– Нет, – твердо сказал Ярик, с ужасом уставившись на действительно страшного грызуна.
– Я без Лариски не поеду, – заупрямилась Нюрка.
– Выбирай: или она, или я, – очень пафосно предложил Ярик, естественно, будучи на сто процентов уверенным, что выбор падет на него.
Но, видимо, он очень плохо знал свою избранницу, потому что, схватив из его рук свой чемодан, она сказала:
– Я выбираю Ларису, – и, развернувшись, ушла в дом. Ярик сел в машину и вот уже два часа молчал, хотя Клаве казалось, когда она смотрела на него в зеркало заднего вида, что плакал.
– Что, Марин, примешь меня еще на одну ночь у себя в гостинице? – спросил Боря. – Завтра подпишу показания – и домой, дел еще куча, столько времени потерял.
– Хочешь, правда отцу позвоню? – спросила она. – Мне кажется, он будет не против рассмотреть твой бизнес-проект.
– Марина, ты суперженщина, – закричал Боря и полез к ней целоваться. – Хочешь, я на тебе женюсь? – в порыве благодарности сказал он.
– Нет, спасибо, – засмеялась она, – в четвертый раз я хочу выйти замуж раз и навсегда, поэтому это будешь точно не ты.
– А что я? – обиделся Боря. – Я завидный жених.
– Ты, Боря, разбалованный бабами мужлан, это я уже проходила, спасибо.
– А я кто по твоей системе? – спросил Филипп.
– Ты вечный холостяк, – с ходу ответила Марина.
– Мне бы хотелось пригласить тебя к себе домой, чтоб ты увидела меня с другая сторона. У нас говорят: хочешь узнать человека – побывай у него дома.
– Я подумаю, – улыбнулась Марина.
– Всё, приехали, конечная, – сказала устало Клава. – Выходим, не забываем передавать за проезд.
Возле ворот в гостиницу их уже ждал Санек со своей неизменной улыбкой на лице. Он встречал выходящих из машины и что-то им рассказывал. Клава и Карл остались вдвоем в машине, он положил свою руку на ее, стараясь сказать все, что чувствовал, глазами, потому что слова выветрились куда-то все, а те, что остались, не подходили сюда. Она тоже смотрела на него, но как-то печально, будто прощаясь, словно это их последняя встреча и ничего уже не изменить. Жадно впитывала в себя каждый сантиметр его лица, чтоб запомнить, чтоб сохранить где-то в уголках памяти как самое светлое воспоминание в своей жизни.
Саня подошел к машине и постучал по стеклу, показывая Карлу выйти.
– Иди, – тихо сказала Клава. – Зная Санька, он не отстанет, – в подтверждение Саня снова постучал по стеклу.
– Знаешь, Клав, если выкинуть из головы шаблон, какими должны быть мы, наши идеальные отношения, а просто начать наслаждаться тем, как оно есть сейчас, то можно совершенно случайно стать счастливыми.
В этот момент Саня вновь требовательно постучал по стеклу, требуя, чтоб Карл вышел.
– Ну, если ты просто так, я тебя сейчас прибью, – сказал Карл, вылезая из машины.
– Нет, ну что за люди, – начал тот, – сам попросил, дал задания, а сам… Нет, я могу, конечно, помолчать.
– Да ладно уже, говори, – сказал Карл, смотря вслед машине, на которой уехала Клава. – Что у тебя?
– Это не у меня, а у тебя, скажи ты, где адрес взял, который просил меня пробить.
– Как где, письмо мне пришло, а там он указан как обратный.
– Ну, значит, разыграл тебя кто-то, нет в Краснодаре Дачной улицы, – развел руками Саня.
– Как нет? – удивился Карл.
– А вот так, нет, и все.
– Ну как же, – Карл полез в карман и достал помятый конверт, – вот, смотри.
Саня расправил разорванные уголки конверта, и у улицы, которую не смогли найти полицейские на карте города Краснодара, появилась еще одна буква, первая.
– Ничего себе, – с трудом не заматерившись, сказал Саня, показывая свою находку Карлу. Тот перевёл взгляд с конверта на заборы вокруг, на них, как и положено, красовались таблички с названием улицы, и по странному стечению обстоятельств оно буква в букву было похоже на написанный на конверте адрес, он прислонился к забору и, уже сам зная ответ, спросил Саню:
– А номер 65?
Тот молча вздохнул и показал на небольшой дом, у которого на редком частоколе забора висела табличка «Удачная, 65».
Клава с Сенькой съездили за Булей в больницу, ей сегодня разрешили вернуться домой. Уложив её в кровать, еще совсем слабую после больницы, стали готовить ужин. В доме, где уже неделю никто не жил, наконец запахло живым. Клава любила, когда в доме пахло едой, даже самый простенький интерьер становился уютным, стол под абажуром, лишь только посередине ставилась сковородка с жареной картошкой, смотрелся маленьким оазисом счастья.
– Давай буди Булю, будем ужинать, поем с вами да домой пойду, завтра на работу, – скомандовала Клава. Она знала в этом доме все, периодически оставалась у них ночевать, когда Буле становилось совсем нехорошо. Старенькие тарелочки с миленькой каемкой, почти стертой, словно пунктир, вилки фигурные, наверное, такие уже и не делают, и кружки красные в белый горох. Сколько раз Клава предлагала купить новые, но Буля всегда обижалась: «Эти мне моя Оленька покупала, – говорила она, – память это». Лишь только они уселись вокруг еще шипящей сковороды, как в дверь постучали, три женщины разных возрастов, но ведь сколько бы ни было лет, женщина всегда остается женщиной, поэтому они переглянулись, поправили волосы и хором сказали:
– Войдите.
