Гучков ответил Коновалову насмешливым взглядом и пожал плечами. Тот, выждав небольшую паузу, ответил Львову.
— Военно-промышленные комитеты усиленно работают, работают на благо нашего государства. На Особом совещании от них постоянно присутствует действительный статский советник Зернов. Но положение ухудшается. Промышленность пока справляется с военными заказами, но не хватает жидкого и твёрдого топлива, металла и вагонов. Кроме того, некоторые заводы решили резко поднять стоимость своих изделий. Например, это касается кирпичных заводов на Урале. Грузоперевозки падают, нам необходимо…
— Спасибо, Александр Иванович, — перебил его князь Львов, как только Коновалов снова скатился на жалобы. Князю Львову они были не интересны. Он просто не знал, как их решить.
— А что нам скажет министр путей сообщения?
Некрасов встрепенулся и ответил.
— Во Владивостоке скопилось множество грузов, в том числе ожидают отправки три тысячи паровозов и тридцать тысяч вагонов, ранее закупленных в САСШ. Не все они перевезены во Владивосток. Большая часть находится в портовых складах на Тихоокеанском побережье САСШ. Для их перевозки нам не хватает тоннажа и нужно продолжать закупки. Да и эти паровозы мы вынуждены собирать методом крупноузловой сборки.
— Это ещё почему?
— Я разбирался с этим вопросом. Американцы продают нам только машинокомплекты, либо целые паровозы, но только шести-восьмилетней давности, уже порядочно изношенные. По понятным причинам, это нам невыгодно.
— Да, а почему бы нам не перенаправить грузы в Мурманск и Архангельск?
На этот вопрос ответил Гучков.
— Дело в том, что у нас там отсутствует достаточное количество складов, а единственная северная дорога не в состоянии справиться с таким потоком грузов. И, кроме того, у нас нет необходимого торгового тоннажа, мы уже задействовали фрахт японского, но его всё равно не хватает. Нужно принимать меры.
— Вы только озвучиваете проблемы, — отозвался на это донельзя грустный князь Львов. — Каким образом мы сможем разрешить возникшие трудности, я даже не представляю! — и он бессильно развёл руками.
Все вздохнули, а Керенский ещё больше расстроился. Эти люди просто не были готовы и даже не представляли того, с чем им придётся столкнуться. Это не земством командовать, при наличии полиции и работающих государственных институтов.
— Господин Керенский, а что намерены делать сейчас вы в качестве руководителя Петросовета. — Ведь вы остались его руководителем в связи с гибелью Чхеидзе и ранением Скобелева? — задал неожиданный вопрос министр земледелия Шингарёв.
Керенский обвел собравшихся усталым взглядом и ответил.
— Я намерен создать свою партию и призвать вступить в неё всех желающих. После чего провести голосование среди солдатских и рабочих депутатов и утвердить состав нового Исполкома Петросовета. Но и это сейчас не главное, главное — навести порядок в городе, выявить убийц и провокаторов в среде партий, изменивших делу революции. По итогам расследования будет создан революционный трибунал и его прерогативой станет работа по наведению революционной законности. Мы ещё не дожили до Учредительного собрания, а нашу страну уже разрывают политические противоречия. Я чрезвычайно обеспокоен этим.
— Да, действительно. Вы на правильном пути, Александр Фёдорович, — ответил вместо Шингарёва князь Львов. — Это чрезвычайно опасно, чрезвычайно. Я целиком на вашей стороне. Вы решительный человек и это просто превосходно, что вы берёте на себя столь большой груз ответственности.
Шингарёв выслушал ответ Керенского и ответил.
— В этом деле много неясного, а вы исполняете обязанности министра двух министерств, не слишком ли много вы на себя берёте? Что мешает вам переложить данный груз, например, на Скобелева? Да, он ранен, но он выздоровеет и сможет принять на себя заботу о руководстве Петросоветом. Есть, в конце концов, Мартов, Шульгин, Родзянко. Да, о чём я говорю?! Есть же Плеханов!
Керенский мысленно пожал плечами, а на лице изобразил понимание.
— Я об этом не подумал. В любом случае, это вопрос не ближайших двух дней, мы сможем коллегиально решить его позже, прислушавшись ко всем и к каждому. Спасибо!
Шингарёв, а вместе с ним и другие министры, напряжённо прислушивающиеся к разговору, вздохнули с явным облегчением. Особенно явственно вздохнули Милюков, Некрасов и Гучков. Государственный контролёр и обер-прокурор не обратили на ответ Керенского ровным счётом никакого внимания. Совещание переключилось на обсуждение других вопросов.
Оно ещё продолжалось часа два, в течение которых были решены несколько ничего не значащих мелких вопросов, пока не закончилось подписанием ноты Милюкова и торжественными уверениями, что настоящая работа впереди и все должны с ней справиться. Однако Керенский так не считал, да и послезнание истории это только подтверждало.
Он вышел из кабинета Львова и, спустившись в министерство юстиции, выгрузил из саквояжа целую пачку распоряжений и приказов. Их ему подготовил Щегловитов, работавший всю ночь. Заслушав Сомова и раздав указания, Керенский сразу же покинул свой кабинет.
Выйдя из здания Временного правительства, он сел в автомобиль и покатил по своим делам. Ему нужно было повидаться с Юскевичем и Меньшиковым.
