Что-то настораживало Керенского в этом Бубликове. На вид — весьма благообразный господин и весьма образованный, а его друг и соратник, высший чиновник Министерства путей сообщения, и вовсе был известным изобретателем. А вот, поди ж ты, революции им не хватало. Оба активно путешествовали по загранице. Оба любили жить на широкую ногу, оба были весьма решительными и их нынешний статус явно их не устраивал.
Но Керенского также не устраивал статус людей, активно делавших Февральскую революцию. Сегодня они скинули царя, завтра скинут его. Завлекать всех и каждого властью и деньгами невозможно, их ведь и перекупить могут.
Не выдержав потока информации, Керенский банально зачесал уже начавший седеть ёжик своих волос. Интересная картина получалась. Вокруг него собирались монархисты, революционеры, различные авантюристы и проходимцы, и ни одного политически инертного деятеля. Кто из них желал сохранить ему верность — было одним большим вопросом. Видимо, до известных пределов, никто.
Вот она участь власти — не доверяй никому! Учитывать интересы всех не возможно, а потому предстоит лавировать, создавая противоположные лагеря и центры силы.
Керенский изначально скатывался к диктатуре, естественно, не пролетариата, а личной. Но теперь он отчётливо понимал, что это может не удаться. Сделав ставку на одни силы, он грозил получить поражение от других, если не сразу, то чуть позже.
Никто не отменял центробежные процессы отделения окраин империи. Местные националистические элиты, интересы государств Антанты, и, казалось бы, противоположные им цели Тройственного союза. Казалось бы…, но не в отношении Российской империи. Личные интересы банкиров и промышленников, интересы казачества и мусульман России, крестьянства и рабочих.
Как? Как? Как выкрутиться из этого замкнутого круга?!
Голову пронзило резкой болью, обхватив её обеими руками, Керенский замычал. Его заколотило, как при эпилепсии. Надо вырваться из этого заколдованного круга, но как?
Каким-то шестым чувством его состояние почуял Мишка, а может, услышал тихие стоны. Приоткрыв дверь в кабинет, он забежал и заметил, как Керенского колотила ломка. Всё же, сразу отказаться от морфия, который изредка принимал прежний владелец тела, было тяжело. А тут усталость, ослабленный организм и психологическое напряжение окончательно подорвали его силы.
Всё тело покрылось потом, и Керенский обмяк. Ему на какое-то мгновение стало плохо.
— Воды! — прохрипел он ординарцу.
Тот кинулся обратно. Керенский сжал кулаки. «Будь проклята злая судьба, будь проклята такая жизнь, будь прокляты те проблемы, что сейчас встают перед ним, будь проклят тот, кто не смог справиться, и в чьё тело он попал». Его колотила дрожь. Было больно, душу и тело раздирало на куски.
За что, за что? Зачем? Я не просил! Я не могу, я не хочу!!! Не хочу ни карать, ни гибнуть, хочу жить как все, хочу любить, хочу страдать, хочу ненавидеть! Но не всех и не каждого. Хочу, чтобы от меня ничего не зависело, хочу плыть по воле волн. Не нужно ответственности, не нужно судьбоносных решений. Я же обычный, абсолютно обычный. Кто я такой, чтобы решать судьбу государства? Кто???»
Он упал лицом на стол, судорожно царапая столешницу ногтями пальцев, скрюченных судорогой. Но твёрдое отполированное дерево не поддавалось этим усилиям. Чувство отчаяния и горькой безнадёжности охватило Керенского. «Как тяжело быть чужим, как тяжело быть одиноким, как тяжело принимать решения, которые уже не изменить. Не нужен, никому он не нужен. Сам по себе, ни друзей, ни родственников. Одни враги, кругом одни враги. Зачем ему всё это? Зачем ему эта Россия? Царская… императорская… бывшая… Зачем?»
С трудом он оторвал голову от столешницы. С трудом уселся прямо в кресле. В этот момент в кабинет заскочил Мишка, с вытаращенными в испуге глазами, в руках он держал чайник.
— Вашбродь, вода!
— Давай!
Приложившись к чайнику, Керенский стал торопливо отхлёбывать из него, обливаясь и судорожно сглатывая. Вместе с обильным потом нахлынула и слабость.
— Нет, в этом деле вода не спасёт, — с трудом восстанавливая дыхание, сказал Керенский. — Не помогает вода, не помогает… Иди, ищи водки, Мишка, да закуску какую найди, хоть хлеба кусок, раз апельсины у вас тут не растут, а о бананах никто и не слыхал.
Мишка нашёл водку довольно быстро. Выпив залпом стакан, закусив солёным огурцом с коркой чёрного хлеба, Керенский ощутил, как горячая волна алкогольного жара упала в его желудок, скатившись по пищеводу. Мысли в голове затуманились, поддавшись алкогольному опьянению, наступившему очень быстро.
Выгнав Мишку, позаботившегося о его здоровье, Керенский взял принесённое полотенце и, утирая со лба выступивший пот, стал размышлять о будущем. Больше пить не хотелось. Прошло время нахлынувшей слабости, и голова, изрядно потяжелев от алкоголя, но избавившись от отчаянных мыслей, стала работать по новому кругу.
