Прежде чем опять сесть за руль, инспектор зашел в бар выпить кофе. За столиками сидело с полдюжины мужчин и женщин. Слышалась иностранная речь. Хорваты, скорее всего, а также французы. Инспектор поднял руку, чтобы привлечь внимание официантки, которая только что принесла заказ большой компании – вино, в основном. Стуки попытался разговорить официантку и спросил о посетителях. «Сейчас проходит международный конгресс энологов, – ответила девушка, очень удивившись, что кто-то об этом может не знать. – Целых три дня!» – добавила она, для выразительности показав на пальцах.
Эксперты по вину со всего мира. А по ним и не скажешь. Тот красавчик, например, похож на известного актера. А другой, блондин средних лет, в круглых и таких крошечных очках, что они казались игрушечными, он вполне мог сойти за преподавателя финской литературы. Официантка вернулась и принесла кофе и брошюрку с программой конгресса. Двадцать первого, двадцать второго и двадцать третьего августа. «Сравнительная характеристика разных типов дрожжей, используемых для винификации». Череда выдающихся спикеров, известные имена, особенно в мире шампанских вин. Впрочем, цель этого семинара была амбициозной: стимулировать использование дрожжевых штаммов, выведенных в той же местности, где производится вино. По мнению докладчиков, этот метод способен значительно улучшить органолептические свойства вина и тем самым повысить биологическую ценность напитка. Стуки представил, как уважаемые эксперты уже точат свои ножи в связи с предстоящей им схваткой между теми, кто предпочитает использование небольшого количества уже изученных и апробированных штаммов дрожжей и сторонниками многообразия в поисках новых оттенков вкуса с целью поразить ценителей хорошего вина.
Инспектор одобрительно кивнул, глядя на уставленные наполненными бокалами подносы, которые официантка продолжала подносить к столикам посетителей. Стуки попробовал понаблюдать за руками и губами этих экспертов вина, но не увидел ничего особенного. Кто знает, что бы рассказал о них Секондо? Стуки засмотрелся на бокал с золотистым вином на соседнем столике – то ли рамандоло, то ли фриулано[15]. Но тут в дальнем конце площади, где улица спускалась к мосту, внимание инспектора привлекла необычная человеческая фигура, вынырнувшая из боковой улочки. Человек двигался как-то странно. На плечах он нес маленький стульчик, на голове у него была мотоциклетная каска.
– А это еще кто? – спросил Стуки у официантки.
– Дурачок Питуссо. Помните, я вам рассказывала? Тот, которого граф всегда угощал кофе. Сумасшедший.
– Как именно сумасшедший?
– В каком смысле?
– Это у него наследственное или, как бы так сказать, по вине творческих нейронов? А может, просто по голове дали?
– Не по голове, а в голову ударило. Он стал таким от вина. Когда на этом самом месте еще была таверна, Питуссо частенько терял сознание, но совсем не от солнечного удара.
Странный человек поставил на землю стульчик и уселся перед калиткой. Подошедший Стуки заметил, что тот аккуратно раскладывал перед собой на чистой тряпочке какие-то инструменты: щетку для чистки железа, маленькое долото, молоточек, кисточку и пилку. Фигурой мужчина походил на борца: мощная широкая спина, ноги в шортах мускулистые, как у велосипедиста. Расстегнутая мотоциклетная каска была ему мала и кое-как держалась на макушке большой головы. Лицо круглое и широкое, узенькие глазки и пара седых, обвисших усов.
– Чем вы занимаетесь?
– Скребу.
– Зачем?
– Потому что ржавчина разъедает империю.
– Какую империю?
– Нравственную. А я скребу бесплатно, как ангелы, – добавил он, не сводя взгляда с пятнышек ржавчины на столбах калитки. Вездесущая ржавчина как результат брачного союза железа и кислорода.
С неба упало несколько капель. Наверное, с холмов шла гроза. Но Питуссо не стал беспокоиться.
– В эти дни по вечерам идет дождь. – сказал он. – Равнина испаряется, горы уплотняются, и ржавчина умножается. Ржавчина без ума от воды, кто знает почему?
А я все скребу. Я собираюсь заняться ангелом, сидящим на надгробной плите господина Фистолона. Это работа кузнеца Пестрина Антонио, любимого сына мастера Джованни. Вышеупомянутый ангел покрылся многочисленными наростами ржавчины в одиннадцать часов. Самое время аперитива, который готовит душу и желудок к обильному обеду, когда сплоченная семья празднует единение богини плодородия Цереры и Бахуса, покровителя виноградников. Священный союз, который скрепляет любовь, супружескую верность…
О верность, Фистолон-отец! Не ты ли был как тот мелкий чиновник, приклеенный, скажем так, на всю жизнь к своему бюро. А тебе нравились, назовем это так, столы-бюро других чиновников, но не те, из старого дерева, а поновее, на двух ногах, скажем так, а не на четырех ножках. Блестящие бюро, только что из парикмахерской и не в шерстяном нижнем белье, а в тонком и с кружевом, скажем так. Ты правильно делал, потому что если столами пренебрегать, на них собирается пыль и все отложенные дела и они становятся громоздкими. И приходится обрабатывать дела, давать им воздуха, и ты, Фистолон, был, скажем так, выбиватель матрасов. Твой отец, старый Фистолон, набивал новые и чистил старые матрасы. В молодости он ходил по домам и спрашивал, нет ли у кого матрасов, которые нуждались в чистке. И так как он был сильным и дружелюбным мужчиной, такие оказывались в каждом втором доме. В деревне, понятное дело, дружеское расположение, скажем так, почитали за добродетель. В определенные периоды его действительно не хватало. Например, летом, когда столько работы в полях и мужчин нет дома. Или в холодную осень, когда приходят первые грустные мысли и мужья проводят большую часть времени в таверне. Что ни говорите, а от битья матрасов и развлечение, и польза.
