– Что было до этого, для нас не имеет значения, – сухо ответил Леонарди.
– Значит ли это, что мотивы убийства мы должны искать только в пределах цементного завода?
– Не торопитесь с выводами. Сначала соберем всю информацию, а потом будем рассуждать, – заявил Леонарди.
– Но лично у вас какие идеи на этот счет? – настаивал, сам того не желая, Стуки.
– Трудно сказать. Убитого все характеризуют с положительной стороны: отличный работник, никаких трений с городскими властями. Впрочем, мы здесь для того, чтобы расследовать, и будем копать как положено. – Комиссар умолк на несколько секунд, а затем продолжал: – И, повторяю еще раз, вся информация должна проходить через меня, всем понятно?
Он внимательно посмотрел на каждого члена своей команды, медленно переводя взгляд с одного на другого и несколько дольше задержав его на Стуки.
– Как всегда, – скромно ответил инспектор.
То, что Леонарди решил еще раз напомнить о том, кто главный в расследовании убийства, – это было вполне естественно: иерархия, если она работает, должна соблюдаться. Но Стуки не нравилось, что комиссар не отпускал от себя ни на шаг агента Спрейфико.
– Ландрулли, начальник маринует его, как курицу в сметане.
– Это не единственная проблема Спрейфико, инспектор, – ответил Ландрулли. – Я как-то подсмотрел, как он, даже особо не таясь, болтал в чате.
– Хорошо, я скажу агенту Спрейфико, чтобы он занимался этим в свободное от работы время, – сказал Стуки.
Ландрулли подошел к инспектору так близко, будто хотел сообщить ему большой секрет. «Возможно, Спрейфико действительно попал в переделку», – подумал Стуки.
– Он разговаривает в чате с умершими.
– Антимама! С мертвыми?
– Мэрилин Монро. Разве она не умерла?
– Она-то умерла, но оставила после себя несколько миллионов блондинов и блондинок, которые подписываются ее именем.
– И как тогда та Мэрилин Монро, которая пишет Спрейфико, знает так много о том, как она умерла? Она хочет, чтобы Спрейфико расследовал загадочные обстоятельства ее гибели.
– Частное расследование?
– Именно.
– Отвлекая от его основной работы.
– Это намного хуже, чем комиссар Леонарди.
– Антимама! Но я покажу этой Мэрилин Монро.
Селинда Салватьерра решительно переступила порог здания городской администрации, слегка покачиваясь на высоких каблуках и виляя бедрами. У нее была замысловатая прическа и множество браслетов на запястьях, которые мелодично позвякивали, когда она, простирая руки к небу, восклицала: «Где моя земля?» Никто и представить себе не мог, что наследство графа Анчилотто произведет такой переполох. Поэтому ни у кого не было плана, как отбиваться от атак синьоры Салватьерры. Ни плана А, ни плана Б. Мэра не оказалось на месте, начальник земельного отдела также не мог ее принять. Создавалось впечатление, что все постарались спрятаться кто куда, только бы не встречаться с этим извергающимся вулканом. Это пришлось сделать инспектору дорожной полиции.
– Опять вы? – поприветствовала она синьору Салватьерру.
– Где эта банда?
– Синьора, вы должны проявить терпение. В городе было совершено ужасное преступление.
– Вы украли мою землю! Вот преступление!
– Было совершено убийство, – сказала инспектор, из последних сил пытаясь сдержаться.
В этот момент она вспомнила, что ей на хранение дали полный комплект ключей от виллы покойного графа. Инспектор дорожной полиции взяла ключи из сейфа и показала синьоре Селинде. Ей не очень удалось сдержать свое раздражение: все-таки это была формальная процедура, как вскрытие завещания, например. Наследнице передавалось общественное имущество. Инспектор засомневалась и не спешила отдать связку. Недолго думая, Селинда Салватьерра выхватила ключи у нее из рук.
– Еще я хочу проводника, который показал бы мне все мои владения. И я его найду!
Глядя вслед удаляющейся синьоре Салватьерре, инспектор дорожной полиции подумала: «Какая неприятная особа!»
Я скребу надгробную плиту доктора Лоренцона, выдающегося врача, который лечил моих сограждан, не жалея себя самого. Вы помните, прославленный доктор, как зашивали раны без анестезии, которая почему-то всегда так некстати заканчивалась? Мне самому вы один раз вырывали зуб. Вы воткнули мне иголку в десну, а потом очень медленно, со шприцем в руке искали в ящике лекарство для анестезии. Вы никогда не помнили, что куда положили. Обезболивания в тот раз для меня не нашлось. Я вообще сомневаюсь, что оно у вас когда-нибудь было. Зуб вы все равно мне выдернули. Как вы сказали, он и так еле держался.
