Пункт № 9 отменял официальный военный язык. «Так точно», «Есть» и другие выражения. Теперь можно было говорить: «Да», «Нет», «Не знаю», «Да пошёл ты, я свободный гражданин свободной страны», ну и так далее.
Пункт № 12 отменял обязательное отдание чести. То есть, каждый солдат решал для себя, хочет ли он выполнять воинское приветствие или не пошёл бы этот офицер… яблоки собирать, козлиные…
Пункт № 13 разрешал отлучаться из казарм в любое время солдату, с определёнными оговорками, но… Керенский знал насколько сложно оставлять в казарме боеготовый минимум. Многочисленные: «А почему я?» практически лишали это требование всякого смысла.
Пункт № 14 обладал по смыслу классической «вилкой» принятия решения, действуя на свой страх и риск. В бою пристрелить не выполнившего приказ, это значит получить пулю в спину, после боя. И так далее.
Пункты № 15,16,17 ограничивали любое наказание и ещё неизвестно, кого оно касалось больше, солдат или офицеров.
Остальные пункты просто шли довеском, размазывая основные мысли по дереву, словно клей по его коре, и чтобы влезть на это дерево и не обмазаться с ног до головы этим клеем, было невозможно.
В общем и целом, смысл декларации в дополнение к приказу № 1 можно было охарактеризовать одним предложением: «Товарищи солдаты и матросы, делайте, что хотите, и вам за это ничего не будет». Ваш Гальперн или Керенский, или ещё кто….
Прочитав прокламацию, Керенский откинул её в сторону. Как это было не противно и грустно, но проблему нужно было решать кардинально. Всех деятелей, которые составляли её и продвигали через него, надо было обязательно уничтожить. Обязательно!
Арестовывать нельзя, привлечёт внимание их хозяев и соратников, открыто противопоставлять себя им этим или другим способом, во-первых, опять же нельзя, а во-вторых — бесполезно. Всё больше и больше крови на его руках. Но останавливаться Керенскому на этом уже было невозможно. Чем больше людей из пятой колонны он уничтожит, тем быстрее возьмёт власть. Но, даже самое главное, это не взять власть, самое главное — власть удержать.
Юскевич был пока далеко. Фото убитого Ленина Керенского не обрадовало. Чего радоваться? Но то, что одной главной проблемой стало меньше, облегчало его задачу. Оставался ещё Троцкий, но он где-то застрял в пути. Встречу ему и прибывающим с ним соратникам Керенский уже готовил.
Глава 22 База «торпедных катеров».
Идеи единого народа для нас не существовало… Мы — партия класса, идущего на завоевание мира: мы такие же юнкера, только наизнанку, во всём, что касается твёрдости, решительности, последовательности. В нашей политической борьбе — кто может быть нашим достойным противником? Только не слюнтяй Керенский и подобные ему, а махровые черносотенцы. Они способны были бить и крошить точно так же, как на это были способны мы. М. Фрунзе.
На следующие сутки после митинга Керенский направился осматривать Петропавловскую крепость, собираясь всё увидеть и понять на месте. Здесь он планировал создать базу своих карательных отрядов, и вообще, неплохо было иметь оборонительный пункт и, собственно, крепость в столице.
В казематах этого угрюмого здания находились склады оружия, количеством которого можно было вооружить как минимум дивизию. Были там и боеприпасы, и другое различное имущество. Охранявший крепость гарнизон изрядно уменьшился. А весь тюремный персонал был практически уничтожен, так как не все успели убежать при завязавшийся схватки.
Пока не все трупы были найдены и уже искали их больше по запаху, чем визуально. Но в целом крепость была боеготова. Коменданта, по его собственной просьбе, Керенский убрал, пользуясь тем, что Гучков сложил с себя полномочия, и крепость перешла в его распоряжение.
Прибыв на место назначения, Керенский встретился с есаулом Шкуро, уже находящимся здесь.
— Ну что, Андрей Григорьевич, нравится тебе крепость? — обратился к есаулу Керенский. — Здесь я планирую создать базу для казаков под твоим командованием. Сколько их у тебя сейчас?
— Четыреста пятьдесят восемь.
— Отлично! Набирай себе ещё людей. Выдёргивай из любых частей, войсковой старшина…
Шкуро усмехнулся, догадавшись.
— Так вы, вроде бы, и не можете звания присваивать, тем более, казачьи?!
— Так я же министр внутренних дел Временного правительства, а ты идёшь по моему ведомству. И звания присваивает официальная власть. Ты же не выборный атаман? А вопрос я этот решу, войсковой старшина. Набирай людей в свой отдельный внутренних дел полк имени… имени…, ну, скажем так…
Керенский задумался, какое бы имя присвоить сею полку. В памяти вертелся лишь Пугачёв, да Стенька Разин. Внезапно из самых глубин его сознания промелькнула фамилия, давно позабытая и запорошённая снегом беспамятства.
— О… имени Кондратия Булавина! Набирай полк в составе восьмиста восьмидесяти восьми человек.
Шкуро удивился. Он ещё не переварил прежнюю, крайне для него радостную, новость, а его уже настигла вторая, но не столь однозначная.
— А почему именно столько?
