Князь Львов удивлённо и как-то горестно покачал головой.
— Не ожидал, не ожидал. Я думал, что всё закончится прилюдным примирением, может быть, даже ранением, но не смертью, а уж, тем более, арестом.
Керенский пожал плечами.
— Я тоже, но обстоятельства вынудили меня сделать это. Вы должны понимать, что настало время самых решительных действий. А для этого надо хотя бы формально взять власть. То, что мы имеем, это не власть, а недоразумение и издевательство над самим понятием власти. У Петросовета гораздо больше полномочий, чем у нас. Но их власть сугубо политическая.
Я мог бы захватить руководство им, но не вижу смысла. Скобелев блефует, те, кто там остался, не смогут его поддержать. Все его соратники и коллеги, кто поважнее, сгорели в политической борьбе и эксцессах. Остался, правда, ещё Савинков. Но он, скорее, убийца, а не лидер. Всё, что он хочет, это убить меня и ещё пару человек. Он политическое ничтожество и труп.
Князь Львов внимательно слушал Керенского, словно заново открывая для себя этого человека. А тот продолжал.
— Мне нужен пост военного и морского министра, чтобы заставить считаться с Временным правительством всех. Чтобы остановить развал армии или хотя бы сохранить то, что ещё осталось. Гучков своими офицерскими «чистками» только добавил реактивов в и так уже хорошо бурлящий котёл.
Вы же видите, что мои службы начали справляться со своей работой. В городе стало гораздо спокойнее, уголовников меньше. Китайцы своим штурмом изрядно сократили собственную численность, как и многие другие.
Матросы сидят в Кронштадте и лишний раз оттуда не высовываются. Но я доберусь и до них, и для этого мне нужен пост морского министра. И тогда они все будут зажаты у меня в кулаке.
Керенский одёрнул на себе английский френч и щёлкнул каблуками офицерских сапог, показав, при этом, небольшой кулак, с хрустом сжав пальцы.
— Да, я вижу, что вы настроены весьма решительно.
— Тогда, Георгий Евгеньевич, раз вы всё понимаете, я бы хотел внести свои предложения в состав нового правительства. Военным министром я прошу вас утвердить меня, министром юстиции товарища Скарятина, министром иностранных дел Коновалова. А министром финансов, уж извините, надобно ставить финансиста. Предлагаю Шипова, а он пусть сам себе подберёт замену из своей среды, главное, чтобы человек понимал эту структуру. А то, ставить фабриканта с Украины министром финансов, по меньшей мере, странно.
— А вы разве не знали, Александр Фёдорович, что его рекомендовал Родзянко?
— Не знал, но это и неважно, важно этот перекос ликвидировать. И вообще, лучше его убрать на другую должность, скажем, министром торговли и промышленности. Раз Коновалов не в состоянии справиться, то поручим это ему, ведь он тоже фабрикант.
— Да, в этом есть определённый смысл.
— Вот. Остальные пусть остаются на своих местах. Нужно назначить министра продовольствия, а Шингарёва убрать с министерства земледелия. Лучше всего сделать рокировку. А вот министром земледелия я пока не знаю кого поставить. Нужен человек, хорошо знающий агротехнику и разбирающийся в общих вопросах. Желательно, с учёной степенью и определённым авторитетом, у вас есть кандидатуры на эту должность?
Львов вздохнул.
— Будем искать. Хотя на это место прекрасно подойдёт Глава земельного комитета Посников, но он сейчас объединяет Дворянский земельный банк и Крестьянский поземельный банк. Думаю, он не согласится. Есть ещё известный аграрный учёный Бер Бруцкус, если вы не антисемит, то я бы предложил его. Это учёный с мировым именем и не в его интересах предавать Россию.
Керенский задумался, был ли он антисемитом? Что за глупость, он же не Пуришкевич! Не всякий еврей жаждал смерти императора и развала Российской империи. Тем более, аграрий. Главное, чтобы он дело делал, а не вставлял палки в колёса.
— Нет, я не антисемит и не против. А не справится, снимем или посадим, так что, волноваться незачем.
— Экий вы быстрый, Александр Фёдорович. Всё-то у вас легко и просто. Он может не согласиться.
— Может, но я смогу его убедить. К тому же, еврей в правительстве, да ещё по земельному вопросу только подчеркнёт его важность в управлении свободной Российской республикой и притянет к нам некое количество сочувствующих из их среды. Нам не нужно отталкивать всех, нам нужно их использовать.
— Тогда, да, вы, безусловно, правы. Я оповещу его и попрошу к вам приехать.
— Хорошо, я буду ждать его в Смольном завтра. Но формально я бы назначил не Бруцкуса, а другого, а Бруцкуса поставил советником. Есть ещё кандидаты на эту должность?
— Есть, — внезапно вспомнил князь Львов, — Чаянов Александр Васильевич, тоже аграрник и писатель, он подойдёт.
— Замечательно! Тогда я не буду вам больше мешать, Георгий Евгеньевич. Я удаляюсь для решения проблем в своём министерстве. Но я всегда к вашим услугам и готов помочь в управлении правительством. И завтра жду к себе ещё и Чаянова.