Доехав до Смольного, Керенский уже оттуда направил дежурных унтер-офицеров по адресам редакций, где работали Меньшиков и Модест. Небезызвестный ротмистр Григорьев, получив приказ, направился к Юскевичу.
Меньшиков приехал первым.
— Михаил Осипович, сегодня во все печатные издания будут разосланы ноты Милюкова в поддержку продолжения войны. Вы тоже их напечатаете, — после приветствия начал разговор Керенский.
— Да, безусловно! О чём они?
— О продолжении войны. Итог я предвижу, это будет сильное возмущение и недовольство народа.
— Почему вы так думаете? — удивился Меньшиков.
— Люди устали от войны, вы же это должны понимать.
— Но ведь армия ещё воюет!
— Так это армия, а не запасные тыловые части, и не матросы Кронштадта, не участвующие в боевых действиях. Всё обоснованно. Рабочие тоже весьма ангажированы. А, кроме того, не забывайте, что вся Финляндия и весь Петроград наводнены германскими шпионами. Швеция заняла нейтралитет, но у них сильны прогерманские настроения, а большинство финских дворян имеют шведские корни. Выводы вы можете сделать и сами без меня.
— Значит, будут демонстрации?
— Несомненно, и весьма массовые.
— Но что вы тогда будете делать, ведь вы оборонец?
— Если не можешь предотвратить какой-либо процесс, то тогда ты должен его возглавить, по-другому никак, Михаил Осипович!
— Я вас понимаю!
— И напечатайте программу моей новой партии. Мы с вами уже обсуждали её. Вы умный человек, возьмите лучшее из программы эсеров, меньшевиков, большевиков, напишите мою и покажите мне, я ознакомлюсь, и вы её напечатаете.
— Но когда?
— Прямо сейчас. Располагайтесь в соседнем кабинете, а все необходимые материалы по вашему требованию будут вам предоставлены. Надеюсь, двух часов на это хватит?
— Хватит! — и Меньшиков с крайне озадаченным и озабоченным выражением лица прошел в другой кабинет, чтобы работать там над программой партии РКСРП Керенского. Или, если полностью, Российской Крестьянской Социалистической Рабочей партии.
Пока он работал, к Керенскому привели Модеста Апоксина, редактора «Нового листка». Угодливо улыбаясь, Модест приложил снятый «котелок» к груди и приблизился к Керенскому.
— Господин министр, я так рад снова видеть вас. Вы даже не представляете как.
Керенский оглядел Апоксина. Модест был одет в новый, хорошего сукна костюм, из кармашка которого тянулась золотая цепочка часов, ранее у него не наблюдаемых. Очевидно, что дела у журналиста «жёлтой прессы» явно пошли в гору.
— Ммм, глядя на вас, я чувствую себя сказочным халифом, одарившим странствующего дервиша большим брильянтом своей души.
— Несомненно, господин министр, несомненно. Ваша рука щедра, вы ведь вождь революции! Вам всё можно, вы могучий, вы сильный, вы наша надежда!
Модест с каждым словом придвигался ближе к Керенскому, который сейчас сидел за своим рабочим столом. Алекс прищурил один глаз, неотрывно глядя на этого льстивого паяца. Да, ему действительно было приятно слушать дифирамбы этого писаки, но так банально расплываться от грубой лести он не собирался.
— Сядьте, вон стул.
Модест оглянулся и, заметив в противоположном углу кабинета большой и тяжёлый стул коричнево-бежевого цвета, сразу устремился к нему. Подхватив, он с трудом донёс его до стола и, с шумом выдохнув, уселся, поёрзав на нём для удобства. Сложив руки, с зажатым в них «котелком», на коленях, он выдохнул.
— Как успехи в творчестве? — деланно вежливо поинтересовался у него Керенский.
— Вашими мо… речами, да, речами, господин министр.
— Рад, что у вас всё получается. Как борьба с большевиками, продвигается?
— Да, но я боюсь. В мой адрес уже поступали угрозы, и наш небольшой коллектив даже стали искать, но пока, благодаря вашему заступничеству, так и не смогли найти. Это всё из-за последнего листка, с матросом-каннибалом, он настолько поразил благородную и не очень публику, что уважаемые матросы просто стали сходить с ума. Это всё случилось аккурат после штурма Государственной думы.
Были угрозы и со стороны большевиков и анархистов, они вырывали нашу газету из рук мальчишек-разносчиков, поколотили нескольких, но это лишь добавило нам популярности. Разбросанные по мостовой, вырванные из рук, наши листки подбирали те, кто не в состоянии их купить. Некоторые из них владеют грамотой и, прочитав, пересказали другим.
Должен сказать, что по городу и его окрестностям уже поползли весьма бредовые слухи, основанные на нашей информации. Люди стали бояться, но вы же этого и добивались, господин министр?
Это не понравилось Керенскому. Слишком много болтать стал журналист.
— Чего я этим добиваюсь, не вашего ума дела, господин Апоксин, — грубо оборвал Модеста Керенский. — Вы уже по уши в этом и советую вам слушаться меня во всём. Я даю вам деньги, славу, почёт, тихую обеспеченную старость. А без меня вас ждёт смерть и поругание. Или вы думаете по-другому?