Керенский же достал и положил перед собой лист бумаги, на котором были написаны фамилии революционеров, оставшихся в живых, признанных наиболее опасными. Как то: Давид Рязанов, Александра Коллонтай, Мечислав Козловский, Анатолий Луначарский, Христиан Раковский, певец революции Максим Горький и, конечно же, сам товарищ Троцкий.
Всех их нужно было вывести из строя. А были ещё и меньшевики, и анархисты, уже и так изрядно поредевшие. Было много региональных лидеров, посланных в массы, но без грамотного управления нет и результата. А потому, о них можно было пока не думать.
Вздохнув, Керенский стал читать текст своей речи, который подготовил вместе с Меньшиковым для митинга. Вопросов накопилось очень много, и Керенский не успевал реагировать на каждый.
Его разрывали буквально на части. Завтра ожидалось очень серьёзное совещание, на котором должно было быть принято принципиальное решение о правительстве. Главным локомотивом правительственного кризиса должен был стать Скобелев и остатки Петросовета, изрядно поредевшего.
А нужно было ещё с честью похоронить Чхеидзе и Церетели, а также тех, кто погиб в Петропавловской крепости, и разобраться с китайцами, которых основательно покрошили там же. Многое нужно было сделать. Опять же, необходимо объявить на митинге о своей партии. Выступить на другом митинге, намеченном на первое мая, и все это предстояло буквально завтра-послезавтра.
А ещё в скором времени ожидалось прибытие Троцкого, и не одного, а с целой командой, и по нему тоже нужно было что-то решать. Наверняка, его поддерживали австрийцы и американцы, и вот что с ним прикажете делать? То ли уничтожить на подходе, то ли предложить сотрудничать, предварительно арестовав. Одни вопросы.
Поморщившись и вздохнув, Керенский заказал себе свежего кофе и сел работать с бумагами. Периодически у него в кабинете звонил телефон и заходили посыльные и подчинённые. Работа кипела и не оставляла времени ни на отдых, ни на более спокойное обдумывание всех полученных вариантов развития событий. Но Керенский ясно видел перед собою цель и продолжал к ней идти, несмотря ни на что. Dum spíro, spéro… (Пока дышу — надеюсь).
Глава 18 Отставки.
«Но ведь, что же такое наша революция, если не бешеное восстание против стихийного, бессмысленного, биологического автоматизма жизни, т. е. против мужицкого корня старой русской истории, против бесцельности её (нетелеологичности), против её «святой» идиотической каратаевщины — во имя сознательного, целесообразного, волевого и динамического начала жизни?» Л. Троцкий.
На следующее утро Керенскому лично позвонил князь Львов.
— Александр Фёдорович, прошу вас срочно приехать в правительство.
Керенский всё понял и по озабоченному тону князя Львова, и по общему состоянию дел, поэтому переспрашивать о причинах не стал.
— Да, я скоро буду.
Быстро собравшись, Керенский выехал в Мариинский дворец в сопровождении усиленной охраны. Порядок следования он установил сам. Два грузовика с охраной впереди и сзади, а между ними он на броневике. Генерал-майора Секретёва он взял пока к себе в штат и назначил начальником броневого подвижного отряда транспортной милиции.
На совещание собрались все министры, у всех были напряжённые и озабоченные лица, а у многих и растерянные. Но Керенский не обращал на это никакого внимания. Он уже привык, что министры были постоянно напряжены и озабочены, и очень часто растеряны.
Заняв своё место за столом совещаний, Керенский перекинулся парой слов с Коноваловым и Терещенко, а также с некоторыми другими министрами. Все у него спрашивали: «Что делать?».
Но он же не Чернышевский, и даже не товарищ Сталин, который обо всём «всё» знал и всё умел. Он был всего лишь Керенским, да и то, не из этого времени. И, тем не менее, в том хаосе, к созданию которого он также приложил некоторые усилия, он ориентировался лучше всех.
После прихода обер-прокурора Львова, вошедшего последним, Председатель Временного правительства князь Львов начал совещание.
— Господа! Сегодня военный и морской министр, всеми уважаемый Александр Иванович Гучков решил сложить с себя полномочия, поставив меня перед сим фактом. Не передать словами, насколько он меня огорчил, решение его твёрдое, но может быть, всё же… Господин министр, прошу вас объяснить остальным министрам, почему вы решили сложить с себя полномочия?
Гучков задрал вверх подбородок, обрамленный бородой, и медленно, цедя слова, произнёс.
— Моё решение, прежде всего, продиктовано невозможностью дальнейшего управления нашей армией. Она полностью деградировала. Последние события в Петрограде показали полное нежелание солдат воевать. В войсках царят разброд и шатание, армия становится неуправляемой, нести за это ответственность я не хочу и не собираюсь. Поэтому, господа, я передаю это знамя в ваши руки. Приказ № 1 разрушил армию, и заслуга в этом лежит не на мне, а на многих других, приложивших к нему руку, в частности, на господине Керенском.
«Ах, ты ж, Иуда…», — Керенский с удивлением посмотрел на Гучкова.
