— Ты что гаварышь? Ты что, решил нас оставить? Ленина уже второй день ищут. Его нет в городе. Ты решил нас бросить?
— Я? Да ты что, Карло? Я с вами, но я ранен, мне нельзя стоять перед толпой матросов. Они же вооружены и могут выстрелить в меня, убить. Кто мне даст гарантии после всего того, что произошло со мной? Ты вот можешь?
— Саша, ты не то гаваришь, нам нужна помощь.
— Мне тоже нужна, но я для вас никто, вы проводите в жизнь свои указы, игнорируя мои, ведомственные. Вам плевать на то, что я министр. Постоянно мешаете, интригуете, бросаете меня на волю судьбы. И после этого хотите, чтобы я шёл ради вас под пули? Это уже чересчур, Карло… Чересчур. Давайте вы уж сами. А сказать, что я в Смольном можешь. Говори. Я под надёжной защитой своих людей, в отличие от тебя, дорогой.
— Саша, приезжай, обо всём договоримся, только помешай им разгромить Петросовет.
— С чего ты взял, что они будут вас громить. Ты же сам сказал, что они ищут меня. Скажи, где я и направь их ко мне, а я, так и быть, разберусь с ними и приду к тебе на помощь. Ведь нам и дальше надо работать на революцию, но тогда тебе придётся сильно пересмотреть своё отношение.
— Да-да, — обрадованно произнёс Чхеидзе, — приезжай скорее. Жду!
Керенский положил трубку и буквально отскочил от телефона. Хлопнула входная дверь, это он уже бежал в кабинет к Климовичу.
— Срочно двух людей к Таврическому.
— Зачем? — удивлённо взглянув на него, спросил Климович.
— Анархисты идут сюда, но сначала пройдут мимо Таврического и поспрашивают там членов Петросовета. Ищут ответа на вопрос о том, кто атаковал Кронштадт, и хотят увидеть меня. Понимаете?
— Не совсем.
— Двух людей, готовых к риску, одетых солдатами, на выход. И чтобы они с винтовками были. Как только матросы придут к Таврическому, они должны спрятаться внутри, где им будет удобно, и начать стрелять в толпу. Пары — тройки выстрелов будет вполне достаточно, потом пусть уходят через второй выход и бегут, выкрикивая, что анархисты атаковали Петросовет. Винтовки пусть выкинут, или бегут с ними, без разницы.
Да! Это нужно сделать быстро. А одного пошлите в ближайшие казармы полка, нужно, чтобы он кричал, что матросы убивают солдат возле Таврического дворца. Пусть зовёт на помощь, плачет, рыдает, говорит, что убили родного брата, что ужас и так далее. Ясно?!
— Да. Вполне.
— Тогда действуйте!
Климович встал, сосредоточился и приступил к работе. Позвал адъютанта, позвонил по телефону. Сразу же засновали многочисленные подчинённые, и винтики закрутились. Через пятнадцать минут из Смольного, на ходу застёгивая шинели, выскочили двое, переодетые солдатами и, придерживая ремни винтовок, побежали к Таврическому дворцу, расположенному неподалеку. Чуть позже в сторону казарм Волынского полка побежал ещё один военный.
Толпа матросов-анархистов, числом не меньше тысячи, грозной чёрной силой двигалась в сторону Таврического дворца, маршируя по широкой Шпалёрной улице. Все люди, попадавшиеся на её пути, стремительно сворачивали в любые проулки, стремясь сбежать, от греха подальше.
Матросы, замечая это, были опьянены чувством свободы и вседозволенности. Твердели скулы на их лицах, грозно смеялись глаза, руки крепче сжимали винтовки и револьверы. В полной решительности они добрались до подковообразного сквера перед входом в Таврический.
Возле него стояли солдаты и рабочие и недоумённо взирали на огромную толпу в чёрных бушлатах, которая мгновенно заполнила собой весь небольшой сквер.
— Ратуйте товарищи, матросы напали, убивают! — послышался со второго этажа чей-то истошный крик и сразу же за ним защёлкали винтовочные выстрелы.
— Убивают!
Толпа на мгновение замерла, не ожидая такого поворота. Матросы не понимали, что это возможно. Они привыкли к своей непререкаемой силе и мощи. Они были организованнее всех остальных и сильнее своей сплочённостью, а тут такое.
— Ненавижу! — вскричал один из двух солдат, посланных Климовичем, бывший жандармским унтер-офицером. Достав из кармана револьвер и отбросив винтовку, он разрядил весь запас патронов в толпу.
— ААА! Ооо! — на разные голоса взвыла толпа, понеся потери убитыми и ранеными.
— Бежим! — крикнул второй.
— Бежим! — подтвердил первый, и они помчались к противоположному выходу, на ходу крича изо всех сил. — Напали! Матросы! Убивают!
А в это время матросы смели всех, кто охранял Таврический, и чёрной змеёй втянулись внутрь, громя всё и забивая насмерть всех, попавшихся на пути. Кто-то попытался защитить свою жизнь, но напрасно. Долго они не прожили и были буквально разорваны.
В зале заседаний, заплёванном семечками, возникла потасовка. Людей внутри было очень много и силы матросов истощились, а мозги, наконец, включились, но их небольшие ручейки потекли дальше, захлёстывая остальные залы и кабинеты.
Ворвались они и в кабинет председателя Думы, где в страхе сидел Чхеидзе со своими товарищами.
