Секретёв, взяв в руки лист с корявым рисунком, ещё раз выслушал пояснения Керенского. Взял другой чистый лист и уже более красиво и правильно зарисовал самокат, сделав возле него разные технические пометки, после чего ответил.
— Отлично подойдёт. Не знаю, каким образом в вашу голову пришло столь удивительное изобретение, но оно максимально простое и эффективное. С вашего разрешения и под вашей протекцией, я попробую его заказать на Русско-Балтийском заводе.
— Да, пожалуйста, и как можно скорее. Он не будет дорогим, сделать его смогут за короткий срок и в большом количестве. Они нам пригодятся, чтобы кататься по городу. Здесь на лошадях быстро не погоняешь, а самокат будет в самый раз. Особенно для Москвы.
— Тогда разрешите мне идти?
— Конечно, время не ждёт.
Секретёв приложил руку к козырьку фуражки и, бережно сложив листок, вышел из кабинета Керенского, аккуратно прикрыв за собой дверь. Настенные часы пробили ровно девять вечера. Еловая шишка, указывающая остаток завода, спустилась ещё немного вниз, поблёскивая в тусклом цвете электрической лампочки бронзовым светом. Керенский только вздохнул и устало прикрыл глаза.
Глава 19 Дуэль.
— Я его вызову на дуэль! — Чудно! Могу вам отрекомендовать моего хорошего знакомого. Знает дуэльный кодекс наизусть и обладает двумя вениками, вполне пригодными для борьбы не на жизнь, а на смерть. В секунданты можно взять Иванопуло и соседа справа. Он — бывший почетный гражданин города Кологрива и до сих пор кичится этим титулом. А можно устроить дуэль на мясорубках — это элегантнее. Каждое ранение, безусловно, смертельно. Пораженный противник механически превращается в котлету. Вас это устраивает, предводитель? Ильф и Петров. (А, может быть, всё же, М. Булгаков?)
Следующий день начался с того, что во всех газетах было напечатано обращение Керенского о создании своей партии. Сам он не пожалел ни денег, ни административного ресурса, ни скрытых механизмов управления для раскручивания новой партии.
Собирать крупные митинги для этого Керенский не стал. Всё же, он учитывал опыт двадцать первого века, и теперь каждая хозяйка могла прочитать сама, или попросить прочитать того, кто был грамотным, бесплатный выпуск газеты о создании новой партии.
Сам же Керенский утром отправился на Финляндский вокзал, где быстро собралась толпа, для которой он и вещал о создании Российской Крестьянской Социалистической Рабочей партии, призывая всех активно вступать в её ряды. Или, на крайний случай, сочувствовать ей.
Подумав накануне речь, он не стал особо стесняться и заклеймил позором как большевиков, так и эсеров, обвинив и тех и других в разжигании контрреволюции и пособничестве немецкому Генеральному штабу. Тут уж вариант был беспроигрышный.
Климович и Брюн разве что землю не копали, чтобы найти достоверные факты. И кое-что они нарыли. И даже арестовали некую госпожу Суменсон, получавшую деньги в Ниа-банке, что находился в Стокгольме, владельцем которого был Улоф Ашберг (глава Роскомбанка СССР с 1922 по 1930 год, что весьма интересно). Госпожа Суменсон долго ни в чём не признавалась и отказывалась от дачи показаний, а потом всё же рассказала, что передавала деньги неким социалистам, например Ганецкому. Но этих данных было ничтожно мало для доказательств явного финансирования большевиков.
И потому Керенский говорил много и, в основном, лозунгами. Все, кто его хотел понять, те поняли. По пути в Зимний дворец он успел провести ещё два митинга. Возле Таврического дворца совершенно случайно, а возле Исаакиевского собора весьма осознанно, поэтому, в конце концов, к назначенной дуэли он опоздал и добрался до внутреннего сквера Зимнего дворца только в начале третьего.
Его терпеливо ждали… И Милюков, и господин Гучков. Выражение лиц у них было разным. У Милюкова — напуганное, у Гучкова же — решительное и очень злое.
— Господа, прошу великодушно меня простить, я проводил бесконечные митинги. Люди просят меня разъяснить им политику нашей партии и Временного правительства, которое вы так быстро покинули. Но это ваше решение и не мне его осуждать.
Керенский дал волю своей склонности к артистизму, заодно ему захотелось позлить Гучкова, и так еле скрывающего ярость. Плетя словесные издевательские кружева, он продолжил.
— Хотел бы вас сразу предупредить, что я настроен весьма решительно, а так как у меня сегодня целых две дуэли, то я начну их по своему выбору.
— И с кем вы желаете стреляться первым? — мрачно спросил его Гучков, — господин Д’Артаньян.
— Ну, что вы, что вы. Как можно сравнивать меня… пламенного революционера…, вождя революции с каким-то пережитком французского дворянства. Тем более, что он вымышленный персонаж Александра Дюма.
— Он-то вымышленный, а вы — настоящий, и потому ваша кровь будет литься не понарошку, товарищ Керенский.
— Так и вы — не граф Рошфор, господин Гучков, вы, скорее, господин Бонасье, то есть мелкий… О! Простите! Очень крупный лавочник! — продолжал издеваться над Гучковым Керенский.