Если бы мне случилось вернуться домой и застать старого Фистолона и мою жену за выбиванием матраса, палка из черной акации хорошо прогулялась бы по его башке и по шее. И ты, молодой Фистолон, если бы я тебя увидел с молоденькой официанткой, и ты бы попробовал моей палки. Очень полезная штука – палка из черной акации. Когда почтальон роняет твою почту мимо почтового ящика по неуклюжести или потому что ему некогда – и тут поможет палка. Увидишь, что в следующий раз он уже не промахнется, и даже сам распишется в получении телеграммы, только бы тебя не раздражать.
Основа империи – это палка из черной акации и борьба с ржавчиной. Меня научил этому мой отец Луиджи, год рождения 1919. Он был ранен во Второй африканской войне, за что получил награду. И был всегда верен супружескому долгу. Ты помнишь моего отца Луиджи? Как-то зимой, когда холодно, у него случился разрыв сердца, и понятно, чем это все заканчивается. С тобой, Фистолон, это должно было случиться весной, когда природа просыпается и цветут невесты. И явно не под звуки оркестра, а как я себе это представляю: только что медитировал на унитазе и – мертвый! Однако ты отошел в мир иной 7 октября 1997 года, и твоя семья установила на могильной плите ангела, сделанного мастером Пестрином Антонио, мать которого ладила со старым Фистолоном, а жена играла в бананы с тобой, молодой Фистолон. Какой ангел у него мог получиться? Только ржавый. Но я скребу.
23 августа. Воскресенье
Тихий летний вечер не предвещал ничего неожиданного, когда, подобно запоздалому шлейфу августовского звездопада, в город ворвалась синьора Селинда Салватьерра. Она примчалась на такси около семи часов вечера прямо из столицы лагун. В субботу утром, приземлившись в аэропорту Тревизо и ознакомившись с последним волеизъявлением своего дяди, графа Анчилотто, новоиспеченная наследница велела нотариусу забронировать ей номер в одной из гостиниц Венеции. Ведь нельзя же было упустить такую возможность своими глазами увидеть полет голубей на площади Святого Марка.
Терпение водителя такси было на пределе, и совсем не из-за продолжительности поездки. Синьора Салватьерра заставляла его гнать машину как одержимая, и при этом ни на секунду не переставала болтать, постоянно мешая итальянский язык и кастильское наречие.
Водитель резко затормозил на центральной площади, почти оглохнув от криков синьоры, которая внезапно поняла, что они проезжали мимо здания мэрии. Таксист еще не успел заглушить мотор, как Селинда выскочила из машины, взбежала по лестнице и стала дергать дверную ручку и колотить в дверь.
– Почему они закрыты? Что за порядки в этом городе?
К ней на помощь уже спешила инспектор дорожной полиции, дежурившая на площади. Однако Селинде Салватьерре такой прием показался недостаточным. Она ожидала как минимум оркестра. А как иначе можно достойно встретить наследницу огромной фазенды в пампасах в окрестностях… как его?
– Треви-зо, – подсказала инспектор, уже раскаиваясь про себя, что не согласилась на ношение на службе табельного оружия: пистолета или хотя бы дубинки.
– Треви-зо. Мне нравится Тревизо, – заключила Селинда и, потянув женщину-инспектора за рукав, начала показывать ей фотокопии кадастровых карт, которые она получила от нотариуса.
– Но бумаги – это не земля! – заявила она, – мне не терпится осмотреть мои новые владения.
– Ваши владения? – удивленно спросила инспектор, снова и снова перелистывая документы, пока синьора Салватьерра подробно объясняла степень родства, которое связывало ее с графом Анчилотто. Затем Селинда принялась демонстрировать свой опыт разведения виноградников, познания в ботанике, вспомнила адреса своих бывших подруг со времен учебы в университете, самая успешная из которых стала известным адвокатом в не менее известном Сан-Франциско.
– Вы когда-нибудь были в Сан-Франциско, солдат?
– Инспектор дорожной полиции, – поправила ее женщина и добавила, что у нее не было случая ознакомиться со всеми владениями господина Анчилотто, возможно потому, что они простирались и за пределами их административного округа. Ей нужно было время, чтобы собрать информацию. Селинда Салватьерра ответила, что она сама этим займется, и потребовала у инспектора записать ей точный адрес дома графа Анчилотто. Затем она заставила таксиста еще попотеть: тому пришлось довольно долго кружить по узким извилистым улочкам и, наконец-то добравшись до места назначения, выгрузить два огромных чемодана возле ворот виллы, которые также оказались запертыми.