Стали брататься и целоваться. А Учитель говорит: "Ну, раз вы помирились, то садитесь на платформу. Светло-зелёные вперёд, темно-зелёные – назад".
Я ожидал какой-нибудь заумной мудрости, а тут – такое. Смеялся долго. Как раз к окончанию этого немереного смеха явилась Эльза. Она выпросила свидание, и ей кое-кто не смог отказать (Ничего не хочу слушать и знать! Как, кто, за что и почему! Не хочу! И не буду!)
– Надеюсь, ты мне здесь не изменял? – сказала она вместо дружелюбного приветствия (у меня вопросы остались, но я уже сказал, что ничего не хочу знать!)
Прическа её стала ещё короче, в ушах добавилось сережек и только после поцелуя я понял, что мне все эти нововведения нравится, даже при учёте негативного обстоятельства, заключающегося в следующем: время вести неторопливые беседы кануло в Лету. Но оказалось, что радость не приходит одна…
– Ворд! – раздался гром с небес.
– Кларушка-хохотушка!
Капитан и тёща обнялись, отчего некоторые решётки слегка погнулись.
– Как там на воле? – спросил я Эльзу, когда смог.
– ЦСКА – кирдык. Спартак пришёл.
– Это кто ж такой?
– Правитель Спарты, северной страны. Действует по принципу: пришёл, увидел, победил. Армия позволяет. Рабов освобождает, господ вешает – короче за ним идет чернь и скоро здесь будет жарко.
– Мне что-то тоже захотелось поменять климат.
– Для этого нам надо найти Чуму.
– А это ещё что за чудик?
– Профессор материалистических наук.
– Типа головастик?
– Вот именно – типа. Хоть бы комплимент мне сказал, как тебе нравится моя новая причёска?
Тут я как всегда не смог выразить словами то, что чувствовало моё сердце и кое-что ещё, чем вызвал недовольство света очей моих, радости сердца моего, властительницы души моей, смысла все жизни моей, луча света в темноте моего сознания, ключика жизни к моей темнице смерти, вершительницы очага… нет, кажется хранительнице очага, а вот вершительницы кого?.. забыл.
Магистр
Опасная бритва бреет меня – начинает с черепа, там, где за затылком ещё пытаются расти волосы, остальные давно эмигрировали на грудь и там поседели… потом бритва возьмётся за щетину на щеках и подбородке, и подберётся к шее… есть тайное – не для всех – удовольствие в том, что тебя бреют острейшим лезвием, которое легко может перерезать тебе горло. Вжик – и всё, захлебнёшься кровью и узнаешь, что там – за горизонтом событий.
Она так и не сняла платье и сейчас ткань намокла и обтягивала её полную грудь.
– Не шевелись, – сказала экономка и своей твёрдой рукой сняла пену и сбритые волосы от горла к подбородку. И окунула бритву в воду…
Мы сидели в тёплой ванне и никто не мог нам помешать. Даже если бы войну объявили магистрату, гонец всё равно бы ждал, ибо меня нельзя беспокоить, когда я принимаю «цирюльника». Когда процедура закончилась, я взял из рук экономки бритву и очень осторожно отрезал пуговицы на платье в зоне декольте… и отбросил бритву на пол, предварительно сложив, чтобы не испортить лезвие…
Боцман
Капитан долго наблюдал за сокамерником – Боцман смотрел в одну точку на стене, на ней, конечно, была нарисована голая баба и нацарапаны разные матерные слова, но всё-таки это не достаточная причина для такой сосредоточенности.
– Ты чего делаешь? – спросил сокамерника Ворд.
– Аппетит наглядываю.
– Чего?
– Ну, нагулять я его не могу, нас никуда не выпускают, вот я его и наглядываю. Смотри – вот тут грибочки, тут капусточка, тут огурчики с помидорчиками и лучком, тут свининка жареная с соусами, а тут баранинка, свеженькая такая баранинка, только что освежёванная с молодого барашка и на шашлычке с лучком…
– Да я тебя задушу! – заревел капитан
– Если ты его не задушишь, я его зарежу! – раздался вой из соседних камер.
Могли бы и зарезать. Но пришёл Спартак и всех освободил. Народным героям слава! А чтобы не отставать от процесса, мы активно стали вооружаться и мочить козлов. Ну, тех, кто против нас. Потому что те, кто против тех, кто против нас, не справляются с ними без нас. Откуда эта строчка? Песня что ли… может, мне надо было не в боцманы, а в композиторы пойти. Они, говорят, могут орудовать нотами и одной рукой смычком махать по несложному алгоритму: крепче локоть, мягче кисть.
Чума готовился к отлету, он кружился, как ползунок вокруг гнезда, в долгополых своих одеждах около сооружения, больше всего похожего на летающий корабль. Как оказалось, этот объект являл собой действительно летающий корабль и назывался он самолётом "Чума-1". Наши языки и ножи вкупе с пистолетами (только Ворд по прежнему называл огнестрельное оружие по-свойски – запускателями быстрых мух) недвусмысленно направили Чуму к мысли взять нас с собой. В итоге в самолёт влезли: Чума (без него никак), Ворд с Чегеваровой, я и коротко стриженная Эльза, два наших ползунка (одна чёрная, другой белый, а быть может – наоборот). Остальных желающих покататься по воздуху пришлось отстрелить. Причем, взлетели мы вовремя: не прошло и часа – мы даже не долетели до побережья Амбиции, – как материк задрожал, и стал погружаться в пучину океана, унося с тобой ЦСКА и Спарту, господ и рабов, копирайты на телах рабов и крепко засевшие в разные головы обычаи.
