— Лес рубят, щепки летят! — пожал плечами Керенский. Революция всегда жестока по отношению к своим детям. Я против братоубийственной войны и потому ещё раз прошу вас сдаться. Вы сохраните свои жизни и свою совесть. Прошу вас.
— Мы уйдём отсюда с оружием. Мы готовы оставить здание и отдать всех людей, захваченных нами. Предоставьте нам возможность уйти отсюда.
— К сожалению, я не могу дать вам такую возможность. Вы нарушили революционный закон и должны понести за это ответственность.
— Тогда мы отказываемся.
— Дело ваше. На штурм, — дал отмашку Керенский и солдаты, подгоняемые казаками, при поддержке пулемётов, снова пошли в атаку, закидывая ручными гранатами окна.
Бой длился недолго. У матросов не было достаточного количества патронов, и этот внезапный бой подорвал весь их анархистский пыл. И они сдались, дав возможность пройти внутрь здания Керенскому и другим силовикам.
Войдя, Керенский застал полностью разгромленное здание с множеством раненых и убитых, лежащих вокруг. В стенах щербились дырки от пуль, виднелись потёки уже побуревшей крови. Слышался стон раненых и невнятные крики, молящие прекратить адские боли.
СОБовцы стали разоружать матросов и арестовать их, остальные оказывали помощь раненым и избитым. Несколько членов Петросовета были убиты, многие ранены, а остальные жестоко избиты.
Чхеидзе, показывая на кровоподтёк под правым глазом, пытался упрекнуть Керенского в том, что он слишком поздно пришёл на помощь, но Керенский, скривившись, ответил.
— Карло, о чём ты говоришь? Я спешил изо всех сил!
Вмешался и Церетели.
— Николай, не слушай его, он что-то знает, он использует нас. Я же вижу, как он изменился.
— Занимайтесь своими делами, — отмахнулся от них Керенский и прошёл дальше, оставив обоих возмущённо кричать. На втором этаже послышались выстрелы. Это кто-то, всё же, решил оказать сопротивление.
Действуя по наитию, Керенский подозвал к себе Шкуро.
— Этих двоих убрать сейчас же, под шумок. Сможете? — и Керенский прищурил ореховые глаза, уколов ненавидящим взглядом Шкуро. Тот отшатнулся, оглянулся на казаков.
— Что обещаете?
— По пять тысяч за каждого и вам десять тысяч рублей. И чтобы забыли об этом навсегда и без свидетелей сделали, а трупы отволокли и бросили рядом с убитыми матросами.
Керенский усмехнулся и его лицо, обезображенное шрамом, исказила чудовищная гримаса.
— Ну что? Сможете или боитесь?
— Сможем, — вернул усмешку Шкуро и, свистнув одного из казаков, быстро направился с ним к Чхеидзе и Церетели. Отведя их в комнату, где никого не было, Шкуро выхватил из кобуры револьвер и несколькими выстрелами расстрелял Чхеидзе, казак добил Церетели.
Выйдя из комнаты, они взяли трупы матросов, лежащие на этаже, приволокли к телам убитых и, бросив тут же винтовку, вышли из комнаты.
На раздавшиеся выстрелы никто не обратил внимания, потому как всё здание заволокло пороховым дымом. Лишь один из СОБОвцев, пробегая мимо, приостановился, но, перехватив взгляд Шкуро, пожал плечами и побежал дальше по коридору.
— Готовы, — доложил Шкуро Керенскому.
Тот кивнул головой.
— Двадцать тысяч получите завтра в банке, я распоряжусь, и не надейтесь, что в последующем сможете шантажировать меня этим. Кроме своих слов, вам больше нечего будет предъявить. А ваша репутация не позволит вам стать самостоятельным лицом. Кроме того, какой вам будет в этом смысл? Да никакого, отвечаю я вам. Сегодня же я расскажу о чудовищной потере, настигшей нас, и мы продолжим дальше делать революцию. Революция требует жертв, и эти далеко не последние. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — кивнул Шкуро. — да наплевать на них, о себе думать надо, господин министр.
— Вот и я о том же! — согласился Керенский и отвернулся от него.
Глава 8 Битва за особняк.
«У меня с большевиками основное разногласие по аграрному вопросу: они хотят меня в эту землю закопать, а я не хочу, чтобы они по ней ходили». М. Дроздовский
Керенский молча смотрел, как собирали множество трупов погибших, разбросанных возле и внутри здания. По внешним проявлениям было понятно, что пострадали многие. Будь его воля, то из членов Петросовета никого в живых бы и не осталось. Но он был стеснён в возможностях выражения своей злой воли.
Кто-то мог бы подумать, что, обладая знаниями из будущего, нужно было исключить из борьбы за власть в первую очередь большевиков. Но Керенский так не считал. Для того, чтобы противостоять кому бы то ни было, нужно сначала зачистить своё поле и убрать соратников. Ибо они слишком много о нём знали и считали себя выше. Они бы мешали ему, давая шанс на победу большевикам.
Вот после этого и следовало уже приступать к борьбе с большевиками. Ленин и его соратники выполняли свою роль, идя прямым путём к власти, попутно организовывая разложение армии. Но Троцкий всё никак не мог вырваться из Америки. Это радовало. Керенскому же сначала предстояло отменить приказ номер один, а потом его последствия, и только после этого закатывать рукава, взявшись за топор палача.
