Погода была отличной, лес переполнен запахами и цветами, вызывал чувство вселенского счастья, лишь могилы под ногами наводили на уныние.
– Вот, Карл Юрьевич, скажите мне, пожалуйста, почему именно в Зареченскую приехал Козарь? – прервала тягостное молчание Клава.
Тот, прочитав очередное имя на памятнике, повернулся к Клаве и развел руками.
– Вот, – продолжила мысли вслух она, – а возможно, в этом таится отгадка. Я еще вчера позвонила своему секретарю и попросила узнать все про Матвея Григорьевича Козаря, но не то, что было с ним после начала войны, а то, кем он был до нее.
– Это-то зачем? – не отвлекаясь от просмотра имен, спросил Карл. Они с утра пришли к старому кладбищу и поняли, что работы тут не на один день. Станица была очень старой и когда-то большой, видно, не соврал хозяин, приютивший их, даже кладбища было два. Решили начать со старого, могилы, которые они сейчас просматривали, датировались 1898 годом. Клава не верила в результат и поэтому подошла к этому без фанатизма. В отличие от своего начальства она шла по тропинке, слегка бросая взгляд на полусгнившие кресты, решив лучше порассуждать.
– Ну, вот смотрите, Карл Юрьевич, ведь что-то его здесь привлекло, ведь откуда-то он узнал, где можно спрятать машину, а я узнавала: это огромная машина-фургон весом примерно 6–7 тонн, ее просто так не спрячешь.
Карла немного бесила отстранённость, с которой Клава выполняла задание, он сам привык делать все досконально и не прощал подчиненных, отличающихся халатностью. Но боясь, что она просто психанет и уйдет, оставив его один на один с жуткой задачей, бесился внутри.
– Может быть, это и логично, но секретарь такую информацию, да еще и быстро, не найдет, зря только деньги на телефоне потратили.
– О, вы не знаете Инну Викторовну, она может все. Это гениальная женщина, достойна кресла директора, просто в нашем жестоком мире пенсионеров не считают дееспособными, а зря. У нее два высших образования, множество управленческих должностей и, что главное, живой ум. Иногда я чувствую, что мне никогда не стать такой, как она, умной и собранной, – Клава решила сегодня не закалывать шишку, длинная коса, заплетенная Сенькой, очень смущала, и она перекладывала ее с одного плеча на другой.
– Значит, вам повезло, мне досталась тупая кукла, – искренне пожаловался Карл.
– При чем тут везение, зачем брали на работу такую? – удивилась Клава.
– Так принято, престижно, круто, надо, чтоб она была модельной внешности. Приеду – уволю дуру.
На этих словах они уперлись в развалины, стоящие на краю старого кладбища. Клава быстро перелезла через разрушенную кирпичную стену и оказалась в центре старого строения. Пол был гнилой, поэтому она ступала медленно и аккуратно. Другие части старого здания чуть лучше сохранились, по ним было понятно, что когда-то это была церковь. Правда, об этом напоминало совсем не многое, о том, что это было очень давно, красочно говорила ель, которая росла в очередном проеме стены, впустив свои уже огромные лапы внутрь в свод бывшей церкви. Лето, солнце, пробивающееся через дырявую крышу, полуразрушенные стены, которые могли бы рассказать многое, эта ель, которая уже успела так вырасти на развалинах, – Клаве жутко захотелось покричать. И она, расставив руки и закрыв глаза, крикнула:
– Что ты помнишь, расскажи,
Мне так хочется историй.
Спорю, ходят миражи,
Несмотря на мораторий.
Ты стоишь здесь сотню лет,
Нет, скорей всего, века.
Много радости и бед
Видел ты наверняка.
– «Про истории забудь,
– услышала она голос Карла и замерла, —
Камень мне ответил грустно. —
Да, в веках идет мой путь,
Но истрачены все чувства,
Человечество грешно,
– Карл Юрьевич подошел к Клаве и, улыбаясь, читал продолжение стихотворения.
– Люди злы, черствы, продажны,
Сколько я стою, лишь зло
Каждый день, какой, не важно.
Мысли грешные свои
Заливали здесь вином».
– Кем ты все века служил?
– приняв правила, подыграла Клава.
– «Я служил, мой друг, дворцом»,
– закончил стихотворение Карл.
Неловкая пауза длилась несколько секунд, они оба посмотрели друг на друга по-другому, словно разглядели немного большее, чем видели ранее, будто совсем другие люди сейчас стояли перед ними. Умные, тонкие и какие-то свои, по-особенному свои, будто они были знакомы давно, тысячу лет назад, и просто на время забыли об этом. Им обоим показалось, что души на мгновение оголились и очень бережно соприкоснулись друг с другом, здесь, под сводами этой старой разрушенной церкви.
Карл решил сказать еще что-нибудь личное, такое, чтоб не упустить странную атмосферу, которая так понравилась ему, он только открыл рот, как Клава неуклюже всплеснула руками и, громко взвизгнув, провалилась под землю.
– Степан Егорыч, – сказала Марина, – почему вы нам сразу не сказали, что вы глава сельского поселения?
