Смеркалось. Инспектор задумался, не дать ли Франческе лишний день, чтобы получше замести следы? Она должна была сделать все в совершенстве, поэтому и готовилась несколько месяцев. Это был ее шанс. Анчилотто понял это сразу же после того, как испытал девушку, послав написать ту фразу на стене цементного завода. Желтого цвета, как машина, которую он ей подарил. У Франчески не было ни привязанностей, ни сожалений, ни мук совести, которые связывали бы ее с этими местами. Найти девушку будет непросто.
– Выследить ее будет нелегко! – воскликнул комиссар Леонарди.
Они ждали инспектора в полицейском управлении допоздна, всей командой. Внимательно выслушали его рассказ. Все сходилось. Теперь мяч переходил к другим игрокам. Комиссар Леонарди набрал номер начальника полицейского управления…
Стуки должен был рассказать все бармену Секондо. Тому было нелегко поверить в слова полицейского. Он то и дело глотал ртом воздух, брал в руки бутылку и через несколько секунд ставил ее на место, ополаскивал и принимался вытирать и без того кристально чистые стаканы.
– Вот она, власть зла, – произнес наконец Секондо.
– Как бы не так!
– Вы не верите, что зло так же сильно, как гравитация, и притягивает нас вопреки нашей воле?
Нет, вы только послушайте! Зло! От этих предрассудков у Стуки сводило желудок, словно от соуса из хрена на сыре с плесенью. Почему-то такого зла совсем не наблюдается в отношениях между опоссумами и ленивцами. Возможно, потому что количество животных, наделенных здравым смыслом, никогда не опускается ниже определенного порога. Или же причина в том, что показатель глупости достигает такого уровня, что умные индивидуумы вымирают просто потому, что отказываются размножаться? Вот так: пам! Всё и сразу. Очень просто. Жаль, что это необратимо. Вот это зло! Трудность возникает в понимании слова «необратимо».
– Если бы вы держали его под дулом пистолета, вы бы выстрелили в такого, как граф? – спросил Секондо.
– Я бы его арестовал, – ответил Стуки.
– Наверное, Анчилотто не возражал бы против того, чтобы его арестовал такой полицейский, как вы.
– Как я?
– Тот, который в компании не откажется опрокинуть стаканчик-другой.
«Не самая лучшая привычка, когда человек, чтобы утолить жажду, пьет просекко как воду», – подумал Стуки.
– Может быть, я изменю название бара, – сказал Секондо. – Я назову его «Таверна ушедших».
– Заведение для стариков.
– Так оно и есть.
– Странная вещь – старость, – вздохнул Стуки.
– Да уж…
– Секондо, только один маленький вопрос… Не было бы ничего странного в том, что у графа Анчилотто имелось два пистолета. Странность в том, что он не отнес дону Амброзио сразу оба. Если граф этого не сделал, значит, была причина: у него пистолет был только один.
Секондо напрягся. Но он это предвидел, потому что знал, что инспектор поймет.
– Когда вы дали Анчилотто свой пистолет?
Бармен молчал.
– Оружие вам подарил граф, когда вы были в Маракайбо, чтобы ходить вместе стрелять, – продолжал Стуки. – Свой пистолет он отнес патеру, дону Амброзио, когда у него случился тот особый кризис доброты. Потом, однако, все изменилось. И в голове у Анчилотто созрел план, как не только эффектно уйти со сцены, но и увести за собой… я даже не хочу называть его врагом… раздражающий элемент? – инженера Спеджорина. Для этого графу как раз нужен был второй пистолет. Добыть первый было довольно легко. Он был нужен, чтобы пустить полицию по ложному следу. Всю грязную работу должен был сделать второй пистолет.
– Анчилотто попросил его у меня в первых числах июня. Я хранил оружие как реликвию. Как память. У меня даже патронов не было. Ничего…
– Что он вам сказал?
– Верни подарок.
– Что вы об этом подумали?
– Что он хотел застрелиться.
– Антимама! Вы мне все время говорили, что граф был здоров.
– Так он говорил. Но в нем чувствовалось некая глубинная боль. Что-то его снедало.
– И несмотря на это вы ему отдали пистолет?
– А я мог ответить нет? Графу? Тому, который всегда шагал впереди жизни? Я надеялся, что ошибаюсь, но вместо этого…
– Секондо, почему вы мне ничего об этом не рассказали?
– Что я должен был вам сказать? Что бы это изменило?
«Ничего», – подумал Стуки.
– Однако есть один момент, который я никак не могу понять. То, о чем и вы мне как-то заметили: почему такой человек, как граф, не сделал это сам? Я не понимаю.
– Я не знаю. Анчилотто перестал стрелять, когда стал плохо видеть. Он это скрывал: почти никогда не носил очки на публике.
– Я видел графа в очках на одной из фотографий.