— А вы сами не хотите стать Председателем правительства? — внезапно спросил его Львов.
— Я? Хочу, но ещё не время.
— Да, — тяжело вздохнул Львов, — а я, признаться, уже порядком устал от всего этого и с удовольствием передал бы сие бремя вам. Хотя, вы правы, ещё не время, но знайте, я готов вам передать формальную власть, хоть завтра. Потому как она есть у вас и у Петросовета, а не у меня.
— Благодарю вас за откровенность, я учту, Георгий Евгеньевич, обязательно учту.
— Да, прошу вас. Вы можете быть свободны.
И Керенский, пожав руку Львову, вышел из кабинета.
Глава 21 Армия.
«Никуда я не пойду. Кто, как не большевики, вместе с русским народом, отстояли нашу землю и воссоздали Россию? А где были вы, господа, и к кому на службу пошли в это время? Пора нам всем забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным». Генерал Брусилов.
Генерал от инфантерии Радкевич Евгений Александрович был назначен (временно) начальником Петроградского гарнизона, был он уже далеко не молод и не собирался геройствовать. Но положение обязывало принять Петроградский гарнизон.
Объехав его в течение недели, он пришёл в ужас. Волынский полк, как и все остальные, представлял собой части, находящиеся на разном уровне морального разложения. Офицеров осталось мало, и все они были далеко не лучшими представителями, либо откровенно боялись солдат. Да и кадровых среди них и не было почти.
Оттого большинство военных и представляли собой, скорее, вооружённый сброд, согласный митинговать и требовать, но с опаской ожидающий отправления на фронт. Многие охраняли военные заводы, но несли свою службу спустя рукава, проедая солдатский паёк и продавая всё, что плохо лежало.
Оставались ещё казачьи полки, но они создавали лишь видимость управления, подчиняясь только своим генералам. Многие из них симпатизировали Керенскому, а также его подчинённому, есаулу Шкуро. На своем посту тот развил просто бешеную деятельность, и теперь в его отряде находились уже почти пятьсот казаков.
Но, в общем и целом, всё было очень плохо. Придя в свой кабинет, размещенный в Главном штабе, генерал Радкевич занялся разбором накопившихся бумаг. Но долго этим монотонным делом он заниматься не смог и, рассортировав едва ли половину служебных документов, решил сделать перерыв.
Занять свой перерыв он решил общением с кем-то, не ниже его званием, и прямиком отправился к Начальнику Генерального штаба. В настоящий момент эту должность занимал генерал Минут Виктор Николаевич, сделавший карьеру при Гучкове и совсем недавно назначенный на этот пост.
— Виктор Николаевич, разрешите? — постучался в кабинет к НГШ генерал Радкевич.
— Заходите, Евгений Александрович, с чем пришли?
Радкевич пристально взглянул на генерала Минута. Нынешний начальник Генерального штаба был значительно моложе временного начальника Петроградского гарнизона, но внешним обликом чем-то его напоминал. А может, сходное ношение бороды и усов весьма их сближало.
— Узнать, как мне дальше быть и сколько временным генералом прослыть?
— Так это не от меня зависит, Евгений Александрович, а от Гучкова. А теперь даже и не знаю от кого. Вы же слышали, что Гучков подал в отставку и на следующий же день был арестован Керенским?
— Эээ, об отставке слышал. А об аресте только от вас!
— Да, я узнал об этом, буквально час назад.
Радкевич очень сильно удивился.
— Что же это творится у нас? Кто же будет военным министром? Что стало с Россией? Такая чехарда с назначениями и событиями. Это всё революция! Придётся мне подождать на этой должности. А там, как решат, тот и станет военным и морским министром. Сам я не стремлюсь на эту должность, слишком стар, да и время сейчас не то, чтобы карьеру делать. Мне уже поздно, дорогу надо молодым уступать. А, тем более, когда революционеры арестовывают революционеров, да ещё и таких известных. Это уже ни в какие ворота не влезает.
— Он арестован за попытку убийства Керенского на дуэли.
— Да, больше ничего и не скажешь. Какой ужас, куда делась честь?!
— Какая честь? О чём вы говорите? Нет уже никакой чести. Солдаты плюют в офицеров, а те только утираются, за редким исключением. Кадровых осталось совсем немного. Нам нужно держаться, насколько это возможно. Да дело не только в Керенском. Вот уже под Верховным главнокомандующим Алексеевым кресло шатается. Ходят слухи, что им очень сильно недовольны во Временном правительстве.
— Эх, — едва слышно грустно вздохнул генерал Радкевич, расстраиваясь от услышанного. У командующего Петроградским гарнизоном сложились доверительные отношения с генералом Минутом. Делить им было нечего, а уважать друг друга было за что.
— Эх, — второй раз вздохнул Радкевич. — Вы же знаете, Виктор Николаевич, что Гучков — это одно, а Петросовет — совсем другое. Ещё и Керенский своё слово не сказал. Он уже вовсю развернулся со своим министерством внутренних дел, и что дальше ожидать от него — неизвестно.