— А не кажется ли вам, господин Гучков, что моя скромная роль в этом деле чересчур вами выпячивается? К тому же, данный приказ был составлен коллегиально, и я не смог бы всё это организовать единолично. И вообще, это вы военный министр, а не я! Почему вы не захотели вернуть армию в то состояние, в каком она была до этого? У вас была прекрасная возможность! И не вы ли узаконили многие положения данного приказа? Собственными приказами, прошу заметить. Единоличными…
Керенский холодно посмотрел на этого деятеля, по неизвестным (известным) причинам решившего вовремя уйти с должности и глубоко вдохнул, чтобы продолжить.
— Это, что? — Гучков опешил. — Вы, получается, обвиняете меня в развале армии? И в том, что якобы только я спровоцировал её развал. Вы уверены в своих словах?
Керенский лихорадочно прикидывал все варианты развития событий. Уйти в сторону, промолчать, идти на конфликт. Риск конфликта был велик, и так же непредсказуемы были его последствия. Можно было спокойно и дальше идти к своей цели, но, в то же время, назрела необходимость показывать решительность своих действий.
Связи Гучкова были весьма обширны, а Керенский зашёл так далеко, что уже было глупо отступать в сторону. Мысли быстро промелькнули в голове и пропали, Керенский знал, что Гучков обязательно вызовет на дуэль, если он оскорбит его даже вскользь.
А вот, сможет ли он остаться в живых или застрелить Гучкова, это был вопрос… Но хаос, на то он и хаос, чтобы быть непредсказуемым. Голова была ясной и холодной. «Надо рисковать!» — все же решил для себя Керенский.
— Я, Александр Иванович, в отличие от вас, воссоздал на обломках полиции две вполне работоспособные структуры, и сейчас я… полностью контролирую обстановку в городе.
— Вы контролируете? А-ха-ха, это после того, как Петропавловскую крепость берут штурмом какие-то китайцы, а анархисты захватывают Таврический дворец? Очень смешно!
— А в чьей епархии находится Петропавловская крепость, неужели в моей? — усмехнулся в ответ Керенский.
— Да! — выкрикнул Гучков. — Ваши надзиратели повсюду. Трубецкой бастион контролировался вашими людьми, это вы спровоцировали нападение, из-за чего погибли мои люди.
— Бред! — отмёл все обвинения Керенский. — Вы отказались от своих людей, прямо здесь и только что, я же не собираюсь этого делать ни при каких обстоятельствах.
— Вы слишком хорошего о себе мнения, господин Керенский.
— Я — да, а вот вы о себе — нет! — пожал плечами Керенский, нагло улыбаясь в лицо Гучкову.
— Яяяя! Выыыы! Как ты смеешь, дешёвый фигляр и интриган! — Гучков был в ярости.
— Вы хотите вызвать меня на дуэль? — спокойно спросил у него Керенский.
— Да, я горю желанием прострелить вас!
— Господа, — встревоженно воскликнул князь Львов, — Как же так можно? Вы что? Какая дуэль? Это невозможно, я протестую самым решительным образом. Временное правительство и так не пользуется поддержкой народа, а ваша дуэль только подчеркнёт это. Это моветон, господа!
— Ну и что? — пожал плечами Керенский. — Дуэль, так дуэль. Господин Гучков привык всех оскорблять. Пусть это останется на его совести. Я принимаю ваш вызов. Стреляться будем из револьверов. Где и когда?
— Господа! — вскочил со своего места Коновалов. — Я присоединяюсь к министру-председателю. Россия в опасности! Петросовет жаждет нашей отставки. Тучи сгустились и над уважаемым министром иностранных дел. И тут такая неожиданная отставка. И теперь дуэль, это невозможно. Мы должны объединить свои усилия, а не стреляться. Саша, — обратился он к Керенскому. — Я не узнаю тебя.
— Я сам себя не узнаю, но пропускать оскорбления в свой адрес я не собираюсь. Время настало опасное, могут и убить. Меня уже не раз пытались. Так дадим же судьбе ещё один раз испытать себя. Я принимаю ваш вызов, господин бывший военный министр.
Гучков усмехнулся, недоверчиво глядя на Керенского.
— И вы умеете даже стрелять?
— А как же, — усмехнулся в ответ Керенский, — И даже пистолет есть! — и он, расстегнув френч, показал наличие внутреннего кармана, откуда торчала пистолетная рукоятка браунинга.
Все удивились.
— Тогда завтра я вас жду во внутреннем дворе Зимнего дворца.
— Хорошо, кто у вас будет секундантом?
— Милюков.
— Прекрасно, а у меня Коновалов. Ты согласен, Александр?
— Нет, я не согласен, — откликнулся Коновалов.
— Тогда я возьму себе Скобелева, думаю, он не откажется.
— Жду! — бросил в ответ Гучков и, встав, удалился с совещания, спросив на то разрешения у князя Львова.
— Всем успехов, господа. С сегодняшнего дня прошу вас считать меня освобождённым от обязанностей военного и морского министра. Думайте о замене.
Некоторое время все министры пребывали в величайшем удивлении и недоумении, но быстро пришли в себя и одновременно разговорились, подняв невообразимый гвалт. А казалось бы, солидные мужчины.