— О, следовательно, когда вы покидали монастырь, об этом только разговоры шли?
Бокильва снова кивнул:
— Но мы ушли неделю назад, а это — слишком короткий срок при том, что господин наш аббат размышлял об этом шесть лет.
— Шесть лет? Погодите-ка… ну конечно, ведь именно шесть лет назад аббат выступил против Туана и отказался от своих намерений только из-за того, что отец Эл вручил ему послание от Папы, в котором аббату предписывалось исполнять все, что скажет отец Эл. — Род сжал ладонями виски — у него вдруг закружилась голова. — Господи Боже! Неужели это было так давно?
— Нет, господин мой, — проговорила Гвен и накрыла руку мужа своей рукой. — Просто наши дети слишком быстро подросли.
— Спасибо за утешение, милая. — Род взял Гвен за руку и взглянул на отца Бокильву. — А то происшествие до сих пор не дает покоя аббату?
— Верно, — ответил священник. — Боюсь, он до некоторой степени подвержен мирской гордыне и сильно оскорбился из-за того, что его так унизили на глазах у воинов обеих армий. Однако об отделении от Римской Церкви он заговорил в последние три месяца.
— И я так предполагаю, заговорил весьма убедительно, — сказал Род и нахмурился. — Мне случалось слышать его проповеди. Аббат — почти столь же талантливый оратор, как король Туан.
Бокильва кивнул:
— Вы не склонны недооценивать его. На самом деле некоторые из причин отделения от Римской Церкви, которые упоминает господин наш аббат, имеют под собой почву, и почву весьма солидную: к примеру, он говорил о том, что ту власть, которой Папа некогда владел над островом Грамерай, он утратил из-за того, что столь долго не обращал на нас никакого внимания. В действительности, судя по тому, что нам было известно о Риме, Папа вообще не ведал о нашем существовании.
— Однако будьте справедливы: Грамерай тоже не посылал в Рим никаких вестей.
— А как мы могли бы это сделать? И именно этому посвящен следующий довод милорда аббата: Папа находится так далеко от Грамерая, что вряд ли ему может быть известно о том, что здесь происходит. Даже получив послание отсюда, он вряд ли осознает все проблемы отношения с властями так, как их понимает милорд аббат. А помимо этого, существует еще жуткая путаница в богословских вопросах, от которой просто волосы дыбом встают. Взять хотя бы вопрос о власти апостола Петра и передаче этой власти или о правомочности главенства Римской Церкви в наши дни. Мы ведь даже не имеем понятия о том, что она считает грехом, а что — нет.
— Я бы сказал, что такие доводы несколько натянуты.
Отец Бокильва согласился:
— Несомненно, так и есть. Видите ли, милорд аббат с младых, как говорится, ногтей пребывал в убеждении о том, что Папа — наследник апостола Петра, правомочный глава Церкви, и что ему самим Господом дарована власть объявлять, что верно, а что — нет. Затем милорд аббат укреплялся в этих воззрениях, обучаясь священству, а став священнослужителем, принес обет повиновения его святейшеству.
Род проговорил:
— Однако трудно согласиться с наличием религиозной власти выше своей собственной, в то время как этот человек всю свою жизнь думал только о том, что, став аббатом, он овладеет всей полнотой духовной власти в Грамерае и станет вторым лицом в государстве после короля.
— Верно, но как раз слово «вторым» его и угнетает.
— О да! Вот из-за чего и разгорелся весь сыр-бор шесть лет назад: речь шла о том, кто от кого должен получать приказы — король от аббата или наоборот. Да, мысли о власти — большое искушение.
— Это так, и некоторые из нас пришли к согласию в том, что милорд аббат, полагая себя правым в сердце своем, всего-навсего ищет оправдания для себя в отделении от Рима и овладении всей полнотой власти.
— Там, откуда я родом, подобные оправдания мы называем рационалистическими. Как только человек наберет таких оправданий в достаточном количестве, он становится способным на все. Да, я понимаю ваши опасения.
— Точно, мы испытываем большие опасения. И мы не уверены в том, что наши обеты повиновения милорду аббату должны быть выше обетов его святейшеству Папе. И для того чтобы уйти от этого противоречия, мы и решили покинуть монастырь Святого Видикона и отправились в Раннимед, дабы Здесь основать собственную обитель.
— Вы мудро поступили, — сказала Гвен. — Но разве это само по себе не является нарушением обета повиновения?
— Явилось бы, если бы нам было приказано остаться. Но этого не произошло.
— Конечно, не произошло, — с улыбкой проговорил Род. — На самом деле аббат и не ведал о вашем уходе — не так ли?
Отец Бокильва немного смутился.
— Думаю, не ведал, но мы не стали спрашивать у него разрешения, хотя это полагается по законам нашего ордена. Однако мы решили уйти независимо от того, нарушали мы этим обет повиновения аббату или нет, потому что боялись большего греха.
— А-а-а, понимаю! — воскликнула Гвен, сверкая глазами. — Вы ушли под покровом ночи, незаметно?
— Как тати в ночи, — пробормотал отец Бокильва и виновато глянул на Гвен. — Точно, мы крадучись выбрались из монастыря. Но хотя я и не чувствовал себя до конца правым в те мгновения, еще более неправым я бы ощущал себя, если бы остался.