Война и мир. Вот два камня, на которых сейчас стояла власть. Третьим камнем была свобода. Но свобода — это весьма аморфное понятие и им можно манипулировать, как душе будет угодно.
Через час Керенский уже позировал на фоне разгромленного Таврического дворца многочисленным фотокорреспондентам. Мимо него уводили и увозили последних арестованных матросов, общее количество которых составляло никак не меньше пятисот человек. А он давал интервью.
Грозился, клеймил позором, пока не понял, что и сам не понимает, к каким последствиям всё это приведёт. Завершил он импровизированный митинг возле только что найденных тел Чхеидзе и Церетели, пустив натуральную слезу.
Плача, он вспоминал не их, а тот мир, из которого был выброшен прямо сюда. В эту мясорубку, в которой либо ты убиваешь, либо тебя. Сейчас он жалел не двух чужих ему грузин, а себя. Оплакивая того человека, которым он когда-то был. Успокоившись и вытерев слёзы рукавом френча, Керенский сел в автомобиль и под охраной направился в Смольный, залечивать свои душевные раны и выжидать.
Сегодня ночью планировался штурм особняка Кшесинской, что добавляло пригоршню кайенского перца в то блюдо, которое приготовилось практически само собой. Но оставалось только ждать. Ждать…
Юскевич лихорадочно готовился к бою вместе со своими людьми. У него собралась довольно пёстрая команда. Да и сам он настолько сжился с жизнью профессионального организатора заказных убийств, что уже не знал, как вырваться из этого круга.
Дураком он не был, и весть о нападении на Пуришкевича безумной женщины воспринял правильно. Это был более чем прозрачный намёк на то, что круг сужается, и его жизнь мало чего сейчас стоит. А после визита человека от Керенского он окончательно это понял.
Больше надеяться было не на кого. Керенский стремительно набирал силу, он же оплачивал все понесенные издержки и давал деньги. На них Юскевич нанимал новых бойцов, набирая их отовсюду. Деньги, между тем, стремительно заканчивались, и взять новые ему было неоткуда.
Весь его сарказм при разговоре с Григоровичем быстро улетучился сразу же после ухода последнего. Возвращаться к прошлой жизни не хотелось. В тюрьме сидеть тоже, лежать полусгнившим трупом, как ни странно, также. Оставался вариант сбежать за границу, но с чем бежать? Деньги стремительно дешевели, и он пока не смог накопить значительную сумму для своего безбедного существования в любой другой стране.
А ещё у него было отчетливое понимание того, что он слишком много знает, а столь информированный свидетель никому не нужен. И это знание только добавляло лишней нервозности. Можно было, конечно, попытаться убить Керенского. Но одни уже попытались так сделать, и теперь сидели в тюрьмах или скрывались на тайных квартирах. Он уже прошёл через это и больше не хотел превращаться в загнанного зверя.
Оставалось только выслуживаться, занимаясь провокациями и политическими убийствами, но зато иметь возможность что-то решать в своей судьбе и властвовать над жизнью других людей. Он занял определённую нишу и знал, что Керенскому будет уже трудно подыскивать других людей для подобных акций. А значит, он будет постоянно нужен, постоянно.
Сейчас его штурмовой отряд уже не на сто процентов состоял из уголовников, а представлял собой сборную солянку из всех слоёв Петрограда. Помимо уголовников, из числа не самых оголтелых, тела которых давно поглотила в себя земля, присутствовали и дезертиры, скрывающиеся от властей, и военнопленные, по той же причине, и даже китайцы.
После разгрома большинства тайных опиумных притонов китайцы стали наниматься на любые дела. Пришли они и к нему. У него были деньги, и был опиум, который он мог достать через Керенского в небольшом количестве.
Сейчас же триста пятьдесят человек его Революционной Красной гвардии занимали позиции вокруг особняка Кшесинской, в котором располагались большевики. Особняк был под многочисленной охраной. А из двух окон в сторону улицы пялились толстые стволы пулемётов «Максим».
Большевики были готовы защищать особняк, несмотря ни на что. Во дворе часто мелькали матросские чёрные бушлаты, перевязанные крест-накрест пулемётными лентами, куртки рабочих и шинели солдат.
Господа-товарищи старались не высовываться за пределы здания, а если и выходили, то очень быстро, и сразу же садились в автомобиль, или широким шагом стремительно уходили от здания в сопровождении охраны. Было уже довольно темно, но Юскевич ждал ночи.
К штурму они подготовились хорошо, специально для этого купив со склада два десятка гранат. Пусть у Красной гвардии большевиков есть пулемёты, у них же есть гранаты. «Ждать полночи», — решил он для себя.
Бравый бывший матрос, а сейчас красногвардеец Павел Дыбенко обвёл взглядом своих товарищей.
— Ну, шо, хлопцы, как дела? Смотрите, не спите, нас предупредили, что будет нападение, но ничего, мы справимся! Недалече от нас наши братки в засаде сидят, помогут, если шо. Не дрейфь, товарищи, сдюжим. Плохо, что анархисты нам больше не верят. Кой чёрт напал на них, неизвестно. Но думается, то происки Временного правительства, али эсеров с кадетами.