Гучков сжал руки и потянулся к револьверу, лежащему перед ним в деревянной коробке. Коробка располагалась на небольшом журнальном столике, который, видимо, они предусмотрительно принесли с собой.
— Так с кем вы будете стреляться первым, мерзопакостный вы фигляр?
Керенский невозмутимо улыбнулся. Вытянув из внутреннего кармана браунинг, он показал глазами на Милюкова.
— Я выбираю слабое звено, то есть господина Милюкова.
— Да вы, я смотрю, всё никак не успокаиваетесь, господин кривляка?
Керенский спокойно улыбался, эти мелкие нападки не трогали его. Гучков бы ещё обозвал его земляным червяком, тоже какой-никакой, а аргумент.
— Так вот, мы сейчас и успокоим друг друга. Сначала уважаемого господина Милюкова. А потом уже померяемся выстрелами и с вами, мой коллега и товарищ по посту, бывший товарищ…. Померяемся не остротой своих слов, а меткостью стрельбы и стволами наших револьверов.
Гучков скривился, вложив в гримасу, появившуюся на его лице, всё презрение, которое он ощущал к Керенскому.
— Вы будете сначала стреляться со мной. Я не уступлю никому права лично вас пристрелить. Россия и революция от этого не только не проиграют, а скорее, даже выиграют.
— Я бы на вашем месте не решал, что для революции лучше, а что хуже. Это не в вашей компетенции, уважаемый банкир.
— Вам никогда не бывать на моём месте, господин фигляр.
— Безусловно, так же, как и вам никогда не достичь того уровня власти, что сейчас есть у меня, господин бывший министр.
Гучков уже был готов схватить револьвер и выстрелить из него, но… но сдержался и не стал испытывать судьбу раньше времени. Они разговаривали друг с другом и не обращали внимания на Милюкова. А тот умудрился удивить их обоих.
— Я отказываюсь от дуэли! — неожиданно для дуэлянтов раздался голос Милюкова.
— Что? — одновременно крикнули и Гучков, и Керенский.
— Я отказываюсь от дуэли, — повторил Милюков. — Пусть меня считают трусом, но я уступаю своё право застрелить товарища Керенского господину Гучкову. У меня всё равно не хватит духа хладнокровно это сделать, увы.
«Вот это поворот!», — невольно подумал Керенский. Похожие мысли промелькнули и во взгляде Гучкова, быстро сменившись радостью от желаемого.
— Ну что же, — Керенский пожал плечами. — И пусть храбрый заменит труса и отомстит обидчику. Я же говорил вам, господин Милюков, что вы политический импотент, а теперь ещё и трус. Правительство только выиграет, лишившись подобного балласта.
— Вы подлец! — выкрикнул Гучков, с трудом сдерживаясь, чтобы не выстрелить. — Мои секунданты! — провел он рукой и вперёд выступил незнакомый Керенскому человек в штатском.
— Угу, а теперь мои, — и стоявшие совсем рядом казаки расступились, от них отделился генерал Секретёв, который не стал отказываться от роли секунданта.
— А кто ваш секундант, не знаю его фамилии? — спросил Керенский Гучкова.
— Мой дальний родственник. К тому же, раз Павел Николаевич уступил мне свою очередь, то я прошу стать его моим секундантом. Так будет намного правильнее. Пусть он первым увидит вашу смерть. Вашу долгожданную смерть.
— Всенепременно, — ответил с чувством радости Милюков, и родственник Гучкова отступил обратно к стене, с любопытством наблюдая за разворачивающимися перед ним интересными событиями.
— Ну, хорошо. Милюков, значит, Милюков. Мне, собственно, всё равно. Господа казаки, — обратился как бы мимоходом к своему конвою охраны Керенский. — Подойдите.
Два казака, возглавляемые улыбающимся Шкуро, тут же подошли к Керенскому.
— Прошу вас арестовать этих двух бывших министров. Пора заканчивать этот дуэльный фарс.
— Что? — реакция Гучкова оказалась молниеносной. Быстро подняв револьвер, который держал наготове в руке, он попытался выстрелить в Керенского. Но Шкуро оказался быстрее и выстрел Гучкова пришёлся в воздух.
— Взять их! Взять за попытку убить министра внутренних дел, — вставая с земли, на которую поспешно упал, сказал Керенский.
— Организовали, понимаешь, смертельную дуэль, чтобы устранить популярного в народе министра. Везде одна контрреволюция. Впустите корреспондентов, — орал вне себя от пережитой опасности Керенский. Да, наверное, в его ситуации кричал бы любой.
Приказ был выполнен, и сквер Зимнего дворца сразу же заполнили корреспонденты всех ведущих газет и сопровождающие их фотографы. Фотокорреспонденты с трудом тащили свои агрегаты.
— Прошу вас, товарищи, зафиксировать факт нападения на меня господина Гучкова и господин Милюкова. Мало того, что они спровоцировали дуэль с целью уничтожить правосудие в моём лице, так ещё и нарушили все правила дуэльного кодекса. Как низко пали эти господа, используя моё благородство в своих целях.
— Но они же министры? — вскричал кто-то из газетчиков.
— Министры? — Керенский уставился холодным взглядом на вопрошающего. — Ааа, так вы, наверное, ещё не знаете! Данные господа отказались от своих постов и