Керенский сощурил глаза.
— Нет-нет, что вы, что вы! — испугался Модест. — Вы не так меня поняли, да я теперь за вас, да я по гроб жизни вам обязан. Да я для вас… — Модест сделал попытку встать и броситься на колени, но, уловив на лице Керенского тень недовольства, остался сидеть на стуле. Сидел он неловко, наполовину привстав, опираясь на цыпочки. Вся его поза выражала внимание и подчинение.
— Это радует, — изрёк Керенский.
— Ваша теперешняя задача на ближайшее время — это максимально очернять большевиков. Можете искать про них факты, можете придумывать, но газета должна быть интересной. В некоторых статьях указывайте, что большевики объявили крёстный поход против анархистов, которые якобы продались эсерам и кадетам.
И больше грязи, грязи. Приплетайте сюда всех: немцев, уголовников, пишите от имени большевиков, что анархисты предали революцию, напав на Петросовет. Это лучше делать не в газете, а печатью прокламаций и агиток. Подписывайтесь Лениным, советом РСДРП, Каменевым, Зиновьевым и другими большевиками, которые пока на свободе. Провоцируйте, мы должны делать шаги, Модест. И не забывайте про эсеров, они намного многочисленнее, чем большевики.
У вас есть огромные перспективы, научитесь обличать моих врагов с сумасшедшей гениальностью. Сможете?! Быть вам министром образования в моём правительстве. Крепко задумайтесь, очень крепко! Представляете ВЫ?!… и МИНИСТР…
Керенский наклонился к Модесту, который заворожённо смотрел на своего благодетеля, словно кролик на удава, и судорожно сглатывал.
— Действуйте! Вот вам счёт, по которому вы можете получить ещё денег. Заплатите другим редакторам, купите арестованные газеты эсеров, да делайте, что хотите, но большевики должны ненавидеть анархистов, анархисты — большевиков, а горожане — и тех, и других, и в придачу, всех матросов и эсеров. Ясно?!
— Всё, как есть!
— Тогда, ступайте, Модест, время не ждёт!
Беспрерывно пятясь, Модест толкнул дверь и юркнул в приоткрывшуюся створку, мгновенно исчезнув за ней.
— Хорошо! — довольно потёр руки Керенский. «Будем работать дальше! Кто там у нас на очереди, Юскевич? Подождём доклада, но это уже будет завтра».
Керенский позвал ординарца.
— Мишка?
— Да, вашбродь? — просунул тот голову в дверь.
— Позови ко мне Климовича, разговор есть.
— Слушаюсь! — и ординарец скрылся.
Глава 14 Интрига.
«Большевики же все, без единого исключения, подразделяются на: тупых фанатиков (мало), дураков природных, невежд и хамов; мерзавцев определённых и агентов Германии». Зинаида Гиппиус.
Савинков и сам не ожидал от себя, что возненавидит всю большевистскую партию. Эту необъявленную войну, в которую его затянул Керенский, он считал сначала нелепостью, потом конфликтом интересов, а потом воспылал настоящей классовой ненавистью к своим бывшим товарищам по левосоциалистическому лагерю.
Умом он понимал, что здесь что-то не так и кто-то играет в тёмную, и в этом как-то замешен Керенский, но последующие события так закрутили сюжет политической борьбы, что земля поменялась с небом. Кто мог бы придумать то, что произошло? Не иначе, дьявол, но Савинков не верил ни в Бога, ни в дьявола, он верил в революцию. А революция была в опасности.
И его боевые отряды начали борьбу с большевиками, отстреливая их, в ответ получая вооружённый отпор уже от Красной гвардии большевиков. Временами вмешивались в их противостояние анархисты, действовавшие на его стороне, или Революционная гвардия, по слухам, связанная с Керенским — на стороне большевиков.
Эти мелкие стычки особо были не видны на фоне общего беспорядка, происходящего в Петрограде, но несли с собой большую доля страха и ожесточения всех против всех. Собственно, Керенского Савинков решил оставить на десерт, его уничтожить он хотел сам. Пока были задачи и поважнее. Нужно было освободить Чернова и остальных из тюрьмы. Да не просто освободить, а с триумфом. А пока только оставалось вступать в мелкие стычки.
Дождавшись Климовича, Керенский с ходу приступил к разговору.
— Евгений Константинович, на завтра намечена встреча с Юскевичем, и меня нужно подстраховать. Встретимся мы в парке возле Смольного, но он может прийти не один, точнее, наверняка придёт не один. Всю его охрану нужно нейтрализовать, лучше сразу и демонстративно, чтобы он там себе не думал. Вопрос важный, мне надо дать ему понять, что я не шучу, а он влез во всё по уши.
— Я понял, распоряжусь, господин министр.
— Хорошо. А что у нас по китайцам? Вы совместно с УГРО Кирпичникова создали им невыносимые условия для жизни или нет? И сколько их арестовано?
— Почти две тысячи и ещё человек двести азиатов, которых можно условно принять за китайцев. Есть арестованные корейцы, их почти триста человек.
— Оставшиеся на свободе готовы идти на контакт? Они готовы с оружием в руках освободить своих собратьев, попутно уничтожив всех заключённых?