Род понимающе кивнул:
— Мудрое решение, я бы так сказал. Но не пожелает ли аббат вернуть вас обратно?
— Может пожелать. Потому-то мы и удалились в Раннимед — в вотчину их королевских величеств.
— О! — Род выпрямился. — Благоразумный шаг, святой отец. В некотором роде вы вверили себя защите короля.
Отец Бокильва улыбнулся:
— Вряд ли милорд аббат станет затевать разбирательства с нами столь близко от их величеств — хотя бы из страха перед тем, что тогда король Туан узнает о том, что орден Святого Видикона не един во мнении по вопросу об отделении от Римской Церкви.
Род кивнул:
— Да, это очень разумно. Аббат не станет затевать шум под самым носом у короля. Но еще чуточку разумнее, святой отец, было бы дать их величествам знать о том, что вы находитесь здесь. Тогда они скорее смогут оказать свое покровительство.
Отец Бокильва покачал головой:
— Я бы предпочел этого не делать. Даже теперь нами владеет слишком сильное ощущение того, что мы предали наш орден. И я не думаю, что милорд аббат опустится до того, что прибегнет к силе ради нашего возвращения в монастырь.
— Хотелось бы и мне смотреть на природу человеческую через розовые очки, как вы, святой отец. Ну а если он отправит по вашим следам боевой отряд?
— Нет, — решительно возразил отец Бокильва. — Он — хороший человек, лорд чародей!
— Да, но не слишком сильный. Кроме того, священники также подвержены искушениям. И все-таки, просто ради интереса: что вы станете делать, если он вышлет против вас вооруженный отряд?
Отец Бокильва медленно проговорил:
— Что ж… Тогда я попрошу у вас совета, а у их величеств — покровительства.
— Мудро. Очень надеюсь, что вам не придется этого делать, святой отец.
— И все же вы полагаете, что это возможно, — испытующе глядя на Рода, проговорил священник. — Почему вам так кажется?
Род пожал плечами:
— Милорд аббат всегда представлялся мне человеком, способным выстоять против чего угодно — только не против искушения. И как вы только что упомянули сами, он изыскал немало оправданий, которые могут помочь ему перестать противиться искушению. Однако я не думаю, что эти оправдания он придумал сам.
3
Наконец в доме наступила тишина, и Род опустился в кресло у камина и испустил облегченный вздох.
— Что тут сказать? Они были очаровательны, но какое же счастье, когда они укладываются спать.
Он нахмурился.
Гвен заметила это.
— Но завтра ты не пожелаешь им доброй ночи.
— Нет, но через пару дней возвращусь — при хороших дорогах и славной погоде. Даже если аббат станет упрямиться. А если он заупрямится, переговоры на самом деле выйдут более короткими.
— Однако ты ожидаешь, что завтра могут показать зубы наши враги, верно?
От Рода не укрылось, что Гвен назвала футурианцев «нашими врагами». Вот это новость!
— Точно. Ты меня верно поняла.
— Зная тебя и помня те испытания, которые нам довелось пережить в прошлом, я сразу догадалась, кого ты имел в виду, когда сказал, что аббат, судя по всему, не сам измыслил оправдания для отделения от Римской Церкви. О каких бы еще подсказчиках ты мог говорить?
— Это верно, но подозревать влияние футурианцев — это уже превратилось в рефлекс. Мне они везде мерещатся.
Стоит тучам набежать на солнце в ясный день — и мне уже кажется, что они приложили к этому руку.
— Ну, до этого вряд ли дошло. На самом деле ты подозреваешь их присутствие всего пару раз в год и, как правило, один раз из двух не ошибаешься. Однако на сей раз я готова с тобой согласиться.
— О? — Род насторожился. — Так ты тоже видишь здесь руку тоталитаристов из будущего?
— Да, хотя мне больше кажется, что это те, кто против всякой власти. Пойми: все, что затевает аббат, может привести к войне, а разногласия между Церковью и королем с королевой вызовут в стране хаос. — Гвен обхватила плечи руками и зябко поежилась. — Вот так! А когда сотрясается Церковь, всем худо! Нет, господин мой, у меня самые мрачные предчувствия.
— Ну так поделись ими со мной. — Род поднялся, подошел к жене и уселся рядом с ней на одну из разложенных на полу подушек. — Зачем мучить себя подозрениями, если есть доброволец, готовый их выслушать?
И он продемонстрировал эту готовность, ласково обняв жену.
Гвен на миг напряглась, но в следующее мгновение прижалась к мужу.
— Господин мой, мне страшно.
— Я понимаю. Но не забывай, милая: устоит наш дом или нет — сие от Церкви не зависит.
Гвен пару секунд молчала, затем покачала головой.
Род нахмурился, запрокинул голову.
— Что? Ты думаешь, если рухнет Церковь, то и наш брак тоже рухнет? Но это предрассудок!
— Пусть так, но мы поженились в Церкви.
— Верно, но это мы так решили, а не Церковь. Ни один священник не сумеет создать или разрушить наше единство, милая, — это можем только мы сами.