Но ничо. Керенский на них управу найдёт, он пока на нашей стороне. А дальше, посмотрим, кто кого. Мы — сила. Запомните, братки, большевики — сила, а всем остальным — могила! За нами правда! И с нами Ленин!
— А где он? — спросил кто-то.
— Здесь, на квартире, неподалёку. Ильича беречь надо. Вон, Керенского уже захватывали! И его могут! Понимание нужно иметь. Другого лидера у нас нет.
Охрана одобрительно загудела и стала пялиться в окна, наблюдая за тем, как на улицу опускается ночная мгла. Время шло, тикали в холле большие напольные часы в вычурном деревянном корпусе. Блики света бегали по корпусу с изображениями библейских мотивов.
Суета в здании не утихала. Приходили разные товарищи, забегали с улицы курьеры и возвращались с докладом агитаторы, посланные на фронт. В большой гостиной, расположенной на втором этаже, не утихали дебаты. С пенойу рта спорщики доказывали друг другу постулаты марксизма и пытались спрогнозировать будущее.
Время шло. Гулко бабахнули десять раз часы. Но спать ещё никто не ложился. На улице изредка мелькали подозрительные тени, но это происходило каждую ночь. Один из солдат, лежащих за пулемётом, встал и стал прохаживаться по холлу, разминая затёкшие ноги.
Часы гулко пробили одиннадцать. Суета в здании стала постепенно затихать. Пробило двенадцать. Второй пулемётчик встал и подошёл к лежащему рядом расчёту.
— А не перекурить ли нам, Тимоха?
— А што? Почему бы и нет? Тихо пока, но тревожно. Куда пойдём, на улицу?
— Ты чо, совсем сдурел. Слышал, шо Дыбенко говорил? Он ещё и не спит сам. Бродит по этажу, часовых проверяет. Пойдём в туалет сходим, подымим. Я вот, даже если не закурю, бывает, и не могу сходить. Племянник мой, студент, говорил, что это фазылогия. Слово больно мудрёное, не сразу и запомнил. Племянник голова, дюже умный, реальное училище закончил и в технический институт пошёл на енженера. Голова!
— Да, — уже раскуривая толстую самокрутку, подтвердил его собеседник Тимоха. — Ты, Нестор, поболе умных слов запоминай. Вот победим мы буржуазию, землю у них у всех отнимем и заживём, хлеба с икрой пожуём. Да?
— Ага, — затягиваясь густым вонючим дымом, подтвердил Нестор. — И наши дети будут во дворцах жить. У каждого — свой особняк, сад и поле своё. А на нём китайцы работают, красота!
— Красота, — подтвердил и Тимоха, и они снова затянулись горьким дымом, погрузившись в хрустальные мечты.
Внезапно послышался звон разбитого стекла, и в холл влетело сразу несколько гранат. Покрутившись пару мгновений и выставив свои круглые бока на всеобщее обозрение, они внезапно расцвели разрывами.
Жуткий грохот разорвал пространство. Один осколок пронзил напольные часы, незадолго до этого отбившие двенадцать часов, и пробил диск маятника. Часы обиженно звякнули и остановились.
Оба пулемётчика бросились обратно к постам. Перед зданием и внутри продолжали греметь взрывы. Это атакующие особняк красногвардейцы Юскевича продолжали бросать гранаты, желая израсходовать весь их запас и, заодно, максимально ослабить противника. Весь холл заволокло густым пороховым дымом.
Закидав особняк гранатами, люди Юскевича бросились в атаку. Пулемёты начали стрелять только тогда, когда первые из атакующих уже ворвались в холл особняка. Завязался скоротечный бой. И те, и другие были готовы к бою, но, тем не менее, большевикам пришлось нелегко.
Одно дело — ожидать нападения, а другое — непосредственно в нём участвовать. Первый этаж быстро был захвачен почти полностью. А вот со вторым произошла заминка. Охрана особняка, всё же, была многочисленной, и часть её успела подняться наверх, организовав там оборону.
Дыбенко быстро сориентировался и возглавил оставшихся защитников. Антонов-Овсеенко, который тоже не уехал, взял револьвер и присоединился к обороняющимся, стреляя из окна по атакующим.
Не растерявшись, люди Юскевича подтянули трофейный пулемёт и резанули очередью по лестнице. Пули, рикошетя, заскакали по всему коридору, раня и убивая окружающих. Через пару минут Дыбенко с бойцами отступил в конец коридора, рассредоточившись по кабинетам.
У него тоже были гранаты и, несмотря на ужасный грохот, разрывающий барабанные перепонки в стенах здания, он их применил, метнув в гущу наступающих. Взрывом атакующих раскидало и посекло осколками. Кто не успел упасть на пол — погиб. Вторая граната, заскакав по лестнице, взорвалась внизу, убив пулемётчиков. Атака захлебнулась.
Нападающие не собирались больше лезть на рожон, а у обороняющихся не было сил на контратаку. По телефону к особняку уже была вызвана многочисленная подмога, и со всех сторон к зданию спешили разрозненные отряды красной гвардии большевиков.
Снаружи началась перестрелка, которая становилась всё сильнее по мере того, как подходили подкрепления. Через десять минут вокруг здания кипел уже форменный бой. Но большевики не ожидали, что на них нападут не сто бойцов, а почти четыреста. Их подкрепления не превышали сил нападавших, и всё в этой схватке стало зависеть от качеств бойцов, вступивших в бой с обеих сторон, их подготовленности и вооружённости.
