– А потом приедем и, если захотите, пересядете на другую бригаду.
– Мне кажется, вы очень устали, Виктор Васильевич? – Таня добавила чуточку вопросительной интонации в голос.
– Ну да… Сейчас отпуска, оставлять бригады незакрытыми не хочется. Вот в выходной и я подрабатываю. А ты-то чего вышла в субботу?
– Через день, все по-честному.
– Все бы всегда так – по-честному, – вздохнул Сомов.
Таня знала, что некоторые девчонки отлынивали от дежурств.
Водитель ворчал в машине. Терзал стартер. «Не успел прийти на смену – вызов! Нынче ж лето! Чего они, совсем оборзели?! Дергают и дергают!»
– Володя! – сказал Сомов, залезая в кабину на переднее сиденье.
– Чего? – спросил водитель, слушая мотор.
– Заткнись и поезжай по адресу. Раз вызвали, значит, надо ехать.
– А чего дали? – не унимался водитель. – Опять херню какую-нибудь? Пятки чешутся или голова кружится?
Сомов разозлился:
– Твое какое собачье дело? Езжай на вызов и оставь нам нашу работу. Свою выполняй как положено.
– Да надоело по ерунде мотаться! Только и гоняем: то давление, то горло болит, то ракушнику врач забыл наркоту выписать. Это ж не наша работа.
Сомов повернулся к Тане:
– Э… девушка, вот запомните: никогда не обсуждайте больного и происходящее на вызове с водителем.
Таня криво улыбнулась. Ей не понравился разговор с водителем. Хорошенькое начало дежурства. Сидит пузырь за рулем и брызжет злобой. Ему самому-то не противно?
– А с кем им еще разговаривать? – гоготнул шофер Володя. – Неужели вам нравится делать не свою работу?
– У меня нет «не своей работы». – Таня услышала в голосе Сомова металлические ерофеевские нотки. – Кстати, у тебя тоже. Потому что твоя работа – это кратчайшим путем и максимально быстро доставить бригаду по адресу, а не рассуждать, к кому нужно, а к кому нет. И ты сейчас заткнешься и мнение свое засунешь себе сам знаешь куда, иначе я в понедельник напишу начальнику колонны докладную о твоей профпригодности в линейной бригаде. Уяснил?
– Злой вы, Виктор Васильевич!
Водитель замолчал.
– Спецсигналы! – сказал Сомов.
Водитель щелкнул переключателями, улицу наполнил звук сирены.
– У тебя семь минут, чтобы не опоздать. Ты меня злого еще не видел.
К подъезду Таня бежала вприпрыжку за врачом, который нес ящик.
– Он вас сильно разозлил?
Сомов обернулся и улыбнулся. Стажерка удивилась. Обычный флегматичный бассет. Как он мог так жестко отвечать?
– Нет худа без добра. Он мне сон разогнал. Небольшая адреналиновая стимуляция. Я не злюсь.
Таня до сих пор только один раз работала с Сомовым – это было в самом начале ее практики, – и сравнивать старшего врача было не с кем, разве что с Ерофеевым. Однако поводы вызовов фельдшерских и врачебных сильно отличались, и в то ее первое дежурство с Сомовым он сделал подряд несколько детских вызовов, а потом отпустил стажерку домой.
На вызове Сомов будто включал скрытую внутри лампочку. Как бы ни были взволнованы или раздражены родственники, появление громадного врача со спокойным лицом, уверенными движениями и голосом диктора центрального телевидения рассеивало любой негатив. Таня тоже ощутила эту ауру уверенности и спокойствия.
– Ну, – сказал Виктор Васильевич, осматривая неприбранную комнату. – Кто мне поведает, что произошло?
Он раскрыл ящик и первым делом натянул голубые латексные перчатки. Повернул голову к Тане:
– Заполни пока карту, потом померь давление.
На диване лежал мужчина по виду лет пятидесяти, довольно упитанный и совершенно непохожий на женщину восьмидесяти трех лет (как было указано в карте вызова). Таня нашла старушку на кухне и выяснила, что вызывала-то она «03» сыну, а назвала свои данные.
– Я встать не могу, – хрипло сказал лежащий на диване. – Все плывет. Хотел на дачу ехать, проснулся вот… Мама! – громко сказал он. – Мама! Дай докторам на что сесть.
Старушка принесла две табуретки. Сомов и Таня присели.
– Ну, не можете встать, и не надо, – согласился старший врач. – Осмотрим лежа. Поднимите руки и ноги повыше.
Он откинул одеяло, и мужчина послушно поднял конечности.
– Держите, сколько сможете. Пока силы есть или пока я не скажу опустить.
Сомов наблюдал, как левые рука и нога медленно опускались, тогда как правые конечности мужчина держал уверенно.
– Чудесно, – сказал врач, а Таня уловила в голосе интонации доктора Ливси из мультика «Остров сокровищ», – теперь оскальте зубы. Замечательно, – добавил он, увидев кривую ухмылку, – теперь высуньте язык как можно дальше. Прелестненько, – оценил он красную загогулину языка, прижавшуюся к правой щеке.
Потом Сомов посмотрел в зрачки больного, попросил глазами следить за пальцем и поводил им вправо-влево.
– М-да, – резюмировал он осмотр. – Анечка, радость моя, померяй ему давление и пульс, а я пока наберу полезные лекарства.
Сомов любил использовать такие малоосмысленные сочетания вроде «полезных лекарств» или «страждущих больных».
– Виктор Васильевич, я – Таня, – поправила стажерка старшего врача.