Еще вы любили делать уколы пенициллина. И поскольку вам, как врачу, доверяли, то все без разговоров оголяли для вас свои задницы. А то вдруг, если не захочешь показать свои булки врачу, тот подумает, что ты ему не доверяешь. И еще, чего доброго, не будет хорошо тебя лечить. Нельзя же, в самом деле, рисковать здоровьем из-за жопы. Поэтому все с готовностью стягивали с себя трусы, особенно женщины. Ну и насмотрелись же вы на женские попы: в форме груши, мандолины, кулича и даже ящика для сбора винограда. А еще на хитрые жопы, которые в вечном поиске приключений. В том числе и на такие, что и смотреть противно.
Потом у вас появилась мания ставить капельницы, которые были тогда в большой моде. Если ты чувствуешь себя уставшим, тебя подбодрит капельница с витаминами, железом и другими снадобьями. Спасет от видений, наваждений, депрессий и истощения. От стирки без стиральной машины, от корки на поленте, от всего-всего, легкого и тяжелого, мелкого и крупного, поможет капельница. В амбулатории или на дому, рано утром или в сумерки. Дошло до того, что тот, кто прошел только один курс капельниц, стыдился об этом рассказывать. Уважающие себя респектабельные семьи кололи пять или шесть курсов в год. Весной или осенью, чтобы победить усталость начала или конца года, от жары или от холода. Если женщина не беременела, или когда у беременной была анемия. Колоться помогало от всего: и чтобы жить, и чтобы умирать.
Доктор Лоренцон был человеком неутомимым. Иглы и шприцы у него расходились в два счета. Завистники говорили о вас, уважаемый доктор, что вы пользовались только одним шприцем и одной иглой, которые без конца кипятили. Но недостаточно. И что вы многих их нас заразили гепатитом С. А мы даже и не знали, что это такое. Это было похоже на футбольную команду низшей лиги, и никто особо не переживал по этому поводу.
– Как дела?
– Неплохо. А кстати, мне диагностировали гепатит С. Но я чувствую себя очень хорошо. Эти врачи не разрешают мне играть в Сериях А и В, определили меня в Серию С. Но мне здесь скучно, не хватает соревновательного духа, все тут какие-то вялые и уставшие.
Когда у меня случилась маленькая депрессия, вы и мне поставили несколько капельниц. Вы приходили к нам домой в то время, когда я возвращался из школы. Я помню, мне в тот момент хотелось разгромить все вокруг. Но у меня еще не было моей палки из черной акации. Если бы я тогда знал, как иногда бывает полезна палка! Дорогой доктор Лоренцон, в конце концов и вы нас оставили. Говорят, из-за болезни, которая начинается на букву С, но таких много. Тем более это нехорошо – интересоваться, отчего доктор покинул этот мир. И о моем отце, который не вернулся с войны, мы тоже больше ничего не узнали, кроме того, что его видели в пригороде Рима, где он стрелял по американцам. После этого мы уже никогда и ничего о нем не слышали. Все-таки странно, что я родился уже после войны, если он пропал намного раньше. Но лучше я буду скрести…
25 августа. Вторник
Иногда встречаются такие фабрики или заводы, мрачная атмосфера которых очень подошла бы для съемок фильмов в жанре хоррор. Входя туда, вы с первого взгляда понимаете, что это нездоровое место, где, вопреки всем законам экономики, большие деньги порождают нищету и болезни.
Цементный завод совсем не производил такого впечатления. В его облике не было абсолютно ничего зловещего. К воротам предприятия вела обсаженная деревьями тенистая дорога, впадающая в основную транспортную сеть. Поток подъезжающих и отъезжающих грузовиков впечатлял.
Стуки медленно двигался по дороге на своей машине за одним из грузовиков. Время от времени из окна автомобиля он бросал взгляд на тонкий слой пыли, которая, как сахарная пудра, покрывала все вокруг. Мельчайшие частицы строительного материала стали неотъемлемым элементом пейзажа. Ближайшие дома находились отсюда на расстоянии примерно километра по прямой. Наверное, тем, кто жил неподалеку, приходилось есть салат, приправленный, как специями, этим порошком. Пыль против чистого воздуха, открытый простор против цемента. Современная жестокая война. Инспектор поймал себя на том, что рассматривает детали постройки. Это были далеко не четыре стены и крыша, как могло показаться на первый взгляд. Стуки был впечатлен. Его привлекала строгая, величественная красота инженерного замысла. Во всем, начиная от печных труб, виделось некое готическое великолепие. Инспектор никогда еще не был на цементном заводе. Стуки подумал, что почти никто, если он этим непосредственно не занимается, не представляет себе, как делают, например, пластмассу, удобрения, зубную пасту или тот же цемент. Инспектор остановился, чтобы получше рассмотреть на стене длинную полосу белой извести, скрывавшую какую-то надпись.
Секретарша разглядывала Стуки, как рекламный щит, расхваливающий мужские пижамы. На вопрос инспектора она ответила, что непосредственно на предприятии работало около пятидесяти рабочих и четыре офисных сотрудника. Потом, имелись еще внешние рабочие, в основном – водители грузовиков.
– Вы не будете закрываться на время траура? – спросил Стуки.
– Мы не можем останавливать оборудование.
– Инженер Спеджорин, каким он был?
– Он руководил заводом.
– Это мне известно, но каким он был руководителем?
– Как все начальники.