оего пыточного арсенала, стремясь добыть требуемые ответы.
У меня появляется нехорошее предчувствие, что я сегодня так и не доберусь до «Магнолии Мэнор» и не смогу спросить бабушку Джуди о той фотографии.
Глава 6Рилл Фосс Мемфис, Теннесси1939 год
Я вижу сон: мы снова плывем по реке. Двигатель модели Т, который Брини приладил к задней части лодки, легко, словно мы невесомы, несет нас вверх по течению. Куини сидит на крыше хижины, будто на спине слона, на голове — красная шляпка с перьями. Она запрокидывает голову, ее волосы развеваются. Она поет песню, которую узнала от старого ирландца в одном из речных лагерей.
— Она красива как королева, правда же? — спрашивает Брини.
Греет солнце, чирикают воробьи, толстые окуни выпрыгивают из воды. Косяком летит стая белых пеликанов — они образуют на небе большую стрелку, указывающую на север. Это означает, что впереди еще целое лето. На реке не видно ни пароходов, ни плоскодонок, ни буксиров, ни барж. Никого. Река принадлежит нам.
Только нам.
— А если она королева — тогда ты кто? — спрашивает меня Брини в моем сне.
— Принцесса Рилл из королевства Аркадия! — радостно кричу я.
Брини возлагает мне на голову корону из цветков жимолости и произносит речь, как король из сказки.
Когда я просыпаюсь утром, то чувствую во рту этот сладкий привкус. Он остается со мной, пока я не открываю глаза и не вспоминаю, почему мы все впятером, рядком, как чей-то улов, потные и скользкие, лежим поперек матраса на кровати Куинн и Брини.
«Куини здесь нет». Я едва успеваю вспомнить об этом, прежде чем понимаю, что меня разбудило.
Кто-то стучится в дверь.
Сердце подскакивает в груди, и я вместе с ним. Я спрыгиваю с постели, накидываю одну из шалей Куини на ночную рубашку и бегу к порогу хижины. За дверью стоит Зеде, и даже сквозь оконное стекло видно, как вытянулось и погрустнело его лицо, как обвисли седые усы. Мой желудок сворачивается в тугой узел.
Буря давно утихла. День будет ясным. Утренний воздух теплый и влажный, но, открыв дверь и выйдя на крыльцо, я начинаю отчаянно мерзнуть в своей старой хлопчатобумажной ночнушке — я так выросла, что Куини пришлось пришивать к ее подолу рюши, ведь «девочке моего возраста не пристало так сильно оголять ноги».
Я плотнее запахиваю шаль на груди — не из-за того, что здесь Зеде, да там и смотреть пока не на что — Куини говорит, что все вырастет со временем, только оно еще не пришло, — но в плоскодонке вместе с Зеде приехал незнакомый мальчик. Он очень худой, но высокий, и у него темная кожа, как у французов с Луизианы или у индейцев. Он постарше меня, но я бы сказала, что он еще не дорос до мужчины. Ему, наверное, лет пятнадцать или около того. Зеде всегда кого-то пригревает под своим крылом. Он — дедушка целой реки.
Мальчик прячет лицо под поношенной кепкой и смотрит на дно лодки, а не на меня. Зеде не тратит время на то, чтобы нас знакомить.
Я знаю, что это значит, но так хотела бы ничего не понимать!
Зеде кладет тяжелую руку мне на плечо. Он старается успокоить меня, а мне ужасно хочется убежать: изо всех сил рвануть вниз по берегу, чтобы ноги мелькали в воздухе быстро-быстро и почти не оставляли следов на промытом водой песке.
Слезы застревают в горле, я сглатываю их с трудом. За моей спиной Ферн прижимается лицом к оконному стеклу. Я так и думала, что она проснется и пойдет за мной. Она никогда не отпускает меня далеко.
— Малыши Куини не выжили,— Зеде не любитель ходить вокруг да около, когда дела плохи.
Что-то будто умирает внутри меня — маленький братик или сестренка, которых я хотела укачивать, как новую китайскую куклу.
— Ни один?
— Нет. Док сказал, что никого не смог спасти. И добавил, что ничего бы не изменилось, даже если бы Брини привез ее в госпиталь раньше. Они просто не жильцы в этом мире, младенцы Куини.
Я мотаю головой, словно пытаюсь вытряхнуть его слова из ушей, как воду после купания. Это неправда. Такое не может произойти в королевстве Аркадия. Река — волшебная. Брини всегда говорил, что она позаботится о нас.
— Что говорит Брини?
— Он совсем разбит. Я оставил его там с вашей мамой. Им нужно подписать бумаги для госпиталя и все такое. Ей еще не сказали про младенцев. Думаю, Бриии расскажет, когда ей станет получше. Доктор сказал — у нее все будет хорошо.
Но я знаю Куини. У нее не будет «все хорошо». Для нее самое большое счастье на свете — новый, чудесный младенец, которого можно прижать к себе!
Зеде говорит, что ему лучше бы вернуться в больницу. Брини этим утром был совсем плох.
— Я пытался поискать в речном лагере женщину, которая согласилась бы приглядеть за вами, но с выбором там негусто. У них возникли какие-то проблемы с полицией, и почти все плавучие дома снялись с якоря и вернулись на реку. И потому, пока я не смогу привезти обратно вашего папу, за вами присмотрит Силас, — он машет мальчишке в лодке, а тот удивленно вскидывает голову. Похоже, он не знал, что Зеде хочет оставить его с нами.