– Хорошо, – согласился тот, – однако от этого ты не перестала быть «моей радостью».
Он набирал шприцы.
– Ну, что там?
– Сто шестьдесят на сто, пульс – шестьдесят шесть.
– Это многоватенько… Что ж вы так, батенька? Давление давно повышается?
– А я его мерил? – хрипло ответил мужчина. – Ребята, тошнит – не могу, сделайте что-нибудь.
– Танюш, ты сделаешь? Надо – в венку.
– Катетер будем ставить?
Таня решительно полезла в ящик за перчатками.
– Ну, если тебе хочется – поставь, – не стал спорить Сомов. – Ты умеешь?
Таня гордо кивнула. Однажды Ерофеев пожертвовал свои толстенные вены и заставил ее перепортить несколько катетеров, но научиться «ставить вену» а главное, избавил от страха перед этой манипуляцией.
Катетер она поставила с первой попытки, не замечая текущего по лбу пота.
– Готово! Можно вводить.
– Вот, держи.
Сомов на живот мужчины положил набранные шприцы.
– Вводишь церукал… Не спеши, тут немного, потом мексидол, дальше эуфиллин, а «на закуску» – медленно-медленно – магнезию. А как закончишь его «жарить на медленном огне», вот еще и лазикс.
Сомов разогнулся и позвал громко:
– Мамаша!
Явилась старушка.
– Баночку литровую приготовьте, пожалуйста.
– Это для чего? – осведомилась она.
– Сыночек ваш сейчас много писать будет, а в туалет мы его не пустим. Вот в баночку и помочится. Танюш, катетер закроешь, и померяй опять давление и пульс.
– Сто тридцать на шестьдесят! – радостно сообщила стажерка.
– Голова прошла, – доложил мужчина, – муть в глазах исчезла. Эй! Да я в порядке! Чудеса!
Он откинул одеяло и решил сесть на кровати.
– Ой! Ой! – сказал Сомов, бросившись к больному. – Не спешите! Давайте пока полежим!
Таня отошла и уступила свое место врачу.
– Так, повторим осмотр. Лежим на спине, руки и ноги вверх! Держим, сколько сможете.
На этот раз левые рука и нога не опускались.
– Изумительно, – заключил Сомов. – Улыбнулись, язык вперед…
Ровный оскал и прямой язык убедили старшего врача, что неприятные симптомы прошли.
– Теперь сесть можно?
Мужчина очень хотел подняться.
– Сесть? Можно. Только осторожно. Ножки спускаем и сидим. Посмотрите на меня.
Сомов изучал зрачки.
– Чудесно, нистагм[54] ушел. Так. Теперь глаза закройте, руки – вперед и подержите.
Мужчина выполнил приказ. Левая рука чуть дрожала.
– Ага, теперь руки расставьте и указательным пальцем правой руки попадите в кончик носа.
Мужчина уверенно попал пальцем в нос.
– А теперь левой.
На этот раз палец уперся в щеку.
– Ага! – сказал Сомов. – Ну, понятно. А что вы вчера ели?
– Я вчера ел, – сказал мужчина.
– Не сомневаюсь, – произнес Сомов, – на голодающего вы не похожи. Так что же вы ели вчера? На обед? На ужин?
– Ну… я это заказал… Там варили, жарили… потом принесли. Я ел!
Сомов уставился на мужчину.
– Так, мужчина, что это?
Он показал обнаруженную на столе вилку, которой раньше пользовался для определения рефлексов.
– Чтобы есть, – сказал мужчина, – как обычно.
– Называется это как?
– Ну как называется… – Больной задумался. – Я же знал… Это такая железная штука, чтобы на нее накалывать мясо и класть в рот. Вот эта штука.
– Одним словом – штука?
Сомов не улыбался. Таня встревожилась. С мужчиной явно было что-то не то.
– Ну да.
Сомов подошел и показал на табурет.
– А это как называется?
– Это? Деревянная штука для того, чтобы сидеть.
– Я не спрашиваю, для чего она. Как она называется?
– Штука, – уверенно сказал мужчина. – Я хорошо себя чувствую. Мне надо ехать, это… чтобы собирать там…
Сомов повернулся к старушке.
– Ехать надо, только вот в другое место. Мамаша, соберите ему спортивный костюм, чтобы носить, зубную щетку, чтобы зубы чистить, и трусы, чтобы было на смену, еще тапочки и майку. В больницу поедем.
– Зачем? – спросил больной. – Голова не кружится. Не тошнит.
Сомов усмехнулся.
– Хоть голову называете правильно. У вас, дорогой мой, инсульт. Понимаете? А, да, вы же названия не помните. В общем, парализовало вас. Мы немного полечили, но полностью мозг в норму не пришел. Это понятно? Вы забыли названия предметов. Это вот – вилка, а это – табурет, а вот это – банка, а совсем не штука, в которую наливают… Впрочем, налить ничего не хочется? Мочу, например?
– Хочу.
Больной рассматривал банку, которую перед ним держала Таня. Он, не вставая, наполнил посудину.
– А можно не ехать в больницу?
Старушка тоже с надеждой подскочила к Сомову, но только молча смотрела.
– Когда Гиппократа спросили, можно ли есть волчьи ягоды, он ответил: «Можно, только отравитесь!» Можно не ехать, только тогда парализует окончательно, а сейчас есть шанс выкарабкаться и вспомнить названия предметов, а не только их назначение, – спокойно, немного иронично объяснял Сомов. – Голубчик, инсульт – это когда в голове у вас кровь не питает некоторые участки мозга из-за тромба или сужения, и то, что по