— Да, они готовы идти на контакт и готовы нападать на кого угодно, но я не ставил им условий уничтожать всех заключённых.
— И не надо. Условия ставлю я. Вы лишь передайте мой устный приказ людям, которые будут это всё организовывать, а дальше — это мой грех, и я его на себя беру. Не сделаю я, сделают со мной, что поделать, «се ля ви», как это говорят французы.
— Они ещё говорят: «A force de choisir, on prend le pire» (выбирая долго, выбирают худшее).
— Ну, что же, вы правы, генерал. У нас нет времени, чтобы долго выбирать, и значит, выбор надо делать быстро, чтобы не ошибиться. Что хотят китайцы за штурм крепости? Он, скажем так, не будет лёгким. Гарнизон Петропавловской крепости прекрасно вооружён. И сколько они могут выставить бойцов? Есть ли там те, с кем можно разговаривать? Кто у них за старшего?
— Есть. За старшего у них бывший офицер императорской армии Китая Жен-Фу-Чен.
— Прекрасно! И что они хотят?
— Они хотят, чтобы мы дали им спокойно работать, а если такой возможности нет, то они готовы к найму. За деньги они готовы служить и делать, что угодно.
— И много просят?
— Пока не много. Главное, чтобы хорошо кормили и платили по пять рублей в день.
— Многого они хотят, но поставьте им условия, что все, кто выживет при штурме Петропавловской крепости, будут взяты на довольствие. И только тогда они будут получать свои пять рублей в день. А пока пусть радуются, что ещё живы.
— Я понял вас, так и сделаем.
— И не надо затягивать, скоро первое мая, день трудящихся Благой богини. Будет огромный митинг, к этому времени нам надо закончить и с большевиками, и с эсерами. Одни ещё сильны, другие только набирают силу и уже опасны. А есть ещё одна группа товарищей — это Троцкий и иже с ним. Сейчас они задержаны в канадском Галифаксе, но я ни на йоту не сомневаюсь, что в скором времени они все будут здесь.
Климович заинтересованно посмотрел на Керенского.
— А позвольте узнать, господин министр, на чём основывается ваша уверенность? И при чём здесь Благая Богиня? Это ведь Фауна, дочь Фавна, если я не путаю римских богинь.
— Фауна? А это так, ассоциация неожиданно в голову пришла. Просто её чествуют в день пробуждения от зимней спячки — первого мая, вот и вспомнилось случайно. Был как-то на экскурсии в Риме, рассказывали. Что касается всего остального, то моя уверенность основывается на понимании очевидных фактов и предвидение. Вот увидите, англичане пропустят Троцкого, и он будет здесь совсем скоро. А дальше я себе и вам не завидую.
— Он настолько опасен? Но ваш авторитет в народе находится на недосягаемой высоте?!
— Один нет, но, работая в команде, да. А, кроме того, возможно, что Троцкий объединится с Лениным и анархистами, и тогда мы можем не удержать ситуацию в своих руках, а ведь есть ещё и военные. А авторитет… Народ быстро возводит на пьедестал славы своих кумиров и так же быстро их с него сбрасывает.
— И что вы предлагаете делать?
— Что делать? Я не Чернышевский, чтобы задаваться этим вопросом. Надо работать. Я уже говорил вам, что буду создавать свою партию, партию власти. Но для этого нужно зачистить многих, для начала. Вы нашли Ленина?
— Сегодня-завтра найдём.
— Найдите и сразу предоставьте мне все данные о нём. Кроме этого, вы должны найти всех большевиков, укрывающихся от нас. И обязательно составьте списки лидеров меньшевиков, межрайонцев и прочих левых социалистов, а также укажите в этом списке их адреса, фамилии и другую информацию.
— Ну, кажется, вроде всё.
Климович быстро собрал разложенные бумаги и вышел, оставив Керенского одного. Однако, совсем скоро после ухода Климовича в кабинет вошёл Меньшиков.
— Александр Фёдорович, посмотрите программу, как мог, старался сделать лучше. Здесь и вопрос о земле, и о мире, и много ещё чего.
— Так, так. Вопрос о земле надо показать расплывчато. Например, что вопрос с землёй будет решён. Земля должна принадлежать государству. Земля должна принадлежать тому, кто готов её обрабатывать, не зависимо от сословия и партийной принадлежности. И введите ещё отдельным пунктом положение «Закон и порядок».
Можно было бы добавить положение о возможности прибалтийских автономий. Но это пока слишком рано. Все положения, вступающие в очевидное противоречие с действующей обстановкой, необходимо убрать. Главное — это стремление к миру и скорейшему окончанию войны. Но нигде не указывать, когда этот счастливый период всё же наступит. Пусть каждый рабочий или солдат, или мещанин сам догадывается. Основной мыслю должно прозвучать то, что мы слишком много пролили своей крови, чтобы теперь отступить. Нам не нужна война, но и не нужен позорный мир. Так и подчеркните: позорный мир, за счёт Российской империи — неприемлем.
Меньшиков согласно кивнул.
— Хорошо, я всё исправлю и подготовлю к печати.
— Да, Михаил Осипович, сделайте это как можно быстрее. Время нас не ждёт и не простит.
Меньшиков задумался и вышел.