Алекс Керенский в очередной раз обматерил настоящего Керенского, в чьей шкуре он оказался, и направился беседовать и договариваться. Итак… Первым делом Керенский направился в кабинет Коновалова. Тот, к счастью, оказался на месте.
— О, Иваныч! А ты, оказывается, на месте. Какой восторг, какой пассаж. Моё удивление и поздравления. Ты ещё не сдал свою должность? Не оставил пост? Не сбежал во Францию? И даже не уехал в Чили? В высшей степени занимательно.
— А… Э… Александр?
— Да, положительно, ты невообразим. Ты скучен, Саша! Всё время сидишь и считаешь, переживаешь за заводы и фабрики. За торговлю… А она тебе нужна? То ли дело простой народ. Вот у них развлечения, я тебе скажу… Пьянки, гулянки, мордобой! Падшие женщины, балтийский чай, приключения… Не то, что у тебя: жена, да работа. Или уже только работа? Весьма похвально. Все силы на неё. Все силы, весьма похвально. Так и надо, Саша, так и надо. Всё правильно, а потом — в тюрьму или в Неву, если не успеешь сбежать. Как тебе? Прельщает?
— Эээ, ты какой-то неправильный, Александр Фёдорович. Я признаться, я признаться… — и Коновалов замолчал. В растерянности он снял с себя очки и стал совершенно рассеянно протирать их платком, достав его из нагрудного кармана. — Я не понимаю тебя, совсем не понимаю. Ты какой-то странный, то один, тот другой. Говоришь истерично и эти твои выходки! Ты был на дуэли?
— Я?! Конечно, был.
— Вы стрелялись?
— А как же, ещё как.
Керенский встал и стал кривляться. Он понимал, что это несолидно и несерьёзно, но, видимо, когда человек начинает делать то, что ему не нравится, он начинает сходить с ума. А, как известно, каждый с ума сходит по-своему.
— Для тебя, мой друг, не становится очевидным, что наше правительство благополучно развалилось? Власти в стране нет, потуги Петросовета жалки, не думаю, что они продержатся дольше, чем месяц.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что, они мне не нужны, только мешают. Я им помогу исчезнуть. По крайней мере, приложу все силы к этому.
— Но ты ведь…
— Послушай, Александр Иванович, мне нужна власть, и я не собираюсь ею с кем-то делиться. Власть не любит корпоративности. Власть либо есть у небольшой кучки людей, либо это не власть. Власть большинства, диктатура пролетариата, либеральное управление, всеми этими сказками пусть пичкают других. Я же вижу цель, но пока не могу достать её и укусить. Смотри, какие у меня зубы! — и Керенский пощёлкал крепкими челюстями. — Но, не могу, пока…
— Что такое ты говоришь, ты, действительно, сошёл с ума.
— Действительно… сошёл… с ума… — задумчиво протянул Керенский. — Ты прав, я сошёл с ума, но с сумасшедших и спросу меньше. Ты ещё не вступил в мою партию?
— Но, я как бы уже состою в конституционно-демократической.
— Ну, так быстрее выходи из неё. Хватит быть кадетом, пора быть со мной в РКСРП.
— Но я не имею чести быть ни крестьянином, ни рабочим.
Керенский громко рассмеялся. Вытирая пальцем с уголков глаз невольно выступившие слёзы, он сказал.
— А ты думаешь, РСДРП, что (м), что (б), состоит целиком из рабочих? Да там рабочих от силы несколько процентов. Или ты думаешь, что Ленин или Мартов являются рабочими? Не слышал я, чтобы Коллонтай или Луначарский стояли у станка или шили одежду. Кого тебе ещё для проформы назвать?
— Достаточно! Я всё понял, но я не могу вот так, сходу принять решение, это невозможно…, по крайней мере, для меня.
— Не спорю, совсем не спорю. Думай! Как говорят французы — рarle à ta tête (поговори со своей головой).
— Да, — пробормотал про себя Коновалов, — а sotte demande, point de reponse (на глупый вопрос такой же ответ).
— Ладно, — Керенский хлопнул ладонью по колену, — Пора уже переходить от слов к делу. Правительство будет расформировано и всем его членам будет предложено либо уйти, либо поменять должность, либо остаться на своём месте и дальше. Ты как хочешь?
— Ты что-то собираешься мне предложить, Саша! Но я не вижу, что здесь можно поменять? Военным министром решил стать ты. Да и какой из меня военный министр? А министром иностранных дел мне быть не ко двору.
— Саша, ты гений! — вскричал Керенский. — Как ты меня раскусил! Прямо срезал в воздухе. Именно, именно главою МИДа я и хотел тебя попросить стать! Милюков всё равно не вернётся, не в состоянии он.
— Что ты сказал? Ты что, убил его? Ранил? — возбуждённо вскричал Коновалов и выразительно посмотрел на Керенского.
— А ты бы хотел, чтобы он убил меня? Вот как? А я думал, что мы друзья!
Керенский грустно покачал головой.
— Да, разочаровал ты меня, Саша. Не переживай, я, всего лишь, арестовал его, за попытку убить меня. А то, повелось тут у вас, на министра юстиции руку поднимать. То в плен брать, то в заложниках держать, а то и просто на дуэли стрелять. Нельзя так, Иваныч, — покрутил головой Керенский. — Как в народе говорят, что не по-людски это, не по-христиански.