Напрасно бил второй трофейный пулемёт. В ночной темноте трудно было понять, сколько нападающих и откуда. Люди Юскевича запаниковали и стали отступать из особняка, выпрыгивая из окон, вместо того, чтобы додавить тех, кто внутри, а потом уже спокойно отстреливаться из здания.
В это время Юскевич, находясь с резервом на улице, поневоле занял оборону, отбиваясь от подкреплений большевиков. Он прикрывал своих, которые сейчас сбегали из особняка.
Атака всё больше и больше не оправдывала себя. Но Юскевич не отчаивался. Он не думал, что большевики смогли собрать много сил и поэтому сражался до последнего, надеясь на удачу, но после того, как замолк последний трофейный пулемёт, а почти все его люди либо погибли, либо разбежались, он дал команду на отступление, а попросту, на бегство.
Большевики, вместе с оставшимся в живых Дыбенко и Овсеенко, стали стрелять вслед убегающим, надеясь взять в плен кого-то из раненых, но это у них не получилось.
Тут издалека послышался казачий свист и, нахлёстывая нагайками лошадей, по улице промчался казачий отряд во главе со Шкуро. На ходу рубя шашками направо и налево, казаки обратили в бегство как оставшихся людей Юскевича, так и подкрепление большевиков.
Спрыгнув с лошадей, казаки выставили ручные пулемёты и открыли шквальный огонь по окнам и дверям особняка. Ворвавшись внутрь, быстро добили всех раненых и стали захватывать второй этаж. Дыбенко, не разобравшись, попытался оказать сопротивление, и был застрелен.
Из большевиков успели сдаться немногие. Не разбираясь, кто есть кто, и кто прав, а кто виноват, казаки убивали всех, попадавшихся им с оружием в руках.
Высвечивая темноту фарами, примчались два грузовика с СОБовцами и стали арестовывать всех, кто выжил после штурма. Все немногие, оставшиеся в живых, люди Юскевича сбежали. А большевиков, во главе со Шляпниковым, который остался в особняке ночевать, арестовали за нарушение общественного порядка и препроводили в Петропавловскую крепость, оставив там до выяснения всех обстоятельств дела.
Там в соседних камерах сидели эсеры, бывшие их товарищи. Там же сидели и анархисты. Все ненавидели друг друга. С утра начались аресты других большевиков, также до выяснения обстоятельств дела. По городу поползли нелепые и разнородные слухи.
Керенский, тяжело вращая красными от недосыпа глазами, уже под утро выслушивал доклад Климовича и читал наскоро составленный список арестованных. К сожалению, там не было Ленина. Его успели укрыть, он, в отличие от других большевиков, сильно переживал за себя и потому гораздо чаще скрывался в городе, чем проводил заседания.
Следовало решить, что делать с арестованными. Времени на раздумья было очень мало. Нужно было что-то предпринимать, и как можно быстрее, чтобы люди, внимательно отслеживавшие состояние межпартийной борьбы, не успели принять взвешенного решения. Решения о том, кого надо поддержать, а кого ослабить, придерживая, как норовистого коня.
Союзники однозначно делали ставку на кадетов и октябристов, а Керенский был для них лишь проходной фигурой. Были ещё Чернов и Ленин, получивший неожиданную поддержку неизвестно от кого.
Вся эта чехарда с бесконечными провокациями совершенно не давала времени разобраться, кто кого дёргает за нитки и для чего. Половина шахматных фигур была уже сброшена с доски, но вместо них могли появиться другие. Или, что было ещё хуже, могли подняться старые.
Английский и французский послы пока открыто не вмешивались, но не приходилось сомневаться, что они очень внимательно следят за происходящим, сути которого все труднее было понять.
Керенский пил кофе лошадиными дозами, сажая сердце и успокаивая себя тем, что его могут гораздо раньше пристрелить, чем оно остановится само. Да и тот факт, что его предшественник прожил очень долгую жизнь, тоже немного успокаивал.
«Анархистов нужно освобождать, — решил он. Их нужно использовать в своих целях, улучив момент, когда они лишились своей верхушки. А арестованных — уничтожить, но не прямо, а чужими руками, но как это сделать, пока непонятно».
На днях он собирался объявить о создании новой партии. Своей партии… И для того, чтобы в неё перешли многие революционеры, следовало разобраться как с эсерами, так и с большевиками. Нужна была третья сила, равнодушная, как к тем, так и к другим.
Первыми кандидатурами, пришедшими в голову, были латыши. Но у него не было пока достаточной власти, чтобы предложить им независимость. Это было не по чину. Финны и поляки отметались по той же причине. Оставались кавказцы. Но их было мало, и связываться с ними не стоило. Выбор автоматически падал на абсолютно чуждых России людей, то есть на китайцев.
— Евгений Константинович, — обратился Керенский к Климовичу, — позвоните Кирпичникову и Брюну, распорядитесь закрыть все опиумные притоны, которые содержатся китайцами. Всех заключить в тюрьму, абсолютно всех, и чем больше их там окажется, тем лучше. Наберите со всего дна. Заберите их из Москвы, туда же помещайте всех, кто лицом схож с китайцами. Мне без разницы, кто это будет: калмык или киргиз.