Марина в компании двух мужчин с утра отправилась по делам. Администрацию, старенькое покосившееся деревянное строение, нашли быстро, но внутри их ждал сюрприз. За столом сидел Степан Егорыч собственной персоной, сегодня он не был дедом, также и вальяжный помещик куда-то пропал, в тесном кабинете сидел деловой глава поселения в дешевом, но строгом костюме, брюки которого стрелочками уходили прямо в резиновые сапоги.
– А я не мешаю личное и рабочее, – хитро прищурился он. – Да к тому же я не только глава, я и финансовый отдел, и юридический, полностью вся администрация станицы – это я.
– Так вот откуда у вас такой дом, – усмехнулся Борис, но увидев, как изменилось выражения лица у Степан Егорыча, спрятался за спину Марины.
– Говорите, что вам нужно, и выметайтесь, – грозно сказал хозяин кабинета.
– Нам бы узнать про некую Марфу, жившую в вашей станице давно, до войны или во время войны.
– Вы что ищете-то? Может, лучше расскажете, и я вам помогу?
– Ну, это долгая история, – сомневалась Марина.
– А я никуда и не тороплюсь, – сказал Степан Егорыч, сложив демонстративно руки на груди, и все поняли, что придется рассказать.
Церковь в станице была на удивление красивая и ухоженная, стояла она на краю деревни, в ста метрах от «теремка», и переливалась на солнце чистотой своих окон. Купола блестели золотом, стены были выкрашены совершенно недавно и еще пахли краской и побелкой. Перед дверью Ярик по-деловому перекрестился и вошел в прохладу, пахнущую ладаном. Динка, которая с утра почему-то была не в настроении, осталась снаружи курить.
– Добрый день, – услышал он, возле стола со свечками, выложенными рядами, на лавочке сидел батюшка, держа в руках какую-то книгу.
– Добрый, – Ярик не знал, как общаться с представителями церкви, потому как если и был там, то покупкой свечи обычно все и ограничивалось. Впечатлившийся тем, как Карл вчера расположил к себе неприступного Степана Егоровича, Ярик решил поступить так же, для начала стал вспоминать все фильмы про представителей церкви, всё, что он про них знал, но поняв, что эта информация ничтожна, решил действовать по обстоятельствам.
– Благословите, – крикнул он и упал к ногам опешившего служителя церкви, тот испугался и попытался вырвать руку, которую чересчур неистово целовал странный парень.
– Я не могу, – закричал божий человек и, освободив свою конечность, куда-то убежал.
Ярик остался сидеть на полу в недоумении: что он сделал не так?
– Ярополк, ты чего здесь уселся? – докурив, Динка вошла в церковь.
– Знаешь, здесь очень странный батюшка, – вставая, сказал Ярик, – увидев меня, убежал.
– Как я его понимаю, – негромко сказала она и прошла к алтарю.
– Давай уйдем, ну его, – стал уговаривать Ярик.
– Ну уж нет, – сказала девушка и крикнула: – Есть кто живой?
Из-за угла выглянул молодой парень с редкой бородой.
– Девушка, осторожней, тут сумасшедший, – прошептал он, не выходя из укрытия.
– Я знаю, выходите, он не опасный.
– Вы уверены? – уточнил человек.
– Абсолютно, и вообще, он меня ручной, не бойтесь.
Ярик, увидев, что Динка разговаривает со сбежавшим батюшкой, тоже очень тихо подошел поближе.
– Будь осторожна, – прошептал он ей из-за спины, – по-моему, он опасен.
– Зачем ты его напугал? – возмутилась Динка, повернувшись вполоборота. – Он теперь нас боится.
– Я только попросил благословить, – удивился Ярик.
– А еще упал на колени и стал целовать руку так, что я решил, что он мне сейчас что-нибудь откусит, – встрял в разговор божий человек, устав делать вид, что он ничего не слышит.
– Вам что, трудно было благословить? – обиделся Ярик.
– Я дьякон, я не могу благословлять, да и не просят так благословения, будто с ножом к горлу.
– Я новичок в этом деле, – оправдался Ярик, – делал все по наитию.
– Мы к вам по делу, нам бы церковные книги посмотреть – кого крестили, кого отпевали, только они нам нужны примерно сороковых годов.
– Что вы, – засмеялся молодой дьякон, – здесь церкви в то время даже не было, и, соответственно, книг тоже никаких. Эта совсем новая, ее на свои личные сбережения построил наш глава. Лет десять ей, не больше.
– Саня, пойдем на рыбалку, – Сенька, в отличие от остальных женщин в их странной экспедиции, очень любила Санька. Он казался ей большим плюшевым мишкой, добрым и веселым. – Нюрка, хозяйская помощница, сказала, что у них очень путевая речка и рыбы в ней хоть руками лови, а? Пойдем? Я удочку попрошу у деревенских, мне дадут, я сожалетельная.
– Какая? – усмехнулся Санек, он лежал на травке под солнышком и о чем-то лениво размышлял.
– Ну, мне все сожалеют, я периодически этим пользуюсь, знаю, подло, но я не перебарщиваю, держусь в рамках приличий, – очень по-взрослому рассуждала Сенька. – Пойдем на речку, а?