Арестовал я их обоих и в тюрьму отправил. Гучков здорово возмущался, едва не пристрелил меня. Представляешь, в вождя революции, как в собаку, из револьвера целиться. Разве так можно? Вот в бездомную ворону и бездомную кошку, как с добрым утром, а в министра — нельзя!
«Это же бесчестно», — подумал я, Саша, и арестовал обоих гнусов. Вдвоём на одного набросились, но нельзя это, право. В общем, они в тюрьме, а тебе я предлагаю стать главой МИДа, а там будет ясно, как и что. Согласен?
Коновалов отчётливо стушевался и ещё быстрее стал протирать стёкла уже абсолютно чистых очков. Бросив это занятие, он подрагивающими от нервного напряжения руками водрузил их обратно на переносицу. Морщась и всё тщательно обдумывая, он взял долгую паузу. Керенский ждал. Не выдержав, он решился нарушить плотную тишину.
— Ну, что скажешь, друг?
— Я в раздумьях, Александр Фёдорович, — официальным тоном ответил Коновалов, чем окончательно взбесил Керенского.
— Послушай, мой лепший друг. Ты разве не видишь сам, что твоя мягкотелость ни к чему хорошему не приводит? Это тебе не своими фабриками управлять. И ты мне скажи, а твои рабочие, часом, не охамели в конец? Они у тебя не просят повысить им зарплаты? А то и новые требования не выдвигают, вроде семичасового рабочего дня или выходных на бесконечные церковные праздники? Ты не видишь, что вокруг сейчас творится?
Керенский, уже не стесняясь, почти орал на Коновалова, приводя в действие шоковую терапию. Да, он сознавал, что может получиться только хуже, но не счёл нужным сдерживать свои «душевные» порывы и резал «торт» уже не ножом, а бензопилой, разбрызгивая вокруг крем и куски коржей.
— Ты думаешь, что уговаривая всех и каждого, сможешь удержать промышленность в узде? Ты же сам кричишь о том, что всё разваливается. Нет, ты не должен занимать эту должность… Сейчас на этой должности должен находиться максимально жёсткий и требовательный человек. Ты не справишься, Саша.
Помолчав, уже мягче, Керенский добавил.
— Соглашайся, я буду тебя поддерживать и помогать. А на твою должность найдём кого-то другого. Можешь предложить свою кандидатуру.
— Да, — после долгой паузы отозвался Коновалов. — Ты прав. Ты ужасно жесток, Саша, но ты прав. Я, действительно, не справляюсь.
— Рад, что ты это признал. Соглашайся на министра иностранных дел, и я пойду разговаривать с Львовым. Мне нужно твоё принципиальное согласие.
— Хорошо, — сдался Коновалов, — я согласен.
Керенский молча встал, подошёл к Коновалову, крепко пожал ему руку, победно улыбнулся и ушёл. Путь его лежал к князю Львову. Но того пока не было на месте, и Керенский направил свои стопы в министерство.
Там оказался Сомов, уже порядком подзабывший Керенского.
— Володя, а ты чего дурака валяешь? — заметив его ничегонеделание, спросил Керенский.
— Так я вот, — засуетился тот.
— Ты не вот, а бегом ищи Скарятина.
Сомов умчался, а Керенский, выяснив по телефону, что князь Львов скоро будет, стал спокойно дожидаться Скарятина, разбирая между делом кучу бумаг. Через полчаса явился Скарятин.
— Григорий Николаевич, буду предлагать вашу кандидатуру на пост министра юстиции. Вы как, согласны? — пожав тому руку, спросил Керенский.
Скарятин не растерялся, он был готов к этому вопросу и уже обдумал его, после прошлого разговора с Керенским.
— Согласен.
— Хорошо. Вы можете быть свободны.
Дождавшись приезда Львова, Керенский сразу поспешил к нему в кабинет.
— Господин Председатель, — войдя, обратился Керенский, — я вас давно жду.
— Что вы хотели, Александр Фёдорович? — кротко и как-то бессильно взглянув на вошедшего, спросил князь Львов.
— Вы уже подумали, кто будет назначен новыми министрами и вообще, разговаривали со Скобелевым?
— Разговаривал. Он мне ставит ультиматумы. И мне непонятна ваша роль во всём этом политическом мракобесии. Вы такой же товарищ, как и он. Почему он ставит мне условия?
— И какие условия он вам ставит?
— Угрожает, что никто из Советов не будет выполнять наши распоряжения и указы и требует, чтобы мы самораспустились, создали новые министерства и поставили туда его людей.
«Эх, Матвей!» — мысленно вздохнул Керенский, а вслух сказал.
— Я его поправлю, не волнуйтесь.
Князь Львов тут всё же вспомнил о дуэли и тоже спросил, как и до него Коновалов.
— А что с дуэлью?
— Ничего. Все арестованы!
— В смысле, арестованы? Кто арестован?
— Милюков с Гучковым, за попытку убийства министра МВД.
— Как это?
— Вы не волнуйтесь, все живые и даже не ранены. Сидят в Крестах, в одной камере. Еду и питьё я им обеспечу. А если ещё и родственники будут передавать, так у них там будет всё, как в лучших ресторанах Лондона и Парижа. Да ещё и антураж соответствующий, не каждый сможет такого изведать в своей жизни.
«Мадам Клико» и «Божоле», винная карта, изысканное меню, включая клубнику из теплиц и мороженое из Финляндии. Так что, за них вам не следует волноваться. Волноваться следует, прежде всего, за себя.