Чуть позже к Керенскому в кабинет постучал и попросил разрешения войти ротмистр Григорович.
— Что скажете, ротмистр?
— Юскевич придёт. Но он опасается. Его отряд изрядно поредел, и моё мнение, господин министр, его стоит опасаться, он стал уже хуже Азефа.
— Все мы стали хуже, не только он, ротмистр. И я, и вы, и Климович. Раз вы не сохранили самодержавие, а я его вместе с другими разрушал, значит, и собирать его заново придётся нам вместе. Это не так просто, я это осознаю, а вы?
— Я тоже, — склонил голову ротмистр.
— А если сознаёте, тогда кто, по вашему мнению, будет заниматься «грязными» операциями?
— А разве вы должны ими заниматься? Разве мы не можем удержаться от них и действовать в честном бою, — смело заявил ротмистр, глядя прямо в лицо Керенскому.
Керенский не курил, но иногда носил с собой серебряный портсигар с сигаретами. Взяв его в руки, не открывая, он постучал им по столу, наигрывая спартаковский гимн.
— Политика — исключительно грязное дело, и ни я, ни Чернов, ни Гучков не делаем его в белых перчатках. Здесь все, как на войне, на грязной, жестокой и подлой войне. Здесь бывшие друзья внезапно становятся врагами, а все договорённости, достигнутые ранее, могут оборваться в любой момент. И вы это прекрасно понимаете, ротмистр. Не делайте удивлённое лицо. Оно вам не идёт.
Вы, прежде всего, жандарм и многое уже видели: человеческую грязь и человеческую подлость, страсти и демагогию. Всё тлен, всё грязь. Вы не хотите этим заниматься, не хочет этим заниматься и Климович, и Брюн. Но, зато, есть другие люди, которые будут вынуждены этим заниматься. Или вы только делаете вид, что не хотите?
— Нет, я действительно не хочу, но прошу извинить меня за сказанные слова, подобного склада люди, конечно же, важны. Я передал Юскевичу ваши слова о личной встрече. Он сильно удивился и, видимо, понял, что всё для него сложилось лучше, чем он ожидал. Завтра к назначенному сроку он будет в парке возле Смольного.
— Спасибо за выполненную работу, ротмистр, вы свободны! — и Керенский откинулся на стуле, глубоко задумавшись. Столько проблем приходилось решать одновременно, а всё основное только было впереди. Времени мало, но и возможности сейчас были, как нельзя лучше. Так, а где…
— Мишка, Мииишкааа!
— Чегось, вашбродь? — в дверь просунулась чубатая голова ординарца. Мишка сидел всегда возле двери, занимаясь своими делами, всегда при оружии и всегда готовый на всё. Наверное…
— Мишка, накипяти воды и в ванну залей, нужно мне отогреться и отпариться от трудов насущных. Баню ты мне запретил, а потому, теперь только ванна. И табуретку поставь туда, кофейник у повара забери, да кружку принеси, и сахар не забудь. Не люблю кофе без сахара. Надо принять вааанну, выпить чашечку кофээ.
Хотелось спать, спать, спать и ещё раз спать, но не до сна.
Следующий день у Керенского наступил рано утром. Рассматривая себя в зеркале, он думал, что шрам его лицо скорее украшает, чем уродует, в конце концов, оно перестало производить отталкивающее впечатление. Но и до симпатичности было далеко, как до Америки.
«К Нине Оболенской, что ли, съездить?». Но от такой интересной мысли ему пришлось отказаться. Сейчас совсем не вовремя раскатывать по молодым девицам, пытаясь ухлёстывать за ними. Да, любви и ласки хотелось, но… и ещё три раза, но! Нас, революционеров, ничем не проймёшь!
Спустя некоторое время, выйдя из Смольного под охраной, Керенский прошёл двести метров, чтобы встретиться на одной из скамеек с товарищем Юскевич-Красковским. Тихий, спокойный парк с редкими деревьями, по которому прогуливались институтки и преподавательницы Смольного, сейчас был безмолвен и пустынен. Поодаль несколько человек вязали троих телохранителей Красковского, уложив их лицом на землю.
Конечно, Керенский имел право подстраховаться, и особого смысла встречаться в парке не было. Но пускать Юскевича внутрь Смольного не хотелось. Там ужевсё несколько изменилось, и чем меньше посторонних людей будут знать о внутреннем расположении кабинетов и постов охраны, тем лучше. А уж Юскевич и так изрядно поднаторел в штурмах особняков и других зданий. Поэтому, бережёного и сама революция бережёт.
— О! Николай Максимович, а вы прекрасно выглядите! — с улыбкой пожав протянутую руку, сказал Керенский.
— Вы тоже неплохо, — дипломатично ответил Юскевич.
— Я бы так не сказал, хотелось бы и получше, — снова холодно улыбнулся Керенский. — А вы прекрасно справились со своей работой. Жаль, что вы не состоите на государственной службе, уж звание полковника я бы вам с удовольствием присвоил. Ну, а раз так, — предвосхищая любые слова Юскевича, продолжил Керенский, — отдарюсь деньгами. Здесь небольшая сумма за вашу помощь.
Ещё больше вы получите по этому счёту, — и Керенский протянул вексель по требованию. — Вознаграждение своей гвардии выплатите сполна, но те деньги, что возьмёте со счета, пойдут уже совсем на другую операцию. Скажу больше, операция будет не одна, а денег будет ещё больше. Главное — начать.
— Что вы мне хотите предложить? — с опаской спросил Юскевич, торопливо пряча вексель и бумажные купюры во внутренний карман шинели.
— Ничего сверхъестественного. Вам нужно будет разыскать Ленина, допросить его и уничтожить. Только и всего.
— Но…
— Да, уничтожить и представить мне потом доказательства его смерти. Вы можете его сфотографировать уже мёртвым, мне его голова не нужна. И потом, полиция должна обнаружить его сама и об этом должны узнать все газеты, но это уже не трудно.
— Какая полиция?
— Финская. Дело в том, что по предварительной информации он скрывается где-то в Финляндии и через сутки, максимум через двое, мы точно узнаем, где он прячется. Адрес сообщит уже знакомый вам ротмистр, и вы со своими людьми отправитесь туда. Сколько, кстати, у вас осталось людей?
— Примерно двести человек.
— Хорошо, этого будет достаточно.
— Для того, чтобы убить одного человека? — удивлённо спросил Юскевич.
— Нет, не для одного. Ваша следующая цель — выудить все контакты Ленина, найти финских националистов и вместе с ними организовать серию провокаций против русских моряков, а заодно и поднять восстание. Даю вам подсказку. По моим сведениям, немцы уже перечислили финнам весьма крупную сумму денег для этих целей.
Вам же нужно будет только найти их и вступить во взаимодействие, подтолкнув к восстанию. Кроме финнов там будут и шведские офицеры, с той же целью. Точнее, у них будет схожая с вами цель, но противоположная по назначению. Их задача — разжигать сепаратистские настроения и объединить финнов с немцами, а ваша цель — воспользоваться этими настроениями и заставить моряков бояться и ненавидеть финнов.
Если вы сможете подтолкнуть финнов к восстанию, чтобы страна запылала костром гражданской войны, то должность градоначальника крупного города считайте, что ваша.
Дальше больше, и мы через вас, разумеется, перенесём пламя войны к шведской границе. Этим мы решим сразу несколько задач: и финнов несколько приструним, и моряков займём, а то они, не воюя, дремлют в революционном угаре. Вот и найдётся им занятие. Дальше уже не ваша забота. А они будут жить в непрерывной борьбе.
Вы со своими двумя сотнями человек должны найти базу и дальше действовать по обстоятельствам. Я не настаиваю, чтобы вы там оставались. Как только весь процесс будет запущен, вы можете вернуться в Петроград и координировать действия своих людей уже отсюда.
Юскевич поражённо молчал.
— Вы шокированы моим предложением? Ну, так я и не обещал вам чего-то лёгкого. Скоро в Финляндию побегут многие революционеры, вы их пригревайте, оказывайте помощь и направляйте на решение поставленной вам задачи. Если сможете там утвердиться и обосноваться.
Юскевич, наконец, смог удивленно произнести.
— Вы настолько со мной откровенны?
— А как же? Вы ведь теперь знаете намного больше, чем мои подчинённые, и вас за такую информацию не просто расстреляют, вас повесят или утопят, но это, впрочем, для вас будет уже неважно. Я понимаю, что вы выходите совсем на другой уровень, и деньги становятся не совсем большим вознаграждением. Что же, после захвата мною власти, могу вам предложить тихую должность градоначальника. Скажем… Киева. Прекрасный и большой город, вы как раз оттуда. Губернатором я не смогу вас назначить, слишком много вопросов. А вот мэром будет в самый раз. Как вы думаете?
Юскевич не колебался ни секунды.
— Я согласен. Или всё или ничего!
— Ммм, я был в вас уверен. Благодаря мне вы достигнете большего, а благодаря вам я достигну власти, наверное. Всё зыбко и неверно в этом мире, и только от нас зависит, кем мы станем в нём. Тогда готовьтесь и ждите от меня информации и дополнительных указаний.
— Я буду ждать. Люди поедут не все, кого-то придётся оставить здесь, но я смогу набрать ещё, как минимум, сотню.
— Это ваше дело, но на вашем месте я бы не оставлял ненужных свидетелей. Либо все с вами, либо они больше не нужны. Кто-то что-то сболтнёт и потом у вас будут неприятности, которые придётся разгребать мне. Я же, в отличие от вас, склонен все всегда решать радикально. Простите меня за откровенность, Николай Максимович, но вы должны это знать, чтобы не питать беспочвенных иллюзий.
— Я вас понял, буду ждать!
— Да. И не пытайтесь соскочить с крючка, это вам уже не удастся, так же, как и поменять себе хозяина. Я вас везде найду, уж такой я человек, — и Керенский снова улыбнулся радушно-холодной улыбкой.
Юскевич пожал плечами и тут же, легко вскочив на ноги, удалился. Увидев окончание разговора, СОБОвцы, отпустили и удерживаемых телохранителей. Охрана присоединилась к Юскевичу и вместе они удалились из парка.
Керенский же только вздохнул, задумчиво посмотрев на хмурое, серое небо, пнул маленький камешек на гаревой розовой дорожке, которая вилась в парке между скамейками, и повернул обратно в Смольный. «Фамилию, что ли поменять и взять себе псевдоним?» — подумал он, но пока отбросил эту мысль.