— Мы и сами можем за собой присмотреть, — больше всего мне хочется, чтобы Куини и Брини вернулись и мы вместе уплыли бы вниз по течению. Мне хочется этого так сильно, что даже становится больно где-то глубоко внутри, под сведенным от тревоги животом.
— У нас его и покормить-то нечем,— в дверях возникает Камелия и вставляет в разговор свои пять пенни.
— Ну и тебе доброе утро, Рози — солнечный лучик,— Зеде все время называет Камелию именно так, потому что она полная противоположность этому прозвищу.
— Я собираюсь наловить лягушек, — заявляет она так, словно ее назначили капитаном «Аркадии».
— Нет, ты никуда не пойдешь,— возражаю я.— Нам нельзя покидать лодку. Никому.
Зеде наставляет палец на мою сестру.
— Сидите смирно, детишки,— он, прищурившись, оборачивается к реке. — Не знаю, что так напугало народ в лагере на Мад-Айленде, но в любом случае хорошо, что вы укрылись в этой маленькой заводи. Просто сидите тихо. Не привлекайте к себе внимания.
Мне на грудь будто лег тяжелый камень. Беспокойство выкопало себе норку внутри и надежно там поселилось. Я не хочу, чтобы Зеде уезжал.
Ферн робко подбирается ко мне и цепляется за ногу. Я поднимаю ее на руки и прижимаюсь подбородком к ее мягким растрепанным кудряшкам. Она утешает меня.
Из хижины выходит Габион, и я тоже беру его на руки — вес малышей прижимает мои ноги к полу. Шаль Куини туго натягивается на плечах и врезается в кожу.
Зеде снова оставил меня за главную. Он помогает мальчишке, Силасу, забраться на борт «Аркадии». Тот выше, чем я думала, худой, как палка, и довольно симпатичный, если не обращать внимания на разбитую губу и фингал под глазом. Если он бродяжничал в поездах, как говорит Зеде, ему повезло, что дорожная полиция не обошлась с ним еще хуже.
Силас взбирается на перекладину крыльца — кажется, он решил там и оставаться.
— Теперь ты будешь за ними присматривать,— говорит ему Зеде.
Парнишка кивает, но по выражению его лица понятно, что поручение ему не нравится. Ястреб Купера пролетает над «Аркадией», Силас провожает его взглядом, затем поворачивается в сторону Мемфиса.
Зеде оставил нам еды: мешок кукурузной муки, пучок моркови, десяток яиц и немного соленой рыбы.
Силас наблюдает, как Зеде забирается на свою лодку и скрывается из виду.
— Хочешь есть? — спрашиваю я.
Он разворачивается ко мне, и только тут я вспоминаю, что все еще хожу в ночнушке. Я чувствую, как влажный воздух касается кожи в том месте, где горловина рубашки растягивается под тяжестью малышей, сидящих у меня на бедрах.
Силас отводит глаза, словно от смущения.
— Нуда,— его глаза темные, как ночная река. Они отражают все, на что падает его взгляд, — цаплю, которая ловит рыбу неподалеку от нас; ветви, свисающие со сломанного дерева; утреннее небо с облаками, похожими на белую пену... и меня.— Ты что, умеешь готовить?
Звучит так, будто он заранее уверен, что я не умею.
Я поднимаю подбородок, расправляю плечи, и шаль Куини врезается в них еще глубже. Пожалуй, Силас мне не нравится.
— Да. Умею.
— Пффф! — фыркает Камелия.
— Тише ты,— я спускаю малышей и толкаю их к ней. — И проследи за ними. Где Ларк?
— Все еще в кровати.
— И за ней присмотри! — Ларк может ускользнуть быстро и тихо, как мышка. Однажды она нашла небольшую полянку у ручья и уснула там, а мы искали ее целый день и половину ночи! Куини чуть с ума не сошла от волнения.
— Думаю, мне стоит пойти с тобой, а то ты спалишь хижину, — ворчит Силас.
Нет, этот парень мне совершенно не нравится!
Впрочем, когда мы проходим в дом, Силас быстро окидывает меня взглядом и улыбается уголком разбитой губы, и мне приходит в голову, что, возможно, он не так уж плох.
Мы разводим в печи огонь и стараемся соорудить что-нибудь съедобное. Ни я, ни Силас не сильны в готовке. Печь — вотчина Куини, и я никогда не обращала на нее особого внимания. Мне больше нравилось сидеть снаружи, наблюдать за рекой и ее обитателями и слушать сказки Брини про рыцарей, замки, индейцев на Диком Западе и про дальние страны. Насколько я понимаю, Брини объездил весь мир.
Силас тоже повидал немало. Мы закончили готовить и сели есть, а он все рассказывает о том, как путешествовал по железной дороге, как проехал через пять штатов, добывая пропитание в рабочих лагерях, и как выживал в дикой природе, словно индеец.
— Почему у тебя нет мамы? — спрашивает Камелия, похрустывая последней кукурузной лепешкой, которая всего лишь чуть-чуть подгорела по краям.
Ларк кивает — ей тоже интересно, но она слишком стесняется, чтобы спросить.
Силас машет изящной серебряной вилкой, которую Брини откопал в песке рядом с обломками старого корабля.
— Была у меня мама, и я ее очень любил. Потом мне исполнилось девять, я ушел и с тех пор ее больше не видел.
— Как же так вышло? — я хмуро смотрю на Силаса, пытаясь понять, не шутит ли он. Я уже так сильно скучаю по Куини, что не могу представить себе, будто кто-то может по своей воле сбежать от мамы.