Я закончила свои дела около полуночи. Ноги подкашивались, голова болела, глаза закрывались.
Я не стала принимать перед сном ванну, просто умылась. Случай для меня необыкновенный.
После чего еле добралась до кровати.
Завтра меня ждал трудный день.
Несмотря на усталость, спала я плохо.
Мне снилась странная комната, в которой стоял рояль и много пустых кресел. Все было похоже на небольшой концертный зал.
За роялем сидела мама и что-то тихо наигрывала, заглядывая в ноты на пюпитре. Я ее позвала.
Мама перестала играть, оторвалась от нот, повернулась ко мне. Она выглядела, как всегда, великолепно, только была очень бледной.
– Маша! – сказала она строго. – Что ты себе позволяешь? Думаешь, если родилась восьмой, то все можно?
– О чем ты? – не поняла я.
– Не притворяйся! – еще строже произнесла она. – Все ты прекрасно знаешь! Только не хочешь сложить два и два!
Я выбрала кресло, стоявшее в первом ряду, хотела опустить откидное сиденье, но мама закричала, что не приглашала меня сесть.
Я выпрямилась и покорно застыла на месте.
– Не сутулься! – велела мама. – Соедини лопатки!
Я с трудом разогнула ноющий позвоночник.
– Вот так. И никогда больше не горбись.
– Мам, у меня спина болит, – пожаловалась я.
– А у меня разве не болела? – строго спросила мама. – Я же не позволяла себе раскисать!
Мне стало стыдно, и я пообещала, что больше не буду.
Мама смягчилась.
– Хорошо. Маша, пора заканчивать эту историю. Мне не нравится, что ты такая недогадливая. Ты уже знаешь все необходимое. Просто подумай хорошенько и избавься от лишнего груза.
– Мамочка, не говори загадками, – попросила я дрожащим голосом. – Объясни все нормально! Словами!
– Ты должна догадаться сама! – настаивала мама.
– Хотя бы подскажи!
Мама подумала и медленно, произнесла:
– Король Матиаш. Женские духи. Твой номер – восьмой. – Посмотрела на меня с жалостью, как на слабоумную, и спросила: – Поняла?
Я вздохнула:
– Нет, но постараюсь разобраться.
– Постарайся, – ответила мама. – Тебе пора, нечего тут засиживаться. Да! Скажи ему, что я не люблю красные розы. Пускай приносит желтые.
– Кому сказать? – удивилась я, но тут обнаружила, что в комнате никого нет.
Минуту я лежала неподвижно, разглядывая темный потолок. Ну и сон мне приснился, не приведи господи. Хотя почему я так говорю? Выглядела мама чудесно, значит, не все так плохо в том месте, где она сейчас пребывает. К тому же у нее есть собственный концертный зал, а больше маме для счастья ничего не нужно.
Все же странные слова она мне сказала. «Твой номер – восьмой». Интересно, что все это означает? Ерунда! Просто набор бессмысленных словосочетаний! Тоже мне, толковательница сновидений! Девица Ленорман!
Я повернулась на бок и закрыла глаза, но сон не шел.
Король Матиаш. Мама упомянула о короле Матиаше. Значит, был такой правитель… Интересно, откуда мама о нем знает?
«Дурочка, это ты о нем знаешь, а не мама! – поправила я сама себя. – Просто засело имя в голове, вот и приснилось во сне».
Странный сон. Очень странный…
«Скажи ему, что я не люблю красные розы. Пускай приносит желтые!» – эхом отозвалась в ушах последняя мамина фраза.
Еще одна нелепость. Кому сказать? Какие розы?
Я села на кровати, свесила ноги на пол. Включила бра, посмотрела на часы.
Половина шестого. Больше поспать не удастся. Ну и ладно. Все равно у меня сегодня полно дел, так что пора приниматься за работу.
Через час, одетая и собранная, я стояла в коридоре и проверяла, не забыла ли чего. Гвоздики я купила еще вчера, причем купила целый ворох, обрадовав продавщицу. Мама любила осенние цветы: хризантемы, астры, георгины… Про гвоздики не знаю, врать не стану, но в цветочном киоске почему-то продавались только оранжерейные розы и гвоздики. Мама терпеть не могла оранжерейные бутоны, словно вылепленные из воска и совершенно лишенные запаха. Говорила, что это мертвые цветы.
А гвоздики пахли острым пряным запахом, и я почему-то подумала, что маме они понравятся. Поэтому купила все, сколько их было в киоске.
Я еще раз окинула взглядом накрытый стол. Пожалуй, даже хорошо, что я так рано поднялась. Первые гости могут прийти рано, часов в десять, я как раз успею вернуться с кладбища.
Я решила не ставить квартиру на сигнализацию. Заперла дверь на все замки, спустилась вниз, вышла к дороге и подняла руку. Через минуту возле меня притормозил частник.
До кладбища я добралась быстро. Ездить по городу ранним утром – сплошное удовольствие. Машин мало, пробок никаких. Просто каталась бы и каталась, если бы время было и деньги.
Я вошла в распахнутые ворота и медленно пошла вдоль центральной аллеи, выискивая нужный ряд.