– Считайте, что вам повезло. Анчилотто этого очень стыдился.
– И как это связано с убийством инженера?
– Я скажу, как сам думаю. Возможно, он боялся промахнуться. Подумайте, какое бы это произвело впечатление! Представьте только заголовки газетных статей: «Граф Анчилотто, эксперт в стрельбе из пистолета, промахнулся!»
– Да, ужасный конфуз.
– И добровольно уходить из жизни после того, как насмешил весь город? Чтобы все хохотали над ним, графом?
– Секондо, как пил Анчилотто?
– Как великий волшебник.
5 сентября. Суббота
Хорошо подумайте, прежде чем провоцировать консерватора! Из тех, который спал в неудобной позе большую часть своей жизни и вдруг в один прекрасный момент нашел положение настолько комфортное, что это вызвало у него подкожный зуд, внутреннюю улыбку и ощущение легкости от возможности чувствовать себя живым и довольным. Никогда не лишайте консерватора его маленького удобного угла. Он может сжечь мир дотла, чтобы не допустить даже малейшего изменения.
Стуки не был полностью убежден в том, что именно страх показаться смешным побудил Анчилотто поручить исполнение организованного им преступления другим людям, вместо того чтобы совершить его самому, что он, без сомнения, был в состоянии сделать. Может быть, граф считал инженера недостойным умереть от руки благородного человека? Скорее всего, его привлекала идея, что в городе еще очень долго и шепотом будут рассказывать о том, что граф Анчилотто учинил перед уходом. И, переходя из уст в уста, история будет расширяться и расти от добавления новых подробностей, совсем как рыба, пойманная рыбаком, добыча, подстреленная на охоте, грибы, собранные грибником. Следуя по невидимой дороге, вымощенной воспоминаниями, постепенно стерлась бы память о его смерти и остался бы миф о человеке, который сделал три выстрела, будучи уже мертвым. Так ли это? Все возможно, когда дело касается людей.
Стуки чувствовал, как ремень мотоциклетного шлема сжимает ему горло. По левой стороне он заметил указатель дороги, ведущей к средневековому замку. Там инспектор остановился, припарковав свой мотоцикл прямо у старинных ворот. Затем он медленно обогнул стены замка и пошел по дороге, которая вела в тени каштанов и акаций то вверх, то вниз по холмам. Тропинки разбегались в разные стороны. На виноградниках еще шел сбор урожая. Тракторы, груженные отяжелевшими гроздьями, двигались, раскачиваясь между рядами, медленно, словно крестный ход.
Инспектор дошел до виллы графа Анчилотто и нажал на звонок рядом с калиткой. Селинда Салватьерра, расположившаяся в шезлонге недалеко от входа, жестом пригласила его войти. Без лишних слов Стуки сообщил женщине, что через несколько дней ей нужно будет забрать лабрадора графа из ветлечебницы в Тревизо. Собака чувствует себя лучше, и самое время ей вернуться домой. Селинда пообещала, что сделает это. Стуки попросил разрешения осмотреть винный погреб. Женщина сначала засомневалась, но потом поняла. Молча она сделала инспектору знак следовать за ней. Из большой пустой комнаты на первом этаже они спустились вниз по лестнице. На этот раз дверь погреба была не заперта. Синьора Салватьерра распахнула ее и включила маленькую желтую лампочку.
Первое, что увидел Стуки, – четыре красивых крутых каменных ступени. Затем взору инспектора открылась секретная, совершенно уникальная библиотека господина Анчилотто с покрытыми пылью бутылками вина вместо старинных фолиантов. Мужчина обратил внимание, что пахло здесь по-особенному. Трудноопределимая смесь ароматов: едва уловимый запах плесени и другой, слегка сладковатый, с нотками ванили и миндаля. Так пахнет воздух, насыщенный старыми воспоминаниями. С самого начала и до конца, от альфы до омеги. Альфа – это корень в почве, набухшая почка и цветок, а омега – долгожданные праздники с танцами в чанах, босые ноги давят виноград, капает сусло, течет виноградный сок… Возвышенности, впадины, равнины, вулканическая пыль, камни и туманы. Омега – это ритуал, опьянение временем, рождающим живительную влагу.
У инспектора возникло быстрое и яркое ощущение, что в этом множестве бутылок, отправленных на покой, как солдаты в культурной войне, были заключены не просто алкогольные напитки, а духи тысячи земель, мириады легенд и все прошлое, сконцентрированное за пределами человеческого разума.
– Что мне предскажет вино графа Анчилотто? – произнес Стуки.
Он приблизился к полкам. Коснулся пальцами нескольких сосудов, будто читая избранные главы некоего повествования. Взял одну из бутылок винтажного вина[37]. На стекле было выгравировано: ad maiora.
Инспектор улыбнулся. Чуть-чуть, словно застенчивый ребенок.
Ad maiora, граф!