Он почти согласился на рыбалку, как зазвонил телефон.
– Александр, это вы? – услышал он в трубке испуганный голос Карла.
– Почему с телефона Жабы-Клавы звонишь? – ответил вопросом на вопрос Санек, сразу поняв, что что-то не так.
– Клава провалилась и не отвечает оттуда, телефон выпал, я нашел вас в списке и звоню. Я не знаю, что делать, у меня такая особенность – я теряюсь в экстренных ситуациях, – в голосе Карла слышались истерические нотки.
– Стоп, сейчас мне четко: где вы? – сказал Саня и, повесив трубку, резюмировал: – Рыбалка, друг мой Сенька, отменяется, пойдем Жабу-Клаву спасать.
Карл светил в дыру в полу фонариком телефона, но не видно было ничего, периодически он кричал в надежде услышать хотя бы шорох.
– Клавочка, милая, ответьте, – почти плача, прокричал Карл.
– Милая – это перебор, – услышал он долгожданный ответ и чуть не запрыгал от радости.
– Почему не отвечали так долго, что с вами? Вылезьте скорее оттуда. Меня уже начинают напрягать ваши постоянные полеты, то вверх, то вниз, я, в конце концов, запрещаю вам это делать, – Карл от избытка чувств разошелся не на шутку.
– Карл Юрьевич, – начала Клава как-то невесело.
– Можно просто Карл, мы с вами почти одногодки и не на работе, – ему хотелось сделать ей приятно.
– Я упала на что-то мягкое, но у меня, кажется, голова разбита.
– С чего вы взяли?
– Я не могу ее поднять, а когда трогаю, там что-то липкое.
– Кровь? – уточнил Карл.
– Не знаю, она странная, очень вязкая, может, это мои мозги? Вы не знаете, какие мозги на ощупь?
– Нет, но ваши, предполагаю, могут быть и липкие. Только человек с мозгами кашей мог пойти по прогнившим балкам, что вас сюда понесло? – почти кричал Карл. – Стихи тут начали читать, тоже мне тургеневская барышня нашлась.
– Вы, между прочим, тоже декламировали стихи, кстати, откуда вы их знаете? Ведь это какой-то неизвестный поэт из сети, – спросила Клава, ее голос был печальный и безжизненный, будто она прощалась с жизнью.
– А вы думаете, вы одна такая умная, читающая стихи, а я тупой начальник? – возмутился Карл и, вспомнив, что она там одна и с пробитой головой, сбавил обороты. – А я не такой, вообще я умный и стихи люблю.
В этот момент к развалинам подбежали Санёк и испуганная Сенька.
– Стоп, – закричал Карл. – Ты, Александр, очень аккуратно наступай на доски, а ты, Сенька, вообще стой у стены, здесь всё сгнило, пол может в любую минуту провалиться.
Саня почти по-пластунски пролез к дыре в полу и лег рядом с Карлом, опустив голову в дыру.
– Ну что, Жаба-Клава, как ты там?
– У меня мозги вытекли, – по-деловому ответила она.
– Это плохо, – констатировал Санек, – но не фатально, у нас полстраны без мозгов живет, и ничего, многие даже на руководящих постах, так что не расстраивайся.
– Думаешь? – с надеждой спросила Клава.
– Уверен, – твердо ответил Саня. – С парочкой я знаком, и это мои начальники.
– Александр, давайте уже будем спасать, пока она все свои мозги не потеряла, может, МЧС вызвать? – спросил Карл, который рвался что-нибудь срочно делать.
– Значит, так, сначала уясни два правила: первое – меня зовут Санёк, второе – командовать буду я. Твое МЧС сюда ехать будет четыре часа, за это время ее мозги не только вытекут, но еще и сварятся на ярком краснодарском солнце. Понятно?
– Да, – послушно ответил Карл.
– Смотри, я у деда веревку нашел, но особо искать было некогда, и взял хиленькую, ни ты, ни она меня не выдержат, потому что я, в отличие от тебя, что?
– Что? Толстый? – рассеянно ответил Карл.
– Неправильно, – нисколько не обиделся Саня. – Потому что я богатырь, – по слогам произнес свое звание он. – Вывод – спускаться придется тебе. Ты парень спортивный, руки сильные, удержишься на веревке.
Говоря все это, Саня одновременно привязывал край веревки к стволу ели, растущей в проеме церкви.
– Вот мы с елкой тебя будем здесь ждать, вперед, – скомандовал Санёк, почувствовавший себя начальником спасательного отряда.
Карл сбросил верёвку в дыру и начал спуск, веревка была тонкая, и руки скользили по ней. Надо отдать должное, Карл боролся очень долго, но в какой-то момент руки соскользнули, и он полетел вниз.
Пахло пылью, затхлостью и еще чем-то родным и близким, чем-то настолько хорошим, что Карл, еще не открыв глаза, улыбнулся. Но улыбка быстро испарилась, лишь только он понял, что произошло. Во мраке сырого подвала через дыру в потолке пробивался рассеянный свет, он лежал рядом с Клавой, она плакала тихо, одними слезами. Карл понял это только по своей щеке, которая стала мокрой, ведь их лица соприкасались.
– Тебе больно? Я на тебя упал? – спросил Карл тихо.
– Нет, Карл Юрьевич, вы приземлились рядом, мне почему-то вообще не больно. Голову я поднять не могу, из нее что-то бежит, а мне не больно, может быть, это шок?