Мамин памятник виден издалека. Это высокая монументальная стела, украшенная поясным портретом. Памятник роскошный и очень дорогой. Половину стоимости взял на себя театр, иначе я бы такое великолепие просто не потянула.
Я подошла к железной ограде, поклонилась, перекрестилась. Потянула на себя дверцу в ограде и вдруг остолбенела.
На плите у основания стелы лежал огромный букет роскошных красных роз. Длинные стебли были надломлены ближе к цветкам. Тот, кто принес этот роскошный букет, не хотел, чтобы его украли и перепродали.
Я разглядывала розы. Мной овладело странное чувство, что все это происходит во сне.
Я медленно наклонилась, подняла с гранитной плиты сломанный стебель. Поднесла бутон к лицу, вдохнула аромат. А цветок-то пахнет! Живой, не оранжерейный! Да я и сортов таких в Москве не видела! Зато видела подобные розовые кусты на юге, в Гаграх, где мы с мамой однажды отдыхали.
Значит, у мамы есть неведомый поклонник с юга. Воображение тут же нарисовало мне колоритного грузина в кепке с золотым перстнем и платиновыми зубами. Нет, вряд ли такой человек станет ходить на оперные спектакли.
– Мама, кому я должна передать, что ты не любишь красные розы? – спросила я вслух.
Тишина.
Художник изобразил ее в обычном строгом костюме, как на паспорте. Отчего-то мне показалось, что лицо у мамы усталое, а глаза грустные. Как жаль, что я так мало о ней знаю! Я подошла к памятнику, прижалась щекой к холодному граниту. Разбросала гвоздики поверх роскошных роз, зажгла несколько поминальных свечей, просидела на скамеечке почти полчаса, вспоминая свое странное детство.
Наконец холод напомнил мне о времени. Я потерла друг о друга замерзшие ладони, подышала на них теплым паром. Достала из сумки конфеты, яблоки и положила их на столик: пускай кто-нибудь остановится и помянет маму.
Я повернулась к памятнику, поклонилась еще раз. Тихонько сказала:
– Скоро приду еще.
Поплотнее запахнула куртку, поправила косынку и побрела обратно.
Домой я вернулась в половине десятого. Отчего-то мне показалось, что первые гости придут рано, в десять. Поэтому я быстро сунула в микроволновку внушительную стопку ажурных блинчиков, поставила на плиту кастрюлю с борщом. Разложила по тарелкам ветчину, сыр, колбасу, нарезала овощи. Отнесла все в зал, расставила на скатерти. Что-то забыла… Что? Ах да! Соль!
Я метнулась обратно на кухню. Насыпала в солонку мелкий белый песочек, проверила, есть ли в наличии черный перец. Есть, все в порядке.
Я поставила на стол специи, посмотрела на часы.
Без десяти десять. Пора переодеваться.
Я надела строгие черные брюки и черную водолазку. Мне сегодня придется много двигаться, в брюках это делать гораздо удобнее, чем в юбке.
Затем распустила волосы, причесалась и снова тщательно собрала их на затылке, волосок к волоску. Осмотрела себя в зеркало, осталась довольна. Вполне пристойный вид, скромный и строгий.
Я заглянула в ванную, проверила, висит ли там чистое полотенце для рук. Полотенце было на месте.
Микроволновка отключилась с приятным звоном. Я выскочила из ванной на кухню, выложила горячие блины на большую тарелку. Перенесла блюдо в комнату и водрузила в центре стола. Интересно, сметану прямо сейчас на стол поставить или подождать, когда гости придут? Пожалуй, лучше подождать. Долго ли из холодильника вынуть?
Я села за стол, посмотрела на часы. Десять. Сейчас придут первые гости.
Желудок свело судорожным спазмом. Я вспомнила, что с утра ничего не ела, но решила не нарушать красоту накрытого стола. Сейчас появятся гости, тогда вместе и помянем маму, как следует по обычаю.
Я сидела во главе огромного стола, накрытого парадной вышитой скатертью, и смотрела на стрелку часов. В комнате было так тихо, что тиканье часов казалось мне оглушительным.
Прошло пять минут, прошло десять. Двадцать, сорок…
Через полтора часа я встала и унесла остывшие блины на кухню. Гости придут позже. Придется греть все заново. Ну и согрею. Долго ли их греть, если есть такое чудесное изобретение – микроволновка?
Я вернулась за стол и осмотрелась. Все замерло в парадной готовности, все ждало своего часа. Может, перекусить на скорую руку? Боюсь, что долго без еды не продержусь. Меня даже подташнивало от голода.
Напольные часы с маятником пробили полдень. Я взяла кусочек хлеба, положила на него сыр. Откусила половину бутерброда, медленно принялась пережевывать. Во рту было сухо, как в пустыне.
Я открыла бутылку красного вина, налила немного густой багровой жидкости в большой венецианский бокал. Мама говорила, что эти бокалы называют «бокалами дожей». Интересно – почему? Потому что они красивые, с позолотой? Или потому, что они такой странной формы: крупные, расширенные кверху? Так и представляешь себе крепкую мужскую руку, обхватившую узорное стекло. На пальцах драгоценные перстни с большими, грубо ограненными камнями, из-под бархатного рукава выглядывает край кружевной манжеты. Жилет с куньей оторочкой, бархатный берет…