— Не хочешь прокатиться за город?
Она пожала плечами, посмотрела на него как-то странно и, пробормотав неуверенно «да, конечно», прихватила со стола пакетик «мальтезерс» и поднялась.
Утром, на обратном пути из Кардиффа, она по большей части молчала, была тиха и задумчива, и Брэнсон даже начал думать, что, может быть, ляпнул лишнее накануне вечером. На завтрак Белла пришла в топе, которого он никогда раньше на ней не видел — умеренно консервативном, но разительно отличающемся, в лучшую сторону, от всего того, что она обычно носила, и сержант не мог не задаться вопросом: а не ради ли него все эти перемены?
В машине Белла тоже оставалась какой-то странно притихшей, ограничившись краткой сводкой новостей о состоянии матери, которое ничуть не улучшилось за последние сутки. Разговор то и дело прерывал установленный на приборной доске навигатор «томтом», каждые несколько минут выдававший резким, лающим голосом указания касательно маршрута.
Перед последней милей обязанности штурмана взяла на себя Белла. Впрочем, зачитав громко полученные от Эммы Ривз подсказки, она снова ушла в свои мысли. Они проехали сначала по узкой сельской дороге, потом свернули налево возле указателя с надписью «Общество любителей рыбной ловли» Западного Суссекса и покатили по круто уходящей вниз одноколейке, обсаженной по обе стороны высокими кустами.
— Жила когда-нибудь в деревне? — спросил Брэнсон, чтобы хоть как-то сломать тяготившее его молчание. Может быть, он все-таки задел ее чем-то накануне? Но чем? Вроде бы ничего особенного не сделал и не сказал.
— Это не мое.
— И не мое тоже. Я — прирожденный горожанин. В деревне, по-моему, слишком много чудаков.
— Я выросла в деревне. Мои родители арендовали землю у одного фермера. В город мы переехали, когда они вышли на пенсию.
— А-а-а, — протянул он, пытаясь придумать, как выйти из неудобного положения. — Ну, я не имел в виду, что все — чудаки.
Она промолчала.
Очередной знак указал влево, в сторону недостроенной и, похоже, заброшенной фермы. Большой хозяйский дом явно пустовал; на двери стоявшего без крыши амбара болталась табличка с надписью «Опасно. Не входить»; еще одна постройка, сложенная из серых шлакоблоков, глазела на мир пустыми, без стекол, окнами и темными дверными проемами. Чуть дальше протянулись старинные, без окон, коттеджи. Повсюду лежали мешки с песком, дренажные трубы и громадные деревянные катушки электрического кабеля.
Форсировав разлившуюся мутную лужу, они увидели фургончик службы криминалистической экспертизы, припаркованный на бетонированной площадке, рядом с большим темно-синим внедорожником. Поперек узкого проезда была натянута синяя с белым оградительная лента. Висевший на столбе знак предупреждал: «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ».
За исполнением предписания следила Эмма Ривз, серьезная, симпатичная блондинка, предусмотрительно облачившаяся в белый комбинезон, резиновые сапоги и синие перчатки. В руке она держала журнал осмотра места происшествия. Рядом с ней топтался эксперт-криминалист Дэвид Грин, также в комбинезоне. Улыбчивый мужчина в болотных сапогах и соответствующем облачении замер, словно постовой, с удочкой в руке.
Проклиная себя за рассеянность — грязная жижа уже затопила его старательно начищенные мокасины, — Брэнсон достал из багажника дорожную сумку и вместе с Беллой направился к проезду.
— Сэр, это Уильям Питчер. Это он нам позвонил. И кстати, он — отставной парамедик.
— Спасибо за звонок. — Брэнсон повернулся к мужчине с удочкой: — Вы уверены, что этого клочка не было на кусте вчера?
— Уверен. Надеюсь, не зря вас побеспокоил. — Уильям Питчер посмотрел на Дэвида Грина, потом на Эмму Ривз и остановился на Гленне. — Вчера его там точно не было. Я уходил в девять вечера и проверил регистратор — после меня в обществе никого не оставалось, а сегодня никто еще не приходил.
За плотной стеной деревьев мелькала полоска воды. Брэнсон взглянул на Эмму Ривз, потом на Дэвида Грина:
— Нам переодеться?
Грин покачал головой:
— Не надо. Разве что хотите сами все проверить? — Он с сомнением посмотрел на мокасины Брэнсона. Белла успела переобуться в резиновые сапожки.
— Я только хочу на этот клочок посмотреть.
Стараясь не наступать на старые следы, Грин повел его к зацепившемуся за ветку обрывку ткани. В просвете между кустами сержант увидел деревянный причал. Озеро имело овальную форму, берега его сильно заросли, по периметру было оборудовано несколько рыболовных мест. В дальнем конце озеро сужалось, становясь чуть шире речки, но потом снова расширялось. Идиллия да и только.
Уильям Питчер оказался человеком разговорчивым, если не сказать болтливым, настоящим кладезем информации, и мог многое рассказать об обществе и его членах. Гленн Брэнсон никогда даже не задумывался о том, что пруд чем-то отличается от озера. Теперь, благодаря Уильяму Питчеру, он это знал. Любой внутренний водоем, площадь которого превышает пол-акра, называется озером. Площадь здешнего достигала трех с половиной акров, а его главная проблема, объяснил словоохотливый рыболов, заключалась в угрозе заболачивания.