– Мои приборы предсказали землетрясение, вызванное пробуждением супервулкана Йоло-Крепкий-Пук, но я не думал, что процесс будет настолько глобальным, – сказал Чума, после того как мы отлипли от иллюминаторов. А пялились мы в них долго – не каждый день удается понаблюдать за гибелью целого континента!
Впрочем, если быть точным, то мы не проявили особого сопереживания катастрофе мирового масштаба (Забегая вперёд надо сказать – не целого… это нам так казалось, ушла под воду лишь одна область, правда, не маленькая). Нет, конечно, можно всплакнуть на публику. Но зачем? Неискренне получится. Эльза более эмоционально реагировала бы на убежавшеё молоко, Ворд – на течь в трюме своего корабля, профессор Чума вообще не проявил интереса к затоплению материка – его же приборы это предсказали с точностью до дня, Чегеварову больше волновало отсутствие у неё внуков, меня же больше зацепляли ползунки. Что это, душевная черствость? Как сказать. Да, мы понимали, что много людей погибло, но мы не могли ничего поделать и изменить ситуацию – это, во-первых, а во-вторых, если уж начистоту – то это массово погибли незнакомые нам люди. Мы их никогда не знали, и уже никогда не узнаем. Их для нас не было, и сейчас нет. Катастрофы трагичны, но нам сейчас важно не вписаться в нашу локальную катастрофу – в сложном организме «Чума-1» что-нибудь гикнется и мы гикнемся в море. И погибнем без вариантов. Так что наши мысли и переживания лежали в другой плоскости или на другом эшелоне (так авиаторы называют высоту полёта).
– Карма у местных обитателей была плохая! – заявил Ворд.
– Не говори про то, о чем не имеёшь понятия, – сказала тёща. – Если хочешь поумничать, лучше набери в рот медовухи и глотай.
– Наливай!
Тёща налила капитану и себе, оценила количество медовухи и, вздохнув, наполнила ещё два стакана, потому что профессор за штурвалом пить отказывался категорически, да мы и не настаивали. Не успел я как следует прочувствовать путь медовухи в моём теле, как услышал шорох в саквояже с ползунками, я открыл его и чёрно-белый клубок вылетел на волю. Ползунки сначала бессмысленно кружили под полукруглым сводом кабины самолета, потом освоились и подлетели к одному из иллюминаторов. И тут их понесло: они стали биться о стекло и верещать. Мне было тошно, но я нажал на ручку и стекло уехало в сторону, в кабину ворвался ветер, а из кабины вылетели два моих старых знакомых ползунка. Один белый, другой чёрный… Вот тут я всплакнул. Нонсенс. Континент с людьми затонул – не плакал, а тут разревелся из-за двух… насекомые они, летающие ящеры или кто вообще?
Я так и не понял, почему они вернулись. Эльза предположила, что они летали на свидание со своей королевой. Может быть, не у всех же королевы спят. А когда ползунки вернулись, оживился Чума:
– Чумаво, существа легче воздуха! Дайте мне их! – глаза его лихорадочно заблестели.
– Зачем? – спросил я.
– Я открою секрет свободного полета…
– Они не любят, когда их беспокоят.
– Я не буду их беспокоить, только разрежу и посмотрю, что у них внутри!
Чтобы прекратить его домогания, я приставил под нос профессора ствол ружья, передёрнул затвор и отрубил его притязания:
– Только через твой труп!
– Отсталые люди! – обозвал он нас всех, но довольно вежливо, все-таки профессор – интеллигенция.
Во время полёта среди облаков моя супружница со своей матушкой делились друг с другом классификациями мужчин. У Эльзы всё сводилось к четырем группам: сволочи, не сволочи, принцы и гады. У тёщи имелись ещё шлимазалы, мазурики и настоящие мужики (вымирающий вид). Пока Чума бурчал под свой длинный нос разные непонятки типа: квантовая теория согласуется в вопросе четности флуктуаций изометрического состояния некоторых ядер нескучной валентности, находящихся в надмагнитоном поле… Пока ползунки шуршали своими крылышками под потолком кабины. Короче: пока все вышеперечисленные существа, делали всё вышеперечисленное, мы с капитаном пытались с помощью дедукции объяснить принцип действия ружей. Сначала капитан упомянул об обычае устраивать во время великих пьянок конкурс на самый мощный пук, потом я добавил рассуждение о полете плевка, далее мы добавили к этому детские трубки и горох и, в конце концов, мы расколошматили этот орешек знаний. Можно было бы, конечно, просто спросить у Чумы – но мы не ищем легких путей.
– И все-таки ты, Ворд, ретроград! – я похлопал по плечу "ретрограда".
– Это ещё почему?
– А зачем называть огнестрельное оружие штуками для запускания быстрых мух?
– А чем моё название хуже общепринятого?
– Ну, так ведь… – тут я задумался.
– То, что другим пользуется большинство, не есть решающий фактор для отказа от быстрых мух, ведь согласись быстрые мухи – очень образно.