– А может, вытекает ненужное? – пытался неумело успокоить её Карл. – Вот сейчас говорят, что аппендицит совершенно не нужен для нашего организма, я слышал, японцы его удаляют у младенцев сразу после рождения.
– Мне кажется, это не аппендицит, – сказала Клава. – Мне говорили, он в животе.
– Да, я тоже слышал об этом, – подтвердил Карл, – но мало ли.
И, погладив рукой по мокрой щеке, залюбовался ею.
– Все будет хорошо, – все так же тихо сказал Карл, – я обещаю, – ком стоял у него в горле, поэтому слова выходили какими-то трагическими.
– Ребята, вы там как, живы? – послышалось сверху.
– Саня, поторопись, у меня паника, – взмолился Карл.
– Мы делаем все, что в наших силах, – растерянно сказал Санёк.
– Прекрати говорить казенными фразами и делай что-нибудь, – скомандовала Клава, еще пять минут назад разговаривая тихо и жалобно.
– Потерпите немного, спешка нужна только в ловле блох, – обиделся Саня. – Тут Сенька такое нашла, мы вас скоро вытащим, – сказав это, он радостно загоготал и исчез из проема, вновь уступив место рассеянному свету.
– А я почти влюбилась в вас, – неожиданно призналась Клава. – Сначала я была влюблена в вашу внешность, вы чертовски красивы, Карл Юрьевич, я думаю, вы об этом прекрасно знаете. Но, когда я узнала вас поближе, поняла, что вы еще и добрый, и порядочный, и умный, по-настоящему умный. Нет, я не надеюсь на взаимность, я старше вас на три года, и мне до Динки далеко, но мне очень хотелось, чтоб вы знали об этом и вспоминали меня. Вы будете меня вспоминать?
– Эээ, вы что, со мной прощаетесь, что ли? Сдурели? Если хотите знать, вы мне тоже очень нравитесь, и это совершенно не потому, что вы умираете, – коряво защитился Карл, – вернее, не потому, что вы признались, это так и есть. Но надо отдать должное, вы тоже мне сначала жутко не понравились.
– Серьезно?
– Да, я подумал, что вы много о себе думаете. Знаете, такая зазнайка, которая любит командовать и на работе, и дома. А вы другая. Вы так ладите с соседской девчонкой, я бы так не смог. Мне вообще кажется, что я буду отвратительным отцом, я для этого чересчур эгоистичен. Маленькие люди, я вообще не знаю, как они устроены, – Карл говорил первое, что приходило ему в голову, лишь бы заговорить ее, чтоб она не думала о том, что с ней происходит. Рассеянного света хватало только для того, чтоб увидеть ее лицо, оно казалось бледным, безжизненным и очень красивым. Сердце от жалости к ней сжалось, и Карл автоматически стал гладить ее по лицу, вытирая слёзы.
– Вообще-то маленькие люди – они точно такие же, как и большие, – ответила Клава. – У них только сердце более ранимое, они ещё верят в людей и доверяют им, в отличие от нас с вами. Нет, жизнь это исправит обязательно, у одних раньше, у других позже, но пока еще их сердца верят, что добро обязательно победит зло, как в хорошей сказке.
– А что, в плохой сказке зло побеждает добро? – машинально спросил Карл, просто поддерживая разговор.
– Плохие сказки – это когда открытый финал, – ответила Клава.
– А чем вам такой конец сказки не нравится? – удивился Карл.
– Потому что, если финал оставить людям для фантазии, все кончится плохо, человек дорисует картину обязательно в холодных тонах.
– А я не согласен, – Карл улыбнулся, он признался сам себе, что ему нравится с ней болтать. – В мире было столько боли и горя, войн и трагедий, но люди остаются людьми. Мне кажется, наоборот, самая прекрасная черта человечества – прощать и все забывать. Если бы этого не происходило, то страны бы уже давно ненавидели люто друг друга, да что там страны, внутри одной страны люди были бы непримиримы.
– Не знаю, не уверена, – не приняла его позицию Клава, ее голос стал несколько веселее, она была в своей стихии и немного забыла о случившемся. – Вот, к примеру, в китайском городе Харбине есть музей, памятник жертвам спецподразделения отряда 731. Этот японский отряд действовал с 32-го года по 44-й, и за время своей страшной деятельности он истребил тысячи китайцев и русских. Японские так называемые врачи, также как фашисты, ставили опыты над заключенными, и даже если человек выживал от страшных опытов врачей-убийц, от последующей мучительной смерти его это не спасало. Так вот, это очень большой комплекс, на выходе же висит огромными иероглифами напечатанная клятва, и все группы китайских школьников, которых водят в этот музей, заставляют произнести эту клятву.
– И что в ней? – спросил Карл.
– В ней призыв к потомкам никогда не забывать, что сделал с их соотечественниками этот отряд смерти. Китайцы – древний и мудрый народ, они искренне верят в то, что ни в коем случае нельзя забывать историю. Небольшое отверстие в памяти о прошлом может стать огромной дырой в будущей жизни, примерно так переводится их пословица о памяти.
– Откуда такая любовь к Китаю? – удивился Карл. – Вы там бывали?
– Нет, – смутилась Клава, – но я мечтаю об этом. Знаете, в детстве и юности у меня была масса свободного времени, с девочкой из семьи алкоголиков мало кто хотел дружить, ну а кто проявлял это желание, с теми не хотела я. И вот все освобожденное от друзей время я читала. А вот вы, Карл Юрьевич, знаете, что в чтении главное?