Впрочем, как вскоре выяснилось, по крайней мере в этой части озера проблемы были посерьезнее.
49
Эмис Смолбоун кипел от злости. Прошлепав к краю бассейна — каждый шаг отдавался жгучей болью в стертых подошвах, — он посмотрел на четыре зеленых цилиндрических деревца в металлических кадках на противоположной стороне и сердито затянулся «коибой».
Эмис Смолбоун не просто кипел от злости. В нем бушевал неутихающий ураган гнева. Гнев этот был так силен, что он даже не заметил ледяного тягучего винтажного ирландского виски «Джемисон». Высоко над ним голубело ясное послеполуденное небо. Пролетевший реактивный самолет оставил на нем клубящуюся белую полоску. Среда. Первая неделя свободы. После встречи с Грейсом он все же зарегистрировался в хостеле и встретился с офицером службы пробации — исключительно для того, чтобы не давать ублюдку-полицейскому повода еще раз к нему прицепиться.
Когда-то он жил в одном из лучших в городе домов ценой три миллиона фунтов, у него была вилла в Марбелье, яхта восьмидесяти футов длиной, «феррари-тестаросса». А что теперь? При освобождении ему выдали сорок шесть фунтов плюс жалкое недельное пособие.
И что он мог купить на эти гроши?
Их не хватило бы даже на бутылку виски, вроде той, что он пил сейчас у бассейна лондонского отеля.
А ведь в том, что так случилось, в том, что он все потерял, всего лишился, виноват один человек. Мало того, он ясно дал понять, что и теперь не оставит его в покое. Ублюдок отвез его на самую вершину Девилз-Дайк, унизил самым гнусным образом, причем за то, чего он не делал.
Небольшой запасец остался; ищейки Грейса нашли не все. Денег этих хватит на несколько месяцев относительно комфортной жизни, но, если думать о будущем, нужно побыстрее восстанавливать бизнес.
Здоровенный, мускулистый, с бритой головой и черными очками Генри Тилни пересекал лазурное пространство уверенным кролем, словно говоря: да, я не просто самый мерзкий сукин сын в этом бассейне — я самый мерзкий сукин сын во всем мире.
Интересно, не в первый уже раз задавался вопросом Смолбоун, как вышло, что этот тип избежал наказания, а он получил пожизненное? И если, отсидев двенадцать с лишним лет, нарушит условия досрочного освобождения, то вернется туда, откуда вышел.
Может быть, как он давно подозревал, это Генри Тилни и отправил его на нары? Не потому ли такой заботливый теперь? Не потому ли умасливает, что не хочет, чтобы он совал нос куда не надо?
Завершив заплыв, Тилни направился к бильярдной — грузный, мокрый, с внушительно выпирающим бугром под модными купальными трусами — и через минуту вернулся с банкой лагера. Ловко вскрыв банку, он поднес ее ко рту, сделал несколько глотков и вытер с губ пену.
— Окунись, приятель. Двадцать девять градусов. Красота!
Смолбоун недовольно скривился:
— Не мое. Никогда не любил воду — кто знает, что там… есть или было.
Тилни улыбнулся, пряча за улыбкой беспокойство.
— Ну, если тебя это волнует, я в нее не ссал.
Смолбоун покачал головой:
— Ссал ты там или нет — дело не в этом. Меня больше волнует, не ссал ли в нее Рой Грейс.
Тилни нахмурился:
— Ты что на хрен хочешь этим сказать?
Смолбоун пожал плечами, отметив про себя, что Тилни избегает смотреть ему в глаза.
— Рой Грейс поломал мне жизнь. Тебе повезло, что твою не поломал.
Тилни тяжело опустился на шезлонг.
— Забудь.
— Забыть? После того, что он со мной тогда сделал? После того, что сделал вчера?
— Грейс — тупой служака. Сидит на своих пятидесяти кусках в год и на большее не способен. Тебе шестьдесят два. Большинство в твоем возрасте подумывают об отставке. И думать тебе надо не о том, чтобы поссать кому-то в тарелку. Ты чего хочешь? Поработать пару-тройку лет, зашибить серьезную деньгу и уйти на покой или задираться с полицейскими? Ты хоть понимаешь, чем это для тебя обернется? Тем, что закончишь свои дни в каком-нибудь дерьмовом клоповнике, как Терри Биглоу. Ты этого хочешь? Стать таким, как Терри Биглоу?
— Я хочу поквитаться с Роем Грейсом, — ответил Смолбоун и с такой силой стиснул зубы, что кожа на лице натянулась, и Тилни увидел проступившие под ней кости. — Я тут разузнал про него кое-что. Похоже, старший констебль назначил его ответственным за безопасность Геи, пока она в городе. И знаешь, что я собираюсь сделать? Я подпорчу ему праздник. Опозорю перед всем светом. Выставлю идиотом. — Он ухмыльнулся. — Устрою взлом в ее номере.
— И что это тебе даст?
Смолбоун вкрадчиво улыбнулся:
— Это будет моя месть. Понимаешь? Ну и заработаю малость. Я двенадцать лет думал, как с ним посчитаться. Строил планы. Знаешь, что он со мной вчера сделал?
— Ты мне уже два раза рассказывал.
— Я ему докажу, что с Эмисом Смолбоуном так поступать нельзя.
— Ты точно решил?