На пороге стоял Карл, в руках у него была большая коробка конфет и бутылка вина.
– Проходите, молодой человек, – на правах хозяйки пригласила его Буля, – присаживайтесь. Давайте знакомиться, а то я о вас многое слышала, а лично не знакома, меня зовут Тамара Петровна.
– Приятно познакомиться, я Карл, – он подошел и поцеловал ей руку.
– Присаживайтесь.
– Что вы про меня слышали? – спросил Карл, Сенька тем временем вскочила и принесла Карлу приборы.
– Да много чего, – заулыбалась Буля, – сначала – что вы злой начальник, который приехал Клавочку увольнять, еще вы тот самый дядька с пробитой головой, которого Сенька нашла у забора, ну а недавно – что вы в принципе неплохой дядька, который верит, что, пока Большая Медведица на небе, в мире все будет хорошо, что полностью совпадает с Сенькиной теорией, с одним отличием: она считает, что рядом с медведицей должен быть Умка.
– Ну, у меня явный прогресс, – улыбнулся Карл.
– Однозначно, – засмеялась Тамара Петровна.
– Боюсь, что сейчас я снова подпорчу свою репутацию, – уже серьезно сказал Карл, три женщины с любопытством, оставив вилки, смотрели на Карла. Тот вытащил из кармана помятый конверт, положил перед Булей и сказал:
– Вы писали мне, я приехал, это я отец Сеньки, – сказал и выдохнул, словно решился на это и боялся передумать.
Клава ахнула и прижала руку ко рту, Сенька же перевела взгляд с конверта на Булю, что-то прочитала у той на лице и выскочила на улицу.
– Не ходите за ней, – твердо сказала Тамара Петровна, когда Карл вставал. – Ей сейчас надо побыть одной, переосмыслить ситуацию, поверьте мне, Есения – умная девочка, она все поймет.
Клава все же поднялась и тихонько вышла на улицу к Сеньке.
– Пусть остынет, – продолжила Буля. – Я ведь не родная ей, Оленька была моей воспитанницей в детском доме, но любила я ее как дочь. Как я радовалась, когда она поступила в Москву в институт, но, не проучившись и полгода, вернулась, кинулась ко мне в ноги, просила помочь. Рассказала о большой любви и о большом предательстве, которое она не могла простить. Стали мы жить вместе, но так случилось, умерла она при родах, девочку отдали туда же, откуда была и мать, вот судьба-то. Тогда я решила забрать Есению, помогли мне, удочерила я её, и живем мы неплохо, да, наверное, никогда я бы вам не написала, да вот здоровье у меня стало подводить, не хочу, чтоб при родном отце она в детский дом попала.
– Есенией ее Оля назвала? – тихо спросил Карл.
– Да, причем это решение было принято сразу, лишь только она вернулась, поэтому я сделала, как она сказала.
– Так звали мою любимую бабушку, Оля знала об этом, – сказал Карл. – Я понимаю, сейчас глупо оправдываться, да и не перед вами это делать надо было, но я ничего не знал про Сеньку, про то, что Оля беременна. Она просто в один день исчезла из моей жизни, словно и не было ее.
– Искать не пробовали? – усмехнулась Буля.
– Я решил, раз она исчезла, значит, я ей не нужен, мне было восемнадцать, – Карл понимал, что сейчас уже глупо что-то вспоминать, но никак не мог остановиться. – Я ее не брошу теперь никогда, вот только простит ли она меня?
– Простит, куда денется, – видно было, что Тамаре Петровне нравится этот молодой человек, нравится, как и что он говорит, и она внутренне благословила его.
– Карл, – в комнату вошла Клава, – сходи поговори с ней, она на крыльце сидит.
Жара ушла, оставив в воздухе привкус лета, Карл вновь, как два дня назад, уселся на ступеньку рядом с Сенькой.
– Люблю летом по вечерам сидеть на крыльце, – сказал он, не зная, с чего начать.
– Ты ее любил? – спросила Сенька.
– Очень сильно, – ответил Карл.
– А у меня от нее только это, – она достала из маленького кошелечка, что висел у нее на груди, бумажку и протянула ему. – Читай вслух, буду представлять, что она со мной разговаривает.
Карл взял листок, пробежав по первым строчкам, у него в горле встал ком, но, вспомнив слова своей любимой бабули – «мужчины не плачут», – взял себя в руки.
– Я очень жду тебя, моя родная,
Не девять месяцев, я жду всю жизнь тебя.
Моя любовь уже без края,
Хочу скорей обнять любя.
Я, представляя милую мордашку,
Мечтаю, как скажу тебе
О том, что надо забывать свою промашку,
Легко идти по жизни, по судьбе.
Скажу, чтоб не показывала слез,
Не доставляла радости врагам,
Завистников не принимать всерьёз,
Но до конца не верить и друзьям.
Поставив цель, идти без остановок,
Плевать, что говорят там за спиной.
Побольше покупать себе обновок,