— Ты… ты просто дерзкий плут, Род Гэллоугласс! — воскликнула Гвен, вскочив на ноги. — Тебе противен тот из людей, кто способен взять власть над тобой.
— Ты знаешь, что это не так, — медленно поднявшись, проговорил Род, не отводя глаз от жены. — Когда нужно — я исполняю приказы. Тогда, когда я уверен в том, что тот, кто дает мне приказ, лучше разбирается в сути дела, чем я. В таких случаях я обязан действовать. Но, кроме того, я и сам способен принимать решения.
— Как и все остальные! А твои суждения о других людях проистекают из безмерной гордыни!
— Вот мы и договорились! — выкрикнул Род и наставил на жену указательный палец. — Ты меня осудила! Решила, что ты выше богов! Но священник — не более Бог, чем я!
— А можешь ли ты утверждать, что ты ближе к Богу, нежели тот, кто всю свою жизнь посвятил молитвам?
— Да, если учесть, что всю свою жизнь я стараюсь поступать так, как, мне кажется, хочет от меня Господь, — выпалил Род и на миг умолк. — Но скажи… откуда вдруг взялась вся эта набожность? Что-то прежде я за тобой не замечал склонностей типа «kuche, kirke, kinder»[3]!
Гвен отвернулась. Ее гнев сменился грустью.
— Может быть, я успела приобрести такие склонности, а ты и не заметил.
— По всей вероятности. А мне-то казалось, что я все в тебе замечаю. — Род нахмурился. — Уж точно: ты — мой любимый объект наблюдений. И когда же это произошло?
— Как только я стала матерью, господин мой, — медленно произнося слова, отозвалась Гвен. — Дети подрастали, и я укрепилась в этом. И я должна заверить тебя в том, что мои слова — чистая правда, но тебе этого никогда не понять, хотя ты — отец семейства.
— Ну почему же «не понять»? — сразу смягчившись, возразил Род. — И когда это я тебе не верил? Но чем же материнство так сильно отличается от отцовства?
— Думаю, отличается, господин мой, хотя, как и тебе, мне неведомо то и другое одновременно. Но понимаешь… все дело в чувствах, а не в ведении или неведении. Произвести на свет новую жизнь из собственного тела — это как бы приближает тебя к другому миру. Да, это и есть один из источников моей внезапной набожности, как ты это называешь, а другой источник того и гляди пробьется, как родник, пробивающий камень. — Она взяла Рода за руки и посмотрела ему в глаза. — Не забывай о том, господин мой, что наш старший сын стоит на пороге бурной юности и что наша дочь также близка к тревожному возрасту, ибо девочки растут быстрее мальчиков.
— Подростковые проблемы. Да, понимаю, — серьезно отозвался Род. — Это происходит со всеми, и этого не избежать, милая.
— Верно. Однако осознание этого заставляет меня больше думать о тех опасностях, которые поджидают наших детей, наших сокровищ, в мире. Поэтому я и размышляю так много о том, что помогло бы им защититься от этих мирских опасностей.
— К примеру, о Церкви и ее учении? — тихо спросил Род.
Гвен собралась ответить ему, но в это мгновение скрипнула дверь. Обернувшись, родители увидели на пороге заспанного Грегори. Мальчик, сонно моргая, стоял на пороге своей комнаты в длинной ночной рубахе. Гвен бросилась к нему, прижала к груди, ласково забормотала:
— Тебе приснился дурной сон, моя радость?
— Нет, мамочка, — ответил Грегори. — Я совсем не могу уснуть.
— Не можешь уснуть? — Род, нахмурившись, подошел к жене и сыну. — Что случилось? Может быть, ты разволновался из-за монахов?
Малыш кивнул.
— Не переживай, сынок. — Род бережно обнял сына. — У них крепкий дом, у них есть щиты. Им ничто не грозит.
— Не в этом дело, папа, — пробормотал Грегори.
— А в чем же? — с тревогой спросила Гвен.
Грегори посмотрел на нее широко открытыми глазами.
— Меня… меня так тянет к ним, мамочка… И я думаю… вот вырасту и тоже стану монахом.
Род окаменел. Его словно молнией ударило.
4
— Нет, говорю тебе, брат Альфонсо! Не мое это призвание — править!
Брат Альфонсо нетерпеливо, раздраженно скривился.
— Если это не было вашим призванием, милорд, вы бы не стали аббатом!
Аббат гневно глянул на монаха, отвернулся и поджал губы.
Брат Альфонсо позволил себе едва заметно усмехнуться.
— Однако, милорд, я говорю не о правлении, а о правоте. Вы поступили правильно и мудро.
Аббат печально нахмурился.
— И все же я озабочен, брат. Епископ Рима в конце концов — наследник власти Петра.
— Верно. В том смысле, что он пастырь душ людей, обитающих в Риме. Однако в том, что он унаследовал ключи от Царствия Небесного, у меня большие сомнения.
— Сомнения — грех, — не слишком убежденно отозвался аббат.
— Ну, тогда скажем: «раздумья», — нетерпеливо пожал плечами брат Альфонсо. — Но вы сами подумайте, милорд: когда Папа непогрешим?