«Итак, личная диктатура осуществима, но с трудом. Тогда, каков выход?» Выходов было много, вероятность успешного окончания равновероятна. Взяв листок бумаги, Керенский стал бездумно чертить восьмёрки вероятностей. Вероятностей было много, но…
Выделив жирно одну из них, Керенский отбросил карандаш и уставился на толстую, наглую грифельную восьмёрку, больше похожую на символ бесконечности. Сознание его затуманилось. Но на этот раз никакие образы его не посетили.
Был один вариант уйти от жёсткой диктатуры и, в то же самое время, полностью контролировать обстановку. Этот путь был простым и очевидным, но его было сложно реализовать. И, тем не менее, вариант регентства над цесаревичем Алексеем имел шансы на успех. Не очень большие, но…
Эффект можно было закрепить женитьбой на одной из дочерей Николая II, но здесь он сомневался. Два удара по одной фракции могли породить неразрешимые противоречия. Значит, договоренность о женитьбе на одной из великих княжон должна быть тайной и совершиться только тогда, когда в его руках сосредоточится реальная власть. Называли же Керенского в «той» жизни Александром IV.
Что это ему давало? А это давало ему гарантии от монархистов, что они не предадут в самый неудобный момент. К тому же, на его сторону должны были встать те, кто присягал императору и оставался ему верным, несмотря на предательство большинства. Достаточно было того, что Николай II официально подтвердит его регентство над цесаревичем. Весь чиновничий аппарат должен его поддержать, тем более, все они и так стоят на его стороне, но не верят в него. Ничего, поверят.
Остзейское дворянство также присягнёт или останется по отношению к нему нейтральным. Казаки тоже будут стеснены в своём стремлении отделиться. Это вызовет недовольство у кадетов и рабочих.
Крестьянам всё равно, главное — вопрос с землёй решить и быть уверенными в том, что самодержавия, как такового, нет. Как это сделают правители, им было откровенно наплевать. «Ты вынь, да положь эту землицу, а думать и мы могём». Вопрос с землёй был труден и слабо разрешим, но обещать — не значит жениться. Да и национализировать землю, а потом отдать её снова в аренду, сохранив льготы крупным хозяйствам, тоже можно было.
А уж Крестьянский банк, что давал бы беспроцентные суды для оплаты аренды земли и закупки сельскохозяйственной техники крупным крестьянским и не крестьянским сообществам, общинам, артелям, кооперативам, и прочим индивидуальным предпринимателям, смог бы помочь в этой проблеме. Это решение было половинчатым, но Керенский сам себе обещал вернуться к нему чуть позже и досконально разобраться. Благо ему было кого «запытать».
Керенский сейчас уже понимал, что советские совхозы возникли на месте бывших культурно-капиталистических хозяйств, использовавших в своём труде самые передовые новации, технику и удобрения, придуманные на тот момент в мире. Ими же велась селекция племенного скота, аграрных и плодовых культур. Колхозы же были всего лишь видоизменённой крестьянской общиной, нищей и фактически бесправной, но это уже другая история.
Оставалось привлечь на свою сторону крупных фабрикантов, творческую и техническую интеллигенцию, и это было самой сложной задачей. А ещё оставалась армия, почти никем не управляемая, раздираемая всеми вышеуказанными сословиями, агитацией и нежеланием воевать дальше.
«Ладно, — махнул рукой на самого себя Керенский. — Одну архисложную задачу надо разбивать на множество мелких и решать их последовательно». За окнами Смольного тем временем уже сгустился ночной мрак, лишь иногда разрываемый светом редких подъезжающих автомобилей, да огнём спичек и зажигалок прикуриваемых сигарет. Электрический свет в окнах домов был редок и скуден, особенно сейчас.
За пределами комплекса зданий Смольного временами слышались хлёсткие выстрелы. Солдаты продолжали вступать между собой в стычки, оппонируя друг к другу по поводу «ноты Милюкова». Исход же её был ясен. Апрельский кризис Временного правительства во всей красе!
Уставший организм требовал отдыха и, оставив все недоделанные дела на завтра, Керенский отправился спать.
Глава 16. Крепость.
На все обвинения в гражданской войне мы говорим: «Да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло. Первое правительство в мире, которое может о гражданской войне говорить открыто» В. Ленин.
Жен-Фу-Чен, будучи главой китайской общины Петрограда, внимательно выслушал человека, пришедшего к нему от всесильного временщика Керенского. Китайский лидер уже навёл справки о Керенском. К сожалению, этот человек обладал реальной властью, что особенно ощущалось после революции.
Именно его люди фактически уничтожили все подконтрольные китайцам точки торговли опиумом, лишив их как товара, так и самой возможности торговать. Решить вопрос никакие меры не помогали: ни подкуп, ни угрозы. Всё оказалось с точностью наоборот. Деньги если кто и брал, то назад не возвращал, а всех, замешенных в противоправной деятельности, немедленно арестовывали и помещали в тюрьму.