— Нравятся мне три восьмёрки, — проникновенно произнес Керенский, растянув губы в кривой ухмылке. — Китайцы определённо оценят это число, не сомневайся, добрый казак, хорошо оценят. Но это ещё не всё.
Номинально твой полк будет состоять из тысячи человек. Вот только сто двенадцать из них должны входить в отдельный отряд, отряд специального назначения. Туда надо поставить храброго, но жестокого командира, да и людей подобрать ему под стать. Они будут выполнять разные дела, о которых не стоит говорить открыто.
Не всё в этой жизни можно делать в лоб, и не все готовы делать такую работу, за которую им будет потом совестно. Да только уж больно много революционеров сейчас развелось, что хотят присосаться к телу нашей Родины. Родины, которую мы не выбираем и должны защищать всеми силами. И пусть её понимают по-разному, господин войсковой старшина, но она одна. Одна на всех! — бросился в философствование Керенский, сам не зная, почему.
Он задумчиво смотрел на Шкуро, который усмехался, но, в то же время, задумался над услышанным. После небольшой паузы, не дождавшись от Шкуро ответа, Керенский продолжил.
— Как сказал один человек: «Родина… пусть кричат уродина, а она мне нравится, хоть и не красавица». У тебя Новочеркасск, Андрей Григорьевич, у меня Москва, у другого хутор Безбожник, но это всё земля Российской империи, и не нам её отдавать. Держись меня и будешь расти дальше! — и, понимая, что Шкуро не ответит ему, резко переключил разговор на другую тему. — Так что ты скажешь о крепости?
— Крепость добрая, — отозвался Шкуро, поглаживая длинный ус и осматривая двор и стены крепости. — Убраться здесь треба, да пошукать, кто ещё не сбежал или не похоронен. А тюрьму убрать. Не нужна она нам здесь. Оставить под что-то и не трогать. Как разумеете, вашбродь?
— Согласен. Не один полк тут будет размещён. Здесь же будут размещены и летучие отряды Бюро общественного порядка. Красные гусары, так сказать. В общем, казаки здесь будут не одиноки. Дерзайте! Времени мало.
И. закончив осмотр крепости, Керенский развернулся и ушёл. Дел было невпроворот, и его прибытия ждали ещё в одном месте. Сев в автомобиль, он отправился в Смольный, а уже оттуда выехал по другому адресу, где у него была назначена встреча с лидером китайцев Жен Фу Ченом.
Жен Фу Чен ждал на одной из конспиративных квартир своего работодателя. Его худое, чуть вытянутое лицо с маленькими тонкими усиками, как у китайского дракона, выражало абсолютное спокойствие.
В его древнем роду преобладали манчжуры, что наложило свой отпечаток на его жёсткое лицо с припухлыми веками глаз. Эта самая кровь проглядывала из его тёмных, почти чёрных глаз. Волевой подбородок, прямой и широкий нос, чётко очерченные губы, крепко прижатые к голому черепу уши, всё говорило о силе духа этого китайца. Да и ростом он был выше, чем основная масса представителей его расы.
Китаец сидел за столом, перед ним стояла маленькая фарфоровая пиала, в которой остывал зелёный чай, тщательно сберегаемый, сохранившийся ещё из старых запасов. Он ждал. Как ждали и оба его телохранителя, в услугах которых он не сильно-то и нуждался.
Через некоторое время Керенский порывисто вошёл в комнату. Она была заранее проверена перед его приходом, и два телохранителя Жен Фу Чена были изолированы в другом помещении. Керенский справедливо не доверял китайцу и, достав из внутреннего кармана пистолет, переложил его в боковой карман.
Кто их, этих китайцев, знает, сейчас как прыгнет, да с ноги врежет, и полетит Александр Фёдорович в одну сторону, а его пистолет — в другую. Не хотелось бы.
Сев на стул, Керенский внимательно посмотрел на китайца. Его голову, наголо обритую, покрывала какая-то странная панамка. Весьма интересный головной убор, как и сам китаец, который не был похож на угодливого всем азиата. Ну, да ладно.
— Вы говорите по-русски?
Жен Фу Чен склонил голову и прижал руки к груди в знак своего уважения и покорности.
— Я говолю холосо. А понимаю лутсе. Патаму я поросу вас говолить чаще. Я лусе так увижу.
— Ясно.
Керенский немного задумался. Может быть, переводчика найти? Да только лишние уши и посредники ему совсем сейчас не нужны. А остальные китайцы говорили едва ли не хуже своего предводителя. Нужно ставить вопросы коротко и максимально понятно, чтобы не было двусмысленности, и будет ему успех.
— Вы самый главный среди китайцев?
— Да, — коротко ответил Жен и согласно кивнул головой.
— Самый главный? — переспросил Керенский.
— Да, — и китаец снова кивнул, ответив.
— Сколько под вашим началом людей?
— Мало, многие погибли в крепости.
— Хорошо. Тогда скажите мне, сколько людей вам подчинены и сколько среди них воинов.
Жен кивнул головой и сказал.
— Двенадцать тысяч человек, а воинов от них две тысячи.
Керенский передёрнул плечом. «Врёт, сволочь азиатская!»