— Товарищи, я Чхеидзе!
— Все вы одним говном мазаны, — произнёс донельзя разозлённый матрос и наотмашь хлестнул его рукой. Чхеидзе от удара упал и, держась рукою за щеку, пытался успокоить матросов.
— Товарищи, я же с вами вместе делал революцию!
— Делал, да недоделал, — отмёл его притязания очередной матрос и ударил уже кулаком. Чхеидзе рухнул на пол и зарыдал, прикрывая руками голову. Остальным тоже досталось.
Посмотрев на морально уничтоженных революционеров, матросы сплюнули и, попинав их ещё немного, побежали дальше. Но, как они не искали людей, стрелявших в них вначале, найти не смогли.
А между тем, события продолжали развиваться по крутой спирали. Одиночный солдат, петляя и падая, ворвался в казармы Волынского полка и, громко стеная и посылая всевозможные проклятия на голову матросов, стал сбивчиво рассказывать о нападении кронштадтцев на Петросовет и массовых убийствах депутатов.
Его слова поразили солдат. Немногочисленные офицеры скомандовали тревогу, полк стал разбирать оружие и поротно убывать из казарм, устремляясь в сторону Таврического дворца. Казарма, гудя, словно разбуженный улей, выпускала из себя серых «пчёл», у которых в роли жала в руках была зажата винтовка.
На пути им попадались люди и подтверждали факт захвата анархистами Петросовета. Встречались и раненые солдатские депутаты, что ещё больше злило толпу.
Матросы, уже почти успокоившись, собирались покинуть Таврический, как заметили, что солдаты Волынского полка направляются к зданию. Воинственный пыл у нападавших уже пропал и связываться с толпой вооружённых солдат им не хотелось. Зато прибывшими солдатами владели совсем другие настроения. Увидев разгромленный фасад здания и трупы убитых, как матросов, так и солдат, они поняли, что здесь произошло кровавое сражение.
— Смерть анархистам! — крикнул кто-то рядом. — Смерть! — в одном порыве крикнули солдаты, изрядно побаивавшиеся бесшабашных матросов и недолюбливающие их за это и наглость. Скинув с плеч винтовки, они пошли на штурм здания, открывая на ходу огонь.
Матросы не ожидали такого поворота событий, но, быстро придя в себя, ответили на атаку огнём, расстреливая солдат из окон. С улицы можно было стрелять толпой в одно окно, к тому же, волынцы принесли с собой пулемёты.
Быстро развернув их, пулемётчики открыли огонь по окнам, подавив оборону отстреливающихся. Одна из рот бросилась на штурм, но в большом холле их встретили слаженным огнём обороняющиеся матросы и, оставив на входе десяток трупов, волынцы отступили.
Образовался паритет сил. Солдаты обошли дворец, но матросы успели перекрыть все оставшиеся запасные выходы, не выпуская никого из здания. Изредка перестреливаясь друг с другом, они, в конце концов, приступили к переговорам.
Керенский за складывающейся ситуацией наблюдал издалека, получая сведения от наблюдателей, добегающих до него. Он ждал прибытия казаков Шкуро и отряда СОБовцев, чтобы подавить бунт и арестовать всех его участников. В конце концов, все нужные люди прибыли.
Шкуро тут же получил приказ прийти на помощь солдатам и атаковать Таврический дворец, используя ручные бомбы, а СОБОвцы стали окружать Таврический огромным полукольцом. Волынцы, увидев подкрепление, тут же передали контроль боя другим силам.
Казаки, выставив свои и задействовав ещё и пулемёты волынцев, открыли бешеный огонь по окнам дворца, а несколько пластунов смогли забросить внутрь несколько бомб. Грохнули многочисленные взрывы. Всё заволокло дымом. Казаки снова ударили по окнам из пулемётов.
Дождавшись нужного момента, Керенский вышел из автомобиля и, сопровождаемый Климовичем, приблизился к зданию. Приложив к губам жестяной рупор, он закричал.
— Товарищи матросы, прошу вас сдаться и не усугублять для себя последствия. Иначе солдаты пойдут на штурм, и вы будете уничтожены, как ярые контрреволюционеры. Прошу вас сдать оружие и отдаться в руки революционного трибунала. Прошу вас выдать мне членов Петросовета в целости и сохранности. От этого зависит ваша дальнейшая судьба.
Долго никого не было слышно. Наконец, на пороге показался рослый матрос, сопровождаемый двумя товарищами.
— Кто тут Керенский?
— Я! — усмехнулся Керенский.
— Мы сдавать оружие не будем. Нас много и мы готовы держать оборону, хоть месяц. А вскоре к нам на помощь придут наши товарищи.
— Не придут, — любезно проинформировал Керенский. — Военный министр господин Гучков распорядился поднять весь Петроградский гарнизон для подавления контрреволюции. А потому, я настоятельно прошу вас не усугублять свою вину и сдаться силам общественного порядка. Паромы не ходят, а корабли не могут приплыть к вам на помощь.
— Вы не властны над нами! — отмёл предложение матрос. — Не приплывут из Кронштадта, придут из Ораниенбаума. Мы подчиняемся Кронштадтскому совету, и только ему.
— Это тому, который уничтожили большевики?
— Нет, среди наших товарищей, погибших там, были и большевики, они не могли уничтожить своих товарищей.