— Когда он говорит ex cathedra[4] — без запинки ответил аббат.
— А что означает ex cathedra? Разве это происходит не тогда, когда Папа предварительно переговорит на совете с возможно большим числом кардиналов и епископов?
Аббат промолчал.
— Следовательно, непогрешим не Папа, а совет, — настойчиво продолжал брат Альфонс. — Но разве Христос отдал ключи от Рая совету? Нет!
— На этот вопрос существуют ответы, — пробормотал аббат.
— О да, и я слыхал их — и самый лучший из них тот, что время от времени Папа говорил ex cathedra, противореча мнению совета! Но для чего тогда надо вообще созывать совет?
— Для того чтобы Папа имел возможность выслушать все мнения и обдумать их, а уж потом говорить.
— Точно! И что же, вас удовлетворяет такой ответ?
— Какое это имеет значение? — недовольно проворчал аббат. — Единственное: я должен продолжать искать ответ.
— И никогда не найдете, — с мстительным удовольствием констатировал брат Альфонсо. — Однако теперь следует ответить на более насущный вопрос, требующий действий.
— Да? — Аббат резко развернулся к монаху. — А именно?
— Вопрос в том, что король стремится захватить неограниченную власть, и скоро дело дойдет до того, что он попытается править Церковью!
— Не он, но королева, — проворчал аббат.
— Значит, он — марионетка в ее руках! Берегитесь королевы: прежде она уже заявляла, что в ее власти назначение приходских священников!
— Она отказалась от этого, — напомнил монаху аббат.
— Да, но долго ли ждать, когда она снова этого пожелает? При том, что королевские войска стоят гарнизонами в каждом городке, и даже самые могущественные из лордов не дерзнут противиться его воле из страха перед войском? О нет, милорд! Если вам и надо выступить против этого гордого и дерзкого правителя, то теперь, покуда его власть не укрепилась окончательно!
Аббат молчал, глядя за окно, где простирались пастбища.
— Папе все это неведомо, — напомнил аббату монах. — И он не в состоянии оценить всю важность происходящего здесь.
Аббат медленно кивнул:
— Ты прав. И я верно поступил, объявив о своем решении.
Брат Альфонсо испустил вздох облегчения.
— Да нет же, я вовсе не против того, чтобы мальчик стал священником, если из-за этого он будет счастлив. — Род запрокинул голову, чтобы лицо, обдувал свежий встречный ветер. Через несколько минут до него дошло, что Векс ему не ответил: единственным звуком, нарушавшим тишину, были триоли, издаваемые копытами коня. — Ты мне не веришь…
— А ты сам себе веришь, Род?
— Ладно, будь по-твоему! Ну не хочу я, чтобы мальчик становился священником! Но если таково его естественное устремление, он обязан им стать!
— Но ты не уверен в том, что это — его призвание, — перевел тираду Рода Векс.
— Нет, проклятие, я в этом не уверен! Думаю, просто-напросто его охмурили речи священников. Они ведь то и дело твердят о том, что священнослужительство — высшее из призваний!
— Вполне естественно, что они так полагают — ведь они сами священнослужители.
— Верно. Но они не имеют права навязывать свою точку зрения остальным, — буркнул Род. — Однако именно этим они и станут заниматься, если Церковь Грамерая провозгласит свое превосходство в государстве.
— А как иначе? В средневековом обществе духовенство всегда было первой властью.
— Наиважнейшей и наилучшей, — хмыкнул Род и брезгливо скривился. — Очень плохо, что обо всем этом не ведает Папа.
— Но почему, Род? — Голос Векса звучал чуть дальше уха Рода. Коню-роботу не было нужды транслировать свои мысли на частоте человеческих: с хозяином он разговаривал через миниатюрный наушник, имплантированный в височную кость Рода.
Род медленно кивнул:
— Пожалуй, мы могли бы отправить ему послание… Ведь твой передатчик в исправности, Векс, а?
— В полной исправности, Род. Я по-прежнему отправляю твои ежемесячные отчеты куда следует.
Род от изумления открыл рот:
— Но я уже целый год как не пишу никаких отчетов!
— Я предположил, что ты не против того, чтобы возложить на меня ответственность за кое-какие регулярные мероприятия…
— Конечно, — кивнул Род и поджал губы. — Да-да, само собой. Но только в следующий раз не забудь дать мне знать, ладно?
— Несомненно, Род.
— В конце концов, это будет обычной любезностью с твоей стороны. Да, кстати говоря, и о чем же я сообщал?
— Всего лишь о главных действиях со стороны короля и королевы со ссылками на реакции населения. Никаких упоминаний о волнениях в среде духовенства не было.
— Вероятно, именно потому, что и никаких волнений не было. Кроме как в среде, скажем так, самого аббата, — задумчиво проговорил Род. — И вероятно, без поддержки клерикалов он вряд ли решится на то, чтобы довести ситуацию до состояния кризиса. Нет, Векс, не думаю, чтобы стоило сейчас отправлять экстренное донесение. В том числе — и в Ватикан. Еще не время.
— Как скажешь, Род, — вздохнул Векс.
От Рода не укрылась интонация, с которой это было сказано: то была интонация терпеливого великомученика.