Глава 15 Нота Милюкова.
«Я слышу, меня спрашивают: кто вас выбрал? Нас никто не выбирал. (…) Нас выбрала русская революция!» П. Милюков.
Двадцатого апреля по старому стилю и третьего мая по-новому, во всех Петроградских газетах, а вслед за Петроградскими и в Московских, и других городских газетах по всей Российской империи была опубликована так называемая «Нота Милюкова», в которой подтверждалась решимость продолжать войну до победного конца, вместе с союзниками.
Остатки разгромленного Петросовета, во главе с меньшевиком Скобелевым, собрались в здании Таврического дворца, в той его части, что была наименее повреждена. Скобелев ради этого даже сбежал из больницы, решив, что раз Керенский министр, а Чхеидзе мёртв, то только он, и никто другой, должен возглавить Петросовет.
Керенскому об этом сообщили постфактум, чем привели в холодную ярость. Он тут интриги плетёт, думая, что конкуренты все выведены из строя, а ему фигвамы крутят. Так дело не пойдёт. Он, правда, и не говорил ничего против, но так трактовать его слова было большой наглостью. Разговор, состоявшийся накануне, происходил следующим образом.
— Алло! Слушаю! Керенский!
— Это Скобелев, я из Таврического звоню. Саша, нужно срочно решить, кто из нас будет исполнять обязанности председателя Петросовета, пока исполком не выберет нового. Ты — министр Временного правительства и главой Петросовета одновременно быть не сможешь.
— А что мне мешает? — холодно поинтересовался Керенский. — Вообще, это не телефонный разговор! Прошу тебя приехать в Смольный. Машину и охрану я за тобой вышлю.
— Но…
— Я вас жду, Матвей Иванович.
— Хорошо, я буду.
Через полтора часа Скобелев уже входил в кабинет Керенского. Пожав протянутую руку, он вальяжно расположился на стуле напротив Керенского, закинув ногу на ногу.
— Матвей, — начал Керенский, — мы друг друга давно знаем. Почему ты хочешь отстранить меня от руководства Петросоветом? Ведь я буду для него щитом и мечом. Ты же сам пострадал во время матросского штурма?
— Зачем это тебе надо? А нападение было спровоцировано стрельбой неизвестных из дворца!
— Эх, Матвей, тебе ли не знать, что всё, что сейчас происходит, одна сплошная провокация. Так можно подумать, что это я заставил Милюкова опубликовать ноту. И ведь я предвидел такой результат, но меня не слушают в правительстве. И Гучков, и Милюков живут своей жизнью, а Львов и другие министры только потакают им. И теперь ещё ты…
— Так ведь, Александр, именно поэтому я и считаю, что мне необходимо взять бразды правления в свои руки, пока ты занимаешься борьбой в правительстве. У тебя отлично получается, но тебе тяжело, да и не удастся усидеть на двух стульях.
— На трёх, — поправил его Керенский.
— Ну да, получается, что на трёх, — признал Скобелев. — Так что? Тебе будет выгодно передать на время мне управление Петросоветом, пока ты занят. А потом, возможно, исполком выберет тебя председателем.
— Возможно, а возможно, что и нет. Какие гарантии, что ты не будешь мне мешать?
— Самые прямые. Мы тебе сможем сейчас помочь, ведь ты не против того, чтобы опротестовать «Ноту Милюкова»? Мы поднимем на митинги рабочих и солдат.
— Ты ради этого сбежал из больницы?
— Ну, я же беру пример с тебя. Вон у тебя даже шрам ещё не зажил.
— Хорошо!
Керенскому нечего было возразить. Грубо запретить он не мог, да это было и не выгодно. Политическая борьба только разгоралась. В ней он был пока неопытен и толком не знал, что делает правильно, а что нет. И спросить об этом было не у кого. Только факты из истории помогали ему ориентироваться в этом фантасмагоричном калейдоскопе русской революции.
Ярость постепенно улеглась. Бил Петросовет, бил, да не добил. Становилось ясно, что нужно дальше продолжать убирать всех известных лиц, и желательно, чужими руками.
— Хорошо, Матвей, я надеюсь на тебя! Машина тебя ждёт у входа.
Пожав друг другу руки, они попрощались, и Скобелев вышел из кабинета.
Исполком Петросовета в составе меньшевиков Дана, Скобелева, Пешехонова, Гвоздева, Богданова, Капелинского, Гриневича, внефракционного депутата Соколова и Эрлиха от Бунда принял резолюцию с осуждением войны до победного конца. Все революционеры в один голос осудили продолжение войны до победного конца и вывели людей на улицы.
Голоса кадетов и патриотов были не слышны. Уже давно проходили митинги с плакатами: «Власть Советам!», «Да здравствует Интернационал!». А в мелких городах, где было много военнопленных, на улицы выходили даже с плакатами: «Да здравствует Германия!», о чем сообщали газеты. Как говорится, без комментариев.
А вот плакатов и флагов с лозунгами: «Да здравствует Россия!», «Русские не сдаются!» и подобных на эту тематику не было. Керенский вспомнил гипотетическое и пафосное: «О времена, о нравы!». Да только толку от его слов было бы немного, а вот от дел могло получиться многое.
К вечеру толпы людей, солдат и рабочих вышли на митинг, осуждая продолжение войны без всяких возможностей на сепаратный мир. Остатки партии большевиков, в меньшей степени меньшевиков и анархистов, а также активисты остальных партий сделали своё дело. Толпы вооружённых людей снова, как в феврале, заполонили улицы Петрограда.
— «Долой войну!», «Долой Милюкова!», «Мы за сепаратный мир!», «Хватит воевать!», «Да здравствует мировая революция!»
Солдаты самостоятельно получили в казармах оружие и двинулись на захват Мариинского дворца. Особенно в этом преуспел Финляндский полк. Окружив дворец, его солдаты стали скандировать: «Милюкова в отставку!»
Срочно были вызваны временный председатель Петросовета Скобелев и главнокомандующий Петроградским гарнизоном генерал Корнилов. Общими усилиями митинг был прекращён, а митингующие солдаты дали себя уговорить и постепенно разошлись.
Но вечером произошло столкновение между противниками и приверженцами Милюкова, переросшее в короткую, но ожесточённую схватку. Началась стрельба. Несколько человек было застрелено, однако на этом никто не успокоился, и перестрелки продолжались и дальше. Пока постепенно не сошли на нет.
Керенский не поехал на митинг. К чему? Пусть сами разбираются, с одной стороны — министры Временного правительства Милюков и Гучков, с другой — Скобелев и Корнилов, а ровно посередине — народ.
Весь день и полночи у него в кабинете раздирало звонками телефон, да только здесь он был бессилен.
— Нападения и стрельба? Извините, господа, и иногда, товарищи, но у него не войсковые подразделения и он не может их распылять по всему городу, потому, как мало.
Всё же, одно распоряжение он дал. Все СОБовцы заняли посты возле банков, почты, телеграфа. А транспортная милиция и военная полиция взяли под охрану вокзалы и морской порт. Лишняя тренировка не помешает.
После того, как железнодорожный вокзал был взят под охрану, Керенскому позвонил некто Александр Александрович Бубликов. Как оказалось, это был один из многочисленных комиссаров Совета рабочих и солдатских депутатов. Данный товарищ курировал министерство путей сообщения.
— По какому праву я беру под охрану железнодорожные вокзалы? Да вы что, товарищ Бубликов, вокзал может быть разрушен протестующими. Лично хотите встретиться? Это возможно, давайте подождём до утра. А утром мы снимем охрану. И вообще, все вопросы к Некрасову, он ведь министр, а вы всего лишь комиссар.
Опустив трубку телефона, Керенский вызвал к себе Брюна. Как только тот прибыл, Керенский тут же озадачил его.
— Валентин Николаевич, мне нужна информация обо всех комиссарах Временного правительства и особенно о тех, которые сейчас курируют министерство путей сообщения. В частности, меня интересует Бубликов и все его соратники.
— Найдём. Информация о них есть.
— Тогда жду.
Через некоторое время Керенский уже имел возможность просмотреть личные дела Бубликова и ещё одного его товарища — Ломоносова, который, к тому же, оказался ещё и членом РСДРП, в то время, как этот самый Бубликов был прогрессистом, как и Коновалов.
Обложившись личными досье и вспомнив другие сведения, прочитанные им ранее, Керенский попытался составить портрет профессионального революционера или хотя бы ему сочувствующего.
Выбор оказался невелик, профессиональный революционер имел происхождение либо из еврейской среды, либо был грузином и армянином, в чём отдельное спасибо, видимо, нужно было сказать двум должностным лицам. Этими людьми, лояльными к революционным настроениям, оказались наместник Кавказа Воронцов-Дашков и великий князь Николай Николаевич, преследовавший свои интересы в данном крае.
Третья категория — это старообрядцы различных направлений. Всех их объединяла успешность в бизнесе, поразительная успешность. Эту особую удачную деятельность подчёркивали преференции со стороны английских промышленников. Разумеется, это была чистая случайность. Из этой среды и происходил молоканин Бубликов, а также купцы Рябушинские, Морозовы, Коновалов и некоторые другие.
Остальные категории были крайне малочисленные. В их ряды входили представители дворянства, интеллигенции и рабочего крестьянства. Высококвалифицированных рабочих среди них не было, были разнорабочие, но очень мало. А если изрядно потереть каждого рабочего революционера, то под верхним слоем может обнаружиться очередной старообрядец, но победнее. Каждый из революционеров пришёл в революцию своим путём, отличным от других. Но мало кто из них пробился в лидеры различных левых партий.
За исключением тех, кто осуществлял свою революционную деятельность профессионально, получая на это большие пожертвования из различных фондов, многие из которых трудно было найти в действительности. Ленин среди них терялся, как невзрачное молодое дерево среди кряжистых лесных великанов, но из-за своей радикальности и нетерпимости он выделялся и среди них. Такие революционеры, как он, были штучным товаром, это, если говорить иносказательно, как будто в лиственном лесу неожиданно встретилась какая-нибудь пихта.