соломе, привалился спиной к стене.
И вот что он рассказал.
Это было в долине, окружённой горами. Там, в долине, росла чудесная дубовая роща. Белки прыгали по веткам. Под деревьями была холодная, влажная земля.
Да. Рос в этой роще один удивительный дуб. Ствол такой могучий, даже втроём не обхватишь. Между его корнями из-под земли выбивался голубой прозрачный ключ. Как он звенел! Будто в земле был спрятан серебряный колокольчик.
На опушке рощи стоял дом. В доме жили отец и три сына. Старшего звали Чел. Он был похож на отца. К тридцати годам волосы у него на висках начали седеть. Он любил работать в поле. Рано вставал. Всегда был тих и спокоен.
Среднего сына звали Ов. Он любил бродить по лесу и петь песни. И каждая малая пичуга вторила ему. Ну да, был ещё младший – Ек. До того весёлый парень, если уж начнёт смеяться, будет смеяться до вечера.
Однажды в полдень, когда солнце стояло прямо над головой, к дому на опушке подошла какая-то старуха. На беду отец куда-то отлучился, так вот вышло, не было его в этот час дома.
Ек посмотрел на старуху и еле удержался от смеха. Глаза, как угли в яме, а изо рта торчит один-единственный жёлтый клык.
Старуха опёрлась рукой о перила, и дерево обуглилось под её рукой.
Ов вынес ей стакан воды, а Чел – тарелку с яблоками и вишнями. Старуха только поглядела на них, и вода тотчас же высохла в стакане, яблоки почернели, а от вишен остались лишь косточки, обтянутые кожей. Ек как увидел, чем собираются Ов и Чел угощать старуху, так от смеха чуть не свалился на землю.
Но тут Чел рассердился и велел ему уйти в дом. Что хорошего – смеяться над старостью?
А старуха сказала Ову и Челу:
– Глупые мальчишки! Живёте в нищете, а могли бы иметь дворец не хуже любого королевского. Разве вы не знаете, что в стволе одного из этих дубов спрятано золото? Надо только срубить этот дуб. И тогда вы будете богаты! Золото, золото, золото!.. – повторяла старуха, раскачиваясь из стороны в сторону.
Ов и Чел смотрели на неё, не в силах выговорить и слова.
– Много полновесных, блестящих, звонких монет, – будто про себя бормотала старуха. В воздухе что-то заманчиво заискрилось, забренчало.
– В каком дубе они спрятаны? Укажи нам этот дуб! – закричал Ов.
– Много хочешь знать! Много хочешь знать! – захихикала старуха. Трава дымилась под её ногами.
– А не врёшь? Может, ты обманываешь нас? – подозрительно спросил Чел.
– Мы, колдуны и ведьмы, никогда не лжём, – старуха хитро посмотрела на юношу. – Другое дело, чем это оборачивается для вас, людей. Но это уже ваше дело.
Старуха прошептала какое-то заклинание трухлявыми губами и вмиг исчезла с глаз.
Ек выскочил из дома, услышав бешеный стук топоров. Ов и Чел рубили дубы.
– Золото! Золото! – повторяли Ов и Чел хриплыми голосами.
До позднего вечера Ов и Чел валили дубы, а Ек в отчаянии сидел на первом срубленном ими дереве. Птицы с криком кружились над ними. Белок становилось всё больше и больше. Они перебирались на ещё не срубленные деревья и, мелькая, как рыжие огоньки, прыгали с ветки на ветку.
Наконец, остался один последний дуб. Тот самый дуб. Самый высокий и могучий. Помните, я говорил? У корней которого бил ключ. Это было уже на третий день. Ов и Чел стояли под ним такие измученные. Они еле держались на ногах. Лица чёрные, исцарапанные. Ек стал их умолять не рубить этот последний дуб.
– Ты посмотри, мы вырубили уже всю рощу! – закричал в ярости Чел.
– Поздно! Разве ты не понимаешь, мы уже не можем остановиться, – простонал Ов. – Иначе, иначе…
Чел с трудом поднял топор, размахнулся и вонзил его в старый дуб. Топор зазвенел. Чел ударил ещё раз. Длинный кусок коры упал на землю. И сейчас же из ствола, как из кошелька, в котором проделали дыру, на землю потекло золото. Тут они с яростью набросились на старый дуб. Даже Ек начал помогать им. Топоры, звеня, сталкивались в воздухе. Во все стороны летели искры, щепки и золотые монеты. Старый дуб заскрипел, затрещал, вздохнул и тяжело рухнул на землю.
Тогда они остановились и перевели дыхание. Их поразила тишина. Ужасная, непривычная тишина Не пели птицы. Куда-то улетел ветер.
– Вот что, – озираясь, сказал Чел. – Здесь страшно. Нам теперь нельзя здесь оставаться. Всё. Мы уйдём отсюда. Мир велик. А для богатого дом повсюду. И родина там, где он захочет.
И тут они увидели своего старого отца. Они даже не заметили, как он подошёл к ним. Слёзы текли по его лицу.
– Отец, отец! – закричал Ек, протягивая к нему руки. – Нам привалило счастье! Мы нашли золото, золото!
– Что вы наделали, глупые, неразумные дети? – тихо сказал отец. – Человек, срубивший одно дерево, уже виноват перед всем миром. А вы?.. Сколько зелёных жизней погублено вами. А птицы? Пение птиц на заре? А прохлада, а узорные тени? Нет, вы не уйдёте отсюда, пока здесь не поднимутся, не зашумят молодые деревья. А тогда делайте что хотите…
Отец повернулся и ушёл в дом. Он как-то сразу постарел, сгорбился.
– Старик спятил с ума, – сказал Чел. Он ползал по земле, сгребая в кучу золотые монеты. – До чего же я устал. Как ломит спину. Тяжело было рубить эти проклятые дубы. Ладно, утешим старика. Посадим новые деревья. Это проще простого. Ткнул в землю жёлудь – вот тебе и дерево. Это не то что их рубить.