— Это верно, — улыбнулся Туан. — Но только им не стоит знать об этом. Они королевские гвардейцы, и этой чести для них вполне достаточно.
Сэр Марис, слегка прихрамывая, подошел к королю и королеве, поклонился и сообщил:
— Гонцы вернулись, ваши величества.
Туан сразу стал серьезен.
— Что они говорят?
— Ди Медичи, Стюарт, Маршалл и Борджиа исчезли, как нам уже сообщили наши разведчики. Мы не сомневаемся, что они присоединились к войску архиепископа.
— Нам никогда не приходилось сомневаться в правдивости донесений из Раддигора. А остальные?
— Раддигор посылает весть о том, что его войско уже заняло равнину Деспард, между Крэгскими горами и рекой Дукат. Архиепископу и ди Медичи ни за что не пробиться к Раннимеду без потерь. Однако Раддигор просит вас прибыть на равнину как можно скорее, чтобы враги не сломили его.
— Так мы и сделаем, — сурово кивнул Туан. — А как мой отец?
— Ваш славный отец уже в пути. Он ведет свое войско через перевал Дюрандаль, дабы присоединиться к Раддигору.
— О, будь он благословен! Да поможет ему Бог! — воскликнул Туан, а Катарина крепко сжала его руку. — А другие?
— Все посылают вести о том, что они уже в дороге, ваше величество. Их войска обеспечены оружием и провиантом, и они только ждали вашего слова.
— О, это более, нежели желание выслужиться! — сверкая очами, воскликнула Катарина. — Речь не о подхалимах, не о притворщиках — эти люди верны нам душой и телом!
Туан кивнул, с трудом удерживаясь от радостной улыбки.
— Они решили, что с нами лучше, чем против нас, либо я жестоко ошибаюсь. Пожалуй, последние годы не прошли напрасно. Разошли весть, мой славный сэр Марис! Скажи всем моим вассалам о моей великой радости и вели им ждать меня на Деспардской равнине. Собравшись там, мы тронемся в путь — на аббатство!
Поддерживая Хобэна под мышки, Анхо пригнулся и втащил его в полутемную келью. Только луна освещала эту тесную комнату — четыре фута в ширину, десять в длину, с единственным узким окошком, прорезанным в дальней стене. Но глаза Анхо успели привыкнуть к темноте — ведь он вел брата оттуда, где того высекли розгами, по темным коридорам, — и потому он разглядел в полумраке узкую лежанку. Он дотащил Хобэна до лежанки и помог ему лечь. Хобэн стиснул зубы и застонал от боли.
— Прости! Прости! — забормотал Анхо. Залившись слезами, он опустился на колени рядом с лежанкой и извлек из рукава своей сутаны маленький глиняный горшочек. — Я не хотел причинить тебе боль, брат!
— Это я должен просить у тебя прощения, — выдохнул Хобэн. — Я тебе все испортил. Как ты теперь тут будешь жить?
— Испортил? Ты про мою должность при архиепископе? — Анхо покачал головой. — Мне это безразлично. Я пришел сюда, чтобы стать священником, брат мой, а не монахом. Это архиепископ — тогда еще он был аббатом — уговорил меня вступить в братство, но я радовался этому не более, чем другие. Монахи полагали, что я не гожусь для такой жизни, да и я сам думал так же. А теперь потерпи. Аптекарь проявил сострадание к тебе и тайком дал мне целебной мази, покуда тебя секли розгами. О брат мой! Как же жесток был тот, кто бил тебя!
— Он сделал то, что ему приказали, братец, и он был верен своему господину, как и я — своему, — со стоном вымолвил Хобэн. — О нет, кто бы жаловался, только не я… О-о-ой!
— Я тебя предупредил, — со слезами на глазах проговорил Анхо. — Но пройдет несколько минут, и мазь снимет боль… О Господь милосердный! — Он запрокинул голову и устремил взор ввысь. — Благодарю тебя от всего сердца за то, что мой брат остался жив! С этих пор каждый день я буду читать благодарственную молитву с четками до скончания моей жизни!
— Это тяжкий обет, — пробормотал Хобэн. — Я и не знал, что я тебе так дорог.
— О, какой же ты глупый! — в отчаянии вскричал старший брат. — Разве ты не знаешь, что из всех друзей, которыми нас одаривает Господь, самые дорогие те, что родные нам по крови? И все же по-прежнему считаю, что ты поступил глупо, выступив против нашего ордена и нашего архиепископа!
— Я понимаю, что я отяготил твою жизнь до скончания веков, — приглушенно отозвался Хобэн. — Но я боялся, что ты окажешься меж двух огней… С одной стороны — архиепископ, а с другой — те монахи, что желают сохранить верность Риму. И вот я добился того, что ты угодил в эту самую ловушку!
— Что я слышу? Ты ругаешь себя за то, что поступил так, как подсказывала тебе совесть? О, как слаб человек! Да, я готов поверить, что тебя сюда привела забота обо мне, как и верность королю! Так что же, теперь ты хочешь убедить меня в том, что поступил неправо? Или в том, что пришел сюда только искать приключений?
Хобэн немного помолчал, потом ответил:
— Нет. Я пришел сюда, движимый верой, брат мой. И если бы можно было все начать сначала, я бы поступил точно так же, нисколько не желая навредить тебе. Потому что я верю в его святейшество — божественное Око, и в Римскую Церковь, хотя многие поговаривают, будто ее и нет вовсе и что это просто детские сказочки. Если так — стало быть, я до сих пор дитя. Но еще более крепко я верю в короля и королеву.
— Ну, если так, то тогда перестань мучиться угрызениями совести! Ты перенес такую боль, а меня пока никто и пальцем не тронул! О, если бы я только мог разделить с тобой эту боль! Гордость за то, какой пост занимаешь, — это ничто в сравнении с душой. Если в моей душе и был грех, так только грех обиды за тебя. А что до высокого поста в ордене — то мне это безразлично.
— Если ты и вправду так думаешь, — болезненно усмехнувшись, проговорил Хобэн, — то ты либо самый плаксивый из монахов, либо самый святой.
— Что ж, пусть я самый плаксивый. Зато я точно знаю: я хороший брат.
19
— Романов едет!
Род посмотрел в ту сторону, куда указывал Туан. Из-за мыса выплыл еще один корабль, на палубе которого было множество людей и лошадей.
— А когда-то он был вашим врагом, — с улыбкой заметил Род. — Приятно видеть, что он спешит вам на выручку, верно?
— О, еще как верно! — Туан обвел взглядом равнину и облегченно вздохнул. — Ведь все эти лорды были моими врагами, кроме моего отца! Когда Катарина правила страной одна, мы защитили ее от их нападения — ты, я и наши союзники. — Его глаза затуманились. — И все же некоторые и теперь выступили против меня.
— Есть надежда, что подрастающее поколение так не поступит, ваше величество. Как знать… Может быть, вам вновь удастся объединить страну.
— Не удастся, если кому-то не по душе править страной в мире, — проворчал Бром, стоявший рядом с королем. Карлик ростом едва доходил Туану до пояса. — Вы, ваше величество, так страшились войны, а теперь, на поле предстоящего сражения, радуетесь, как мальчишка!
Туан усмехнулся, выпрямился и расправил плечи.
— Признаться, в боевых доспехах я всегда чувствую себя увереннее! Да и совесть моя чиста, ибо я точно знаю, что сделал все ради того, чтобы сохранить мир!
— Может быть, в этом вы даже слегка перестарались, — заметил Род. — Разве нельзя было устроить маленький обманный маневр до того, как архиепископ успел собрать свое войско? — Но он увидел, какими возмущенными стали взгляды короля и Брома, и поднял руку, чтобы предупредить их возражения. — Нет-нет, не надо ничего говорить. Понимаю, это бесчестно.
— Должен признаться, что ваше последнее замечание вполне оправданно, лорд Чародей, — сказал Мак Ги. — В особенности с точки зрения средневековой цивилизации.
— Ну да, я понял, на что вы намекаете. От того, что мы извлекли из монастырского елея муху в лице брата Альфонса, легче нам не стало. Его нет в монастыре, а архиепископ продолжает собирать войско.
Туан кивнул:
— Это было глупо, но я очень надеялся на то, что, оставшись без своего наушника, аббат покается и запросит перемирия.
— Да, это странно, — буркнул Бром. — Вполне можно было предположить, что он прислушается к своему сердцу, к своей совести — теперь, когда этот злой демон покинул его.
— А может быть, он и прислушивается к своему сердцу. Вот только кто сказал, что у него есть совесть?
Мак Ги положил руку на плечо Рода:
— Будьте милосердны, лорд Чародей. Будьте милосердны.
— Что же, уже нельзя хоть разок побыть реалистом?
— А зачем начинать именно сейчас? — послышался голосок Векса за ухом Рода.
Род нахмурился:
— Странное эхо тут, на вершине холма… Безусловно, может быть и так, что у милорда архиепископа есть еще какой-то тайный искуситель. А нельзя ли спросить об этом брата Альфонсо?
— Нельзя, если только ты не желаешь разбудить его, — проворчал Бром. — Лично я этого вовсе не желаю.
— Вот как? Так он действительно настолько неотразим?
— Ну уж это я не знаю, — фыркнул карлик. — Но лежит как миленький и крепко спит сном, который на него напустили эльфы. Один из них неотлучно сидит рядом с Альфонсо — следит, чтобы тот не пробудился.
Род кивнул:
— И уж конечно, вы не одарили его парой-тройкой ночных кошмаров? Или все-таки одарили?
Архиепископ стремительно вошел в свой кабинет, быстро обвел его взглядом.
Его взгляд упал на леди Мейроуз, которая сидела за столом и читала. Она склонилась над книгой, и пышная грива ее волос цвета червонного золота была подзолочена солнцем. Архиепископ остановился, на миг потрясенный красотой этой женщины. Он даже почти забыл о своих заботах и волнениях, глядя на нее. Мейроуз оторвала взор от книги, лучезарно улыбнулась архиепископу, но тут же заметила, как он смотрит на нее, и в страхе воскликнула:
— Милорд архиепископ! Я не подумала… Я решила, что вы не будете возражать, если я…
— Нет, нет! — Архиепископ замахал руками. — Я безмерно рад видеть вас, миледи!
Она облегченно улыбнулась:
— Так что же тогда так встревожило вас, милорд?
— О… Донесения наших… разведчиков — кажется, так принято называть людей, которых посылают вперед, чтобы они следили за продвижением вражеских войск. — Он отвернулся, стал заламывать руки. — А я никак не думал, что король поведет в бой против